Когда Юань сбивчиво, преодолевая стеснение рассказал ей о том, как Тигр хотел силой женить его на первой попавшейся девушке, госпожа была окончательно растрогана. До сих пор она слушала его спокойно, то и дело кивая или тихо поддакивая, а тут, когда он договорил и повесил голову, пылко произнесла:

– Я знаю, что он имеет на это право! Я знаю обычаи и традиции нашего народа… Но я тоже не вынесла бы этого. Нет, это невыносимо… невыносимо… Мое тело – только мое и должно быть свободно…

И тогда, встревоженный воспоминаниями о своей ненависти к отцу и испытывая потребность излить кому-нибудь свои чувства, рассказать все без утайки, он заговорил вновь:

– Теперь я почти понимаю, как некоторые сыновья в наши дни убивают родных отцов… Сам я не смог бы так поступить, но я понимаю чувство, которое испытывают те, чья рука горячее моей.

Он взглянул на женщину, отчасти ожидая увидеть потрясение на ее лице, однако ничего подобного не увидел. Она отвечала ему с еще большим жаром и убежденностью:

– Ты прав, Юань. Да, я всегда говорю родителям нынешней молодежи, отцам и матерям друзей Ай Лан, и даже твоему дядюшке с женой, которая без конца жалуется на новое поколение, что уж по крайней мере в этом молодежь права. О, я прекрасно тебя понимаю. Я никогда не буду принуждать Ай Лан к браку. И, если понадобится, встану на твою сторону в этом споре с отцом, ибо здесь я полностью убеждена в твоей правоте.

Последние слова она произнесла с грустью, но в них звучала потаенная страсть, основанная на личном опыте, и Юань с удивлением увидел, как изменились и вспыхнули ее тихие маленькие глазки и как ожило ее прежде безмятежное лицо. Однако он был слишком юн, чтобы долго думать о ком-то, кроме себя; утешительные слова госпожи, соединившись с утешением, которое дарил этот тихий дом, развязали ему язык, и он с тоской произнес:

– Если б я только мог пожить здесь немного, пока не пойму, что должен делать…

– Ты и поживешь, – тепло отвечала она. – Можешь жить здесь столько, сколько понадобится. Я всегда хотела сына, и теперь он у меня появился.

В самом деле она вдруг полюбила этого высокого молодого человека: ей пришлось по душе его открытое честное лицо и неспешные, сдержанные движения, и хотя по общепринятым меркам его нельзя было назвать красавцем – слишком высокие скулы и слишком крупный рот, – все же он был выше большинства своих сверстников, а его кротость и несмелость речи подкупали. Казалось, что, даже проявляя своенравие, он не до конца уверен в своих силах. Однако несмелость эта проявлялась лишь в словах, а голос у него был низкий и сильный, как и подобает мужчине.

Юань увидел ее благосклонность, и оттого ему стало еще теплее на душе, и он почувствовал себя как дома. Они побеседовали еще немного, и госпожа отвела его в маленькую гостевую спальню. Она была наверху: сперва они поднялись на второй этаж, затем по короткой винтовой лестнице под самую крышу и наконец очутились в небольшой, очень чистой и удобной спальне, где было все необходимое. Когда госпожа ушла, Юань, оставшись один, подошел к окну и выглянул на улицу. Многие городские улицы были освещены, и весь город лежал, сияя и блистая в ночном мраке, и Юаню показалось, что он смотрит на какое-то новое небо.

Теперь у Юаня началась действительно новая жизнь, о какой прежде он не мог и помыслить. Утром он встал, умылся и оделся, затем сошел вниз, где его поджидала госпожа, и на лице ее сияла та же улыбка, и он сразу успокоился, и начал день в радости. Госпожа подвела Юаня к накрытому к завтраку столу и сразу, без обиняков начала рассказывать о своих планах насчет него, однако слова выбирала тщательно, чтобы не сказать ничего, что пришлось бы ему не по сердцу. Для начала, сказала она, надо купить немного одежды, поскольку он приехал к ней в чем было, а затем она должна свести его в школу для молодых людей.

