Лорд и не подозревал, как был близок к тому, чтобы быть оглушенным второй раз: за спиной в правой я держала ломик. И лишь чудом не обрушила его на опекуна, в последний миг заставив себя помедлить: все же не на моей шее мужские пальцы сомкнулись, а лишь на запястье. А значит, это проверка. И моих нервов на прочность, и принадлежности Одри к миру живых. И обе я прошла.

– Ты и вправду не умертвие… – выдохнул Костас, щупая мой пульс. Мне показалось, что в его голосе проскользнуло разочарование. Впрочем, опекун быстро взял себя в руки и добавил: – И ты права, раз смерть не смогла разлучить нас, то… Одри Хайрис, согласна ли ты выйти за меня замуж?

«Чтобы я мог убить тебя повторно на законных супружеских основаниях», – пронеслось у меня в мозгу.

Но не успела я ответить «да», как скрипнула, а затем резко, будто ее кто-то толкнул, настежь распахнулась дверь спальни, явив на пороге толпу прислуги, которую возглавлял духовник.

И едва он увидел нас на полу, как гневно раздул ноздри: по его мнению, произошло падение не только тел, но и нравов. Виданное ли дело, девица в одной рубашке… Хорошо, саване, задранном до бедер, сидит рядом с неженатым мужчиной.

– Как это понимать? – возмутился преподобный.

А я же меж тем осторожно опустила ломик, чтобы не портить картину разврата.

– Понимать не нужно, святой отец. Нужно благословлять, – парировал лорд, вставая с пола.

– Простите? – опешил священник.

– Мы с Одри решили пожениться, – произнес опекун.

Лишь после этих слов его лордейшество вспомнило о невесте и соизволило подать руку. Я поднялась, едва не запнувшись: сапоги гробокопателя были мне велики.

Костас глянул сначала на них, потом перевел мрачный взгляд на прислугу.

Челядь, явно под взором господина почувствовав себя неуютно, отступила вглубь коридора, так что преподобный, не успев среагировать, остался один. Он нервно повел плечами, видимо, не в силах определиться, отойти ли ему тоже или гордо остаться на месте.

Пауза затягивалась, как удавка на шее висельника. Отче нервно сглотнул. Я молчала. Нет, сказать мне было что, и много. Но в основном это были те слова, которые редакторы заменяют многоточием. Так что сейчас я исключительно думала. Многоточиями.

Какая высокородная сволочь этот лорд! Я ведь даже «да» не сказала, а он уже объявляет о помолвке. И это наталкивало на мысли, что деньги нужны опекуну позарез. Просто в приданое запустить мохнатую лапу, похоже, было быстрее, чем в наследство.

– Но она же умертвие? – наконец нашелся преподобный.

– Нет. Она вполне живая, – возразил мой – в гробу я его видала – женишок.

– Но как же… Я отпевал ее еще сегодня утром! – возразил священник и, поняв, что в спальню через открытые шторы уже прокрался рассвет, поправился: – Вернее, вчера.

– Вчера отпевали, сегодня обвенчаете! – рявкнул опекун.

А у меня екнуло в груди. На такую скорость я не рассчитывала.

– А как же церемония обручения? – выдохнула я, старательно изображая нежную фиалку, и для верности добавила: – И траур!

У лорда заходили желваки, а глаза начали наливаться кровью. Еще немного, и он впадет в бешенство. Кажется, понял это и преподобный, потому как пришел ко мне на помощь:

– Леди права, мессир, – обратился он к Костасу. – Я понимаю, что честь юной девы была только что скомпрометирована, и вы, как всякий благородный господин, хотите поскорее все исправить. Но похороны были только что. И пусть они закончились благополучно, но дом еще не отошел от траура.

– К тому же пышная церемония лишь подтвердит, что мы вступаем в брак по доброй воле, а не в силу обстоятельств, – начала я подталкивать опекуна в нужную мне сторону. – И я хочу белое платье и гостей… Мы же можем позволить себе такое торжество. Свадьба – это же раз в жизни!

Костас стиснул зубы. Ему явно не хотелось медлить. И тут я произвела контрольный выстрел:

– К тому же я еще чувствую слабость…

Это был прямо-таки хрестоматийный момент, чтобы лишиться чувств. И я решила, что каждый автор хотя бы раз должен использовать клише. Правда, до этого думала, что в книге, а не на себе лично, но, как говорится, нужно работать с тем, что имеем.

