Троица с трудом поднялась и осмотрелась. От удара все лестницы оказались выбиты и теперь валялись на полу, словно палочки после обеда. Платформы, ведущие к двери в соседний отсек, тоже вылетели из кронштейнов. Одни беспомощно повисли на разболтавшихся винтах, другие свалились в кучу у стены.

Тана поднялась, заверещала и шагнула вперед. Ослабшие доски заскрипели под ее весом.

Люди заметили уцелевшую длинную лестницу и попытались установить ее под дверцей.

– Тооф, ты самый легкий из нас. Заберись и сбрось нам веревку, если найдешь, – предложил Таквал. – А мы с Радией подержим тебя. Живее!

С каждым шагом гаринафина пол содрогался, и Таквалу с Радией было непросто удерживать лестницу. Тооф карабкался по шаткой конструкции, изо всех сил цепляясь за перекладины.

Наконец он добрался до вершины. Дверь была от него в пятнадцати футах.

– Не достать! – крикнул он вниз.

– Попробуем приподнять лестницу, – отозвался Таквал.

– Все равно не хватит! – ответил Тооф. – Слишком далеко!

– А если приставить еще одну?..

Корабль снова содрогнулся, и, несмотря на все усилия Таквала и Радии, лестница не устояла. Пальцы Тоофа разжались; он отчаянно попытался ухватиться за перекладины, но потерпел неудачу и рухнул к подножию лестницы, прямо на своих спутников.

Они с трудом поднялись и прижались к стене.

Тана надвигалась на них, гневно сверкая глазом без зрачка. Самка гаринафина тяжело пыхтела.

Ей оставалось сделать последний шаг.

Наку Китансли не верил своим глазам. Злобный кит, беспощадно сверкая глазами, мчался прямиком на его корабль. Тан скомандовал рулевым наро поворачивать, уходить с пути обезумевшего животного. Он приказал воинам не сдаваться и дать отпор, срубить мачту и пронзить ею кита, как копьем. Но никто ему не ответил. Оглядевшись, Наку понял, что на носу судна остался лишь он один. Все наро-вотаны, наро и кулеки бросили его. Сквозь густые клубы дыма, поднявшиеся над палубой, он увидел, как его команда, словно напуганные дети, жмется к корме.

Наку осознал, что обречен. Он мог справиться с невиданными орудиями, волшебными подводными кораблями, бешеными китами и врагами, появлявшимися из воздуха. Но не в его силах что-либо поделать, когда дух воинов сломлен.

Им не суждено вернуться домой.

Китансли безумно расхохотался и метнул топор в громадную голову надвигающегося кита. Топор крутился, поблескивая в свете луны и факелов.

Он отскочил от головы огромного самца, как камушек от скалы.

Кит врезался в корабль подобно тарану из плоти и крови, и во все стороны брызнули фонтаны щепок. Одна острая кривая щепка насквозь пробила шею тана Наку.

Команда «Прогоняющей скорбь» наблюдала, как кит-самец продолжает неутомимо атаковать город-корабль льуку.

После каждого удара кит останавливался в воде, как контуженый, и некоторое время приходил в себя. Но не сдавался. Он отплывал от корабля по широкой дуге, разворачивался и снова бросался на плавучий остров.

По всему периметру города-корабля зияли рваные пробоины. Вода хлынула внутрь. Судно осело и прекратило движение. Спасательные шлюпки и коракли осыпались в море, как пельмени в котелок. Отчаявшиеся льуку попрыгали с горящей палубы, пытаясь добраться до лодок.

– Запустите воздушного змея с фонарем и просигнальте флотилии, – приказала Тэра. – Залатайте корабль, насколько получится. Подойдем на веслах и поищем наших товарищей.

Капитан Гон был уверен, что найти Таквала и пехотинцев живыми не удастся, но подчинился.

Таквал улыбался. Сняв со спины боевую палицу, он шагнул вперед. Для воина-агона – особенно для того, кто должен был стать пэкьу, – нет ничего почетнее, чем погибнуть в бою с врагом.

Радия и Тооф потеряли свое оружие при бегстве.

– Отломайте бамбуковые жерди у лестницы и держите их как копья, – предложил Таквал.