– Не торопись искать работу, сын мой. Лучше тебе сперва хорошенько выучиться, иначе зарабатывать ты будешь очень мало. Позволь мне обойтись с тобой как с родным сыном. Позволь дать то, что я хотела дать Ай Лан, будь на то ее воля. Здесь ты будешь учиться, покуда из книг не узнаешь, где твое место, а когда закончишь учебу, можешь работать или даже съездить в другую страну, если захочешь. В наши дни молодежь очень стремится за рубеж. Я считаю, пусть едут. Да, твой дядюшка кричит, будто это пустая трата денег, а возвращаются они такими зазнайками, такими уверенными в своих знаниях и умениях, что с ними нет никакого сладу. А все же я думаю, что это очень полезно. Пусть едут, пусть учатся и возвращаются на родину с новыми знаниями. Жаль, что Ай Лан… – Тут госпожа погрустнела и умолкла, словно забыла, что хотела сказать, вспомнив о какой-то другой своей печали, но вскоре ее лицо просветлело, и она решительно произнесла: – Негоже мне строить жизнь за Ай Лан… Не хочет, значит, не хочет… И ты, сынок, не позволяй мне решать за тебя! Я лишь говорю, что если ты хочешь… если ты готов… Тогда я смогу придумать, как все устроить.

Юань был так огорошен этими новостями, что едва смог их осознать, а после, радостно запинаясь, ответил:

– Поверьте, я вам очень признателен, госпожа, и я с готовностью сделаю все, что вы скажете…

Он сел и жадно набросился на завтрак, так радовалось его сердце, что наконец он нашел себе место и дело, а госпожа довольно засмеялась:

– Клянусь, я очень рада, что ты приехал, Юань, уже хотя бы потому, что мне приятно смотреть, как ты ешь! Ай Лан так боится нарастить хоть чуточку мяса на свои кости, что ест как котенок, а по утрам не встает с кровати, чтобы случайно не увидеть еду и не проголодаться. Красота для моей дочери важнее всего на свете. А мне так нравится смотреть, как молодые едят!

Сказав так, она взяла в руки палочки и стала подкладывать Юаню лучшие куски рыбы, птицы и деликатесов. Его здоровый аппетит приносил ей куда больше удовольствия, чем любая пища, которую она ела сама.

Так для Юаня началась новая жизнь. Сначала госпожа посетила несколько крупных магазинов тканей, куда шелка и сукно завозили из заграничных стран, затем пригласила в дом портных, и те сняли все необходимые мерки и пошили Юаню новую одежду по городской моде. Госпожа поторапливала их, потому что Юань до сих пор ходил в старой одежде, а та была скроена слишком свободно, по-деревенски, и в таком виде ему нельзя было показываться дяде и двоюродным братьям. Ай Лан, конечно, доложила им о приезде Юаня, и те сразу пригласили его на праздничный пир, но госпожа смогла отложить празднество на один день, чтобы успели закончить его лучшее платье: халат из синего, как павлинье перо, атласа, расшитый цветами в тон, и черная атласная куртка. Юань был очень рад, что ей удалось потянуть время, потому что когда он примерил новый наряд и вызвал городского цирюльника, чтобы тот пришел и постриг его и сбрил мягкую юную щетину с его лица, и надел на ноги новые кожаные туфли, купленные для него госпожой, и натянул черную шелковую куртку, а на голову водрузил чужеземную фетровую шляпу, какие теперь носили все молодые люди, он сразу понял, взглянув на свое отражение в зеркале, что выглядит очень хорошо – прямо как местный – и, конечно, это не могло его не обрадовать.

Однако то же осознание заставило его устыдиться, и он в большом смущении вошел в комнату, где его ждала госпожа. Ай Лан тоже была там, она захлопала в ладоши и воскликнула:

– Ах, какой ты теперь красавчик, Юань!

Она так проказливо засмеялась, что кровь тут же прилила к лицу и шее Юаня, и это тоже ее насмешило. Госпожа мягко отчитала дочь и повернулась к Юаню, желая убедиться, что все в порядке, и так оно и было. Она осталась очень довольна увиденным, потому что он был рослый и сильный юноша, и все ее старания не пропали даром: в новой одежде он стал еще краше.

На следующий день родня устроила пир, и Юань вместе с сестрой и госпожой, которую уже называл матерью – причем называть ее так было гораздо проще, чем родную мать, – отправился в гости к дяде. Они поехали на машине, которую влекли не лошади, а расположенный внутри машины двигатель, а за рулем сидел слуга. Юань никогда прежде не сидел в такой повозке, и дорога ему очень понравилась, потому что они ехали плавно и ровно, словно по льду.