Вот только, падая на пол, я не учла, что рыцарством опекун не страдал. Так что меня никто не поймал.

Раздался грохот. Рухнула я не изящно, зато старательно. Аж в глазах потемнело. Стон подавила в зародыше, решив для себя, что обязательно стоит потренироваться падать в обморок. Чтобы в следующий раз это вышло красиво, прицельно, драматично и не так травматично.

Лорд же, не подозревая о моих планах, приказал слугам переложить меня на кровать, разуть и, после того как все было исполнено, распорядился, чтобы рядом со мной осталась горничная.

По словам опекуна – чтобы позаботиться обо мне, как я очнусь. На деле – наверняка чтобы следить.

Так что вскоре в комнате остались лишь мы с молодой служанкой в чепце, за которой я украдкой следила за ней из-под опущенных пушистых ресниц. Девушка же, и не подозревая об этом, сцеживала зевки в кулак, пыталась бодриться, сидя в кресле. А за окном меж тем занимался день.

Бархатные занавеси были отдернуты, и лучи солнца, словно золотые нити, тянулись через оконные створки, окутывая комнату мягким сиянием. На стенах, украшенных фресками, еще играли серые рассветные тени.

Снаружи доносились звуки пробуждающегося дома: отдаленные голоса слуг, скрип, звуки, с которыми обычно рубят дрова, приглушенный, будто издали, конский топот и ржание.

Утренний свет постепенно заполнял пространство, горничная все больше клевала носом, а я выжидала, чувствуя, как затекло уже все тело. Безумно хотелось пошевелиться, но я боялась выдать себя. И наконец моя невольная надсмотрщица уснула.

А я осторожно откинула плед и встала с кровати. Да, порой бывали дни, которые стоило переждать на кровати, прячась в одеялковые пещеры. Но сегодня – явно не такой. Все же я переоценила свои силы. С бракоустремленностью лорда полтора месяца мне в этом доме в девицах не продержаться: не успею оглянуться – мигом окажусь у алтаря. Поэтому я решила внести в планы коррективы: собрать все ценные вещи Одри – и сбежать.

Задумано – сделано. Достала из шкафа саквояж, планируя закинуть в него пару платьев, но тут представила, как бегу по полю с такой бандуриной и… отдала предпочтение сумке гробокопателя: вместительная, удобная, опять же длинный ремень, который можно перекинуть через плечо, оставив руки свободными… Так что запихнула в эту холщовую торбу мешочек с девичьими драгоценностями и кошель, которые вчера нашла, прихватила женские ботинки, которые были мне впору, платье, трофейный плащ из склепа и выскользнула в безлюдный коридор. Пройдя по нему, нашла пустую комнату и уже в ней переоделась, наконец избавившись от савана.

Все, я готова к побегу! Найти бы только конюшню… И пусть сама я верхом ездить почти не умела – пару раз, когда сидела в седле на конных экскурсиях, не в счет, но надежда была на прежнюю хозяйку тела и законы жанра. Все же Хайрис – героиня, а значит, у нее все должно получаться. И точка.

С такими мыслями я спустилась на первый этаж, где кое-что было знакомо. Так что черный вход, через который дворецкий и провел меня в дом, я нашла быстро. А вот с конюшней было сложнее. Но помогло определиться призывное лошадиное ржание.

Так что я украдкой, перебежками, добралась до стойл. В основном те оказались пусты, лишь в нескольких были лошади. И о чудо – одна из них даже оседлана.

Я подошла к ней, прикидывая, как взобраться. Кобыла же стригла ушами и таращилась на меня с опасением. В общем, мы обе друг другу не нравились, но делать нечего… Я осторожно вошла в стойло, и тут эта четвероногая пакость решила возмутиться. Встала на дыбы и пронзительно заржала. Надо мной взметнулись кованые копыта.

Я представила, что сейчас она ими долбанет по моей голове и размозжит ее…

Обычно я ничего и никого не боялась. Ну разве что иногда себя… Но тут испугалась так, что сердце заколотилось как бешеное, ударилось о ребра, кажется, едва не проломив их, оглушенное, рвануло к горлу. Пульс застучал в висках. А затем в районе солнечного сплетения как будто что-то взорвалось.