Но наездники-льуку не слушали его, они хлопотали вокруг самки гаринафина.

– Ну что же ты, милая, – ворковала женщина. – Не узнаешь свою Радию? Моя славная девочка. Принюхайся. Чуешь? Мы не причиним тебе вреда.

– Я понимаю, тебе страшно, – добавил Тооф. – Хочется бесноваться и кого-нибудь покусать. Но я же тебе не враг. Пойдем отсюда, малышка. Время еще есть.

Единственный глаз Таны ненадолго прояснился, но затем она фыркнула, и пелена болезненной ярости вновь окутала темную сферу. Гаринафиниха помнила лишь то, что ее ослепил человек, такой же, как эти трое. В голове пульсировала неимоверная боль, какой она не чувствовала за всю свою тяжелую жизнь. Тане было сложно судить, как далеко она находится сейчас от трех фигур, стоявших впереди, и она неуверенно шагнула к ним, вытянув шею, и зарычала. Доски застонали под ее когтями. Тана израсходовала весь свой подъемный газ, выдыхая пламя, и теперь была еще тяжелее обычного.

Радия и Тооф зажмурились и раскинули руки. Они помнили Тану совсем маленькой, такой, что можно было качать ее на руках. Им не хотелось, чтобы бедняжка погибла, чувствуя себя одинокой сиротой.

Работа наездника всегда сопряжена с риском быть убитым собственным гаринафином, но им от этого было не легче.

Город-корабль содрогнулся от нового могучего толчка. Потолок над головами затрещал и обвалился. Сквозь дыру и дым были видны звезды.

Доски под когтистыми лапами Таны проломились, и в пробоину хлынула вода. От постоянных атак кита корабельный каркас ослаб, и шпангоут в трюме не выдержал тяжести зверя. Беспомощно хлопая крыльями, гаринафиниха частично провалилась в зияющую дыру, едва зацепившись когтями за уцелевшие доски. От толчка людей снова бросило на пол. Между ними и Таной преградой встала морская вода.

Тана жалобно скулила. Она вновь почувствовала себя крошкой, только что выбравшейся из яйца и очутившейся в холодном безжалостном мире под звездами. Морская вода прибывала, соленая, как околоплодная жидкость, укутывавшая ее до рождения. Она вновь почувствовала себя ребенком, лишенным матери, которого не принимала ни одна семья. Боль в голове грозила утопить ее быстрее, чем вода.

И тут Тооф запел:

– Далекие звезды холоднее, чем слезы тигра,
И ветра порывы горше, чем печень мертвого волка.
Прижмись ко мне ближе, дитя мое, слушай мой голос.
Племени песня не оставит тебя одинокой.

– Она животное, – со вздохом сказал Таквал. – Звериная природа всегда берет верх.

– Все-Отец и нас тоже создал животными, – возразила Радия, – но Пра-Матерь подарила нам надежду на большее.

Тана вытянула шею, прислушиваясь.

Вода все прибывала в бывший загон, расширяя границу между Таной и тремя людьми. Гаринафина понемногу уносило прочь; Таквал воспользовался моментом, чтобы поставить новую лестницу, и полез по ней.

Тооф запел громче, заглушая шум волн:

– Грибами после дождя поднимаются степные жилища, И люди среди облаков снуют, как бродячие звезды. Взгляд мой почувствуй, дитя, ощути мои руки.

Услышь мой голос внутри, почувствуй дыханье, Племени песня не оставит тебя одинокой.

Пелена спала с единственного глаза Таны. В тусклом свете звезд она увидела трех человек по другую сторону водного потока. Принюхалась, и радостный стон вырвался из ее груди. Она заблеяла, как ягненок, ищущий мать.

Еще удар, и новые доски осыпались с корабельного скелета, явив взору больше звезд, пляшущих за дымовой завесой. Волна сбила лестницу; палуба накренилась, и люди оказались в воде.

Тана со стоном выбралась из ямы, неуклюже зашлепала вперед и плюхнулась в море, вытянув шею в направлении своей семьи.

Сам тому не веря, Таквал вслед за Тоофом и Радией вскарабкался на шею гаринафина, и Тана сквозь рушащийся корабль поплыла к звездам.