За время пути, еще до того, как они подъехали к дядиному дому, Юань успел многое узнать о своем дяде, тетушках и их сыновьях, потому что Ай Лан без умолку болтала о них, рассказывая то одно, то другое, кривя алые губки и пересыпая свои рассказы смехом и озорными гримасками. Юань, слушая ее, живо представлял себе родственников и, как ни пытался соблюдать внешние приличия, все же не мог сдержать смеха, так остроумны и игривы были речи Ай Лан. Он сразу же вообразил дядю: «Ох, это не человек, а гора, Юань! Брюхо такое громадное, что на двух ногах его не унесешь – впору отращивать третью! Щеки свисают до плеч, а макушка лысая, как у священника! Хотя какой из него священник, ему лишь бы сцапать какую-нибудь девицу да усадить себе под бочок. Одна у него печаль: жир плясать мешает!» Тут девушка разразилась смехом, а ее мать укоризненно вздохнула, хотя глаза ее тоже засверкали.

– Ай Лан, следи за языком, дитя мое! Он ведь твой дядя.

– Потому я и говорю, что хочу! – дерзко отвечала она. – А моя тетя, Юань, его первая жена, ненавидит город и мечтает вернуться в деревню. Но оставлять его одного боится: мало ли, вдруг какая-нибудь девица помоложе позарится на его денежки. Современные девушки в наложницы не идут, только в жены, а первая и вторая жена тогда останутся не у дел. Хотя бы в этом они согласны: ни за что не пустят в дом третью… Такой вот женский союз на современный лад, Юань! А три моих двоюродных брата… Ну, про старшего ты знаешь, он женат, и жена в их семье за главного, спуску никому не дает, поэтому моему бедному двоюродному брату приходится тайком искать наслаждений на стороне. Но женщина она умная: то новые духи на нем учует, то пудру на халате приметит, то любовную записку в кармане найдет. Словом, недалеко он ушел от родного отца. А второй мой кузен, Шэн, тот поэт, красавец и умница, пишет стихи для журналов и милые рассказики про любовь и смерть. Он немножко бунтарь – мягкий, нежный, улыбчивый бунтарь, каждый день у него новая возлюбленная. А вот третий кузен – тот бунтарь самый настоящий, Юань. Он революционер, я точно знаю!

Ее мать на сей раз воскликнула с неподдельной тревогой:

– Осторожнее с такими словами, Ай Лан! Он ведь родственник, а в наши дни и у стен есть уши!

– Да он мне сам признался, – отвечала Ай Лан, но уже тише и при этом украдкой косясь на спину человека за рулем.

За время пути она много всего успела рассказать Юаню, и когда Ван Юань вошел в дом своего дяди, он сразу узнал в лицо всех родных, так точно их описала сестра.

Дом этот очень отличался от большого дома, который Ван Лун купил в старом северном городишке и оставил своим сыновьям. Тот был старинный и просторный, с огромными, глубокими, темными залами и крошечными комнатками при дворах. Верхних этажей у него не было, зато он разрастался вширь множеством пристроек, так что места под высокими стропилами крыш хватало для всех. Окна были забраны раковинами каких-то завезенных с юга моллюсков.

А этот новый дом в новом приморском городе стоял на улице среди точно таких же домов, плотно прижимаясь к ним стенами. То были дома, выстроенные по заграничному образцу: высокие, узкие, вытянутые, без садов и дворов, с тесными комнатками, и очень светлые, потому что на стеклянных окнах не было решеток. Ослепительное солнце свободно лилось в комнаты и высветляло все краски на стенах и атласной обивке мебели с цветочным узором, и яркие шелка одежд на женщинах, и алый цвет их губ. Потому Юань, войдя в зал, где собралась вся его родня, сперва зажмурился от блеска – именно от нестерпимого блеска, а не от красоты.

Тут же ему навстречу поднялся, придерживая руками огромное брюхо, дядя. Парчовые одежды свисали с него, как шторы, и он, задыхаясь, приветствовал гостей:

– Здравствуй, дорогая невестка, и племянник, и Ай Лан! Что ж, Юань, ты вырос высоким и ладным мужчиной, совсем как отец… Хотя нет, нет, клянусь… Ты, пожалуй, поласковей Тигра будешь…