Копыта лошади пронеслись перед моим лицом, не задев, ударили о доски пола, а в следующий миг я ощутила ее – магию. Ее энергия поднялась, словно волна, растеклась по венам раскаленной лавой, заполняя меня, будто где-то внутри прорвало плотину.

Я открыла глаза и увидела мир вокруг себя по-новому. Ярче. Острее. Объемнее… А еще появилось странное ощущение. Будто лежавшее в углу сено, доски под ногами, кобыла, которая, отчаянно боялась – все это я чувствую, даже не прикасаясь.

– Тише… Тише, – прошептала я, не зная точно, кого уговариваю. Ее или себя.

А затем протянула руку и погладила животину по шее.

По той пробежала дрожь, но больше лошадь встать на дыбы не порывалась. Не знаю, успокоила ли ее магия, которая обвивала сейчас мою руку и с нее лилась на тело кобылы, окутывая то, словно попона. А может, животину убаюкал мой голос… Но, так или иначе, вороная стихла. Я взяла ее под уздцы и вывела из денника, а затем не с первой, правда, попытки взобралась в седло.

И вот тут-то выяснилось, что у главных героинь и проблемы – самые главные! Потому как вороная встала столбом. А я не представляла, что дальше делать. Тело Одри ничегошеньки по поводу верховой езды не помнило. А я в совершенстве знала лишь как водить машину. Так что решила действовать по тому же сценарию. Вставить. Правда, не ключ в зажигание, а ноги в стремена. А после наддала пятками по бокам вороной.

Та возмущенно заржала, поджала задние ноги, подняла голову и приготовилась оттолкнуться передними, изобразив свечку, но я прошипела злой гадюкой:

– Только попробуй! Пущу на колбасу!

Удивительно, но животина дурить раздумала, а я, воодушевленная, добавила:

– А теперь пошла! Пошла!

И лошадь ринулась черной стрелой из конюшни. Я едва успела пригнуть голову, чтобы не удариться о балку, когда мы вылетели из ворот.

Вороная же, не обращая внимания на выкрики конюха, который понесся нам наперерез, помчалась прямо к изгороди из невысоких – едва мне по плечо – столбиков и горизонтальных жердей между ними. Перемахнула кобыла через эту ограду играючи. Вот только я едва удержалась при этом в седле. Казалось, чернявая гадина задалась целью сбросить меня с себя. Но я впилась в нее клещом. Еще и понукая скакать быстрее.

А все оттого, что за спиной раздался крик лорда, для которого, похоже, и седлали кобылу.

– Поймать и вернуть эту дрянь! – проорал он на весь двор. И что-то мне подсказывало, что речь шла не о вороной…

Я на всякий случай пригнулась от вспышки гнева сзади, а заодно и от бьющего в лицо ветра.

Тот трепал мои волосы. Сердце замирало. Все внутри сжималось, когда черная бестия несла меня в сторону леса, который выглядел темной полосой на горизонте. Вороная все ускоряла бег, ее дыхание стало горячим и резким, а копыта ударяли о землю, выбрасывая комья дерна.

А деревья стремительно приближались. Мы врезались в заросли на полном ходу, и я распласталась на лошадиной шее.

Лес вокруг нас размылся в яркие пятна: зелень деревьев, коричневые стволы, проблески солнечного света.

Наконец, вороная выдохлась и перешла с галопа на рысь, а затем и вовсе на шаг. А я наконец смогла разглядеть, что вокруг, вдохнуть полной грудью аромат цветущей липы. Листья дубов, широкие и зеленые, шуршали на ветру. Тень от могучих стволов дарила прохладу. Прислушалась к звукам погони – ничего. Лишь птичьи трели раздавались из крон, а среди ветвей мелькали яркие вспышки – это белки ловко перебирались с ветки на ветку.

Спустя какое-то время вороная вышла к ручью. Небольшому, поросшему ивами. Я направила лошадь к воде и увидела, как меж побегов стрелолиста скользнуло верткое гибкое тело гадюки, поспешившей уйти с нашего пути.

Когда кобыла зашла в ручей, то выяснилось, что глубина того чуть ниже стремени. Вот и отлично. Зато не утонем. Я решила пойти вдоль течения, рассудив, что рано или поздно куда-нибудь да выйду… Благо, двигались мы от поместья, а не обратно. К тому же, если (хотя правильнее «когда») лорд пустит за мной гончих – то след оборвется на берегу…