Наполнившись водой, деревянный остров развалился на части. Почти не поврежденная задняя часть встала вертикально и начала тонуть кормой вниз, создав вокруг себя гигантский водоворот.

Двух других гаринафинов, что были не в силах взлететь, затянуло в воронку. Еще державшиеся на воде льуку старались как можно дальше уплыть от этого бурлящего, пенистого водяного вихря.

Тана широко размахивала хвостом, молотила лапами и хлопала крыльями, продираясь сквозь плотную и бурную стихию, столь не похожую на привычный ей воздух. У нее не осталось запаса подъемного газа, а легкие наполнялись водой. Ее движения становились все более скованными и медлительными. Но она не опускала голову, удерживая наездников над бушующими волнами.

А потом гаринафин издал последний сиплый стон, как бы извиняясь, и прекратил борьбу с беспощадным морем. Тана начала тонуть, и люди соскочили с нее в воду.

– Тана, Тана! Не сдавайся! – кричал Тооф, плавая у ее головы.

Тана посмотрела на Тоофа одиноким глазом, не закрыв его, даже когда полностью скрылась под водой.

– Эй, есть кто живой? – донесся до них тихий окрик. Вопрос этот был задан на языке дара.

«Прогоняющая скорбь» шла по обломкам города-корабля. В лучах восходящего солнца все золотилось. Стадо китов вместе со страдающим от головной боли самцом ушло на новые пастбища. Далеко на юге Стена Бурь по-прежнему надменно демонстрировала свою сверхъестественную мощь. Природу как будто не волновали ни разыгравшееся сражение, ни погибшие в нем люди. Пестрые волны стирали последние следы битвы.

– Зачем мы ищем выживших льуку? – спросил Таквал, которого достали из воды вместе с Тоофом и Радией.

– Мы делаем это потому, что перед лицом моря все люди – вотан-ру-тааса, – холодно ответила Тэра.

Таквал чувствовал, что невеста искренне рада его спасению – он заметил, с каким облегчением она встретила его на борту, дрожащего, не способного ни пошевелить конечностями, ни даже сесть. Он подозревал, что политика сыграла в этом определенную роль – без него Тэра вряд ли заручилась бы доверием агонов из Гондэ и заключила с ними союз. Но ему также показалось, что за то короткое время, что они были вместе, девушка прониклась к нему искренним участием. Она поспешила заботливо обернуть его одеялом и согревала своим телом.

Но, как только стало понятно, что Таквалу ничто не угрожает, к принцессе вновь вернулась прежняя формальная сдержанность. Она покинула его, чтобы проследить за поисками остальных выживших.

Таквал чувствовал, что Тэра винит его в гибели отправившихся вместе с ним морских пехотинцев. Он вздохнул. Не было смысла объяснять, что они остались, чтобы задержать разведчиков-льуку до тех пор, пока не взорвутся бомбы, иначе весь план рухнул бы. Доводы из разряда «что, если…» в любом споре доступны обеим сторонам, а они с принцессой слишком расходились в вопросах о необходимости самопожертвования, да и понятия о милосердии у них тоже были разные.

Тем не менее Таквал не стал предлагать выбросить Тоофа и Радию обратно за борт. Не только потому, что Тэра наверняка бы ответила отказом. Он чувствовал, что просто не может… ненавидеть их так, как бы ему хотелось. Это было весьма непривычное ощущение.

В конце концов Радия, Тооф и Таквал оказались единственными спасенными. Трупы плавали вокруг, золотясь в лучах утреннего солнца, словно хризантемы на лугу.

Когда остальная флотилия подошла к «Прогоняющей скорбь», моряки потратили целый день на то, чтобы отыскать и поднять на борт тела пехотинцев. Всех найденных похоронили по морскому обряду со всеми почестями. Связанные Тооф и Радия сидели на палубе, молча оплакивая своего гаринафина и погибших товарищей.

Таквал уговорил Тэру поднять на борт кое-что из останков города-корабля. Почти все съестные припасы испортились в морской воде, но удалось найти несколько сундуков и мешков с полезными материалами и ценностями льуку, которые могли пригодиться в Гондэ: костями гаринафина, кубками из черепов, бурдюками, палаточными шестами, воздушными пузырями и так далее.