Гости и хозяева направились следом. Лорейн ничего не оставалось, кроме как созерцать неестественно прямую спину своего жениха и вьющиеся темно-русые волосы на затылке. Ей пришло в голову, что он не особенно старше ее. И хотя она не ожидала мгновенной симпатии между ними, столь холодный прием ее огорошил.

Позади шел Павел Алексеевич и что-то тихо обсуждал с Эшли.

Пройдя сквозь широкие двери, Эрдман-младший обернулся и замер, заложив руки за спину в ожидании остальных.

Павел Алексеевич сразу засуетился:

– Роберт, ты не мог бы показать своей невесте, где она может отдохнуть?

– К сожалению, я сейчас занят, – заявил тот. – И должен вас покинуть.

И он быстрым шагом удалился по коридору. Павел Алексеевич смотрел ему вслед, поджав губы, а затем обратился к Лорейн:

– Простите, милая Лора, – если разрешите вас так величать – у нас еще не закончены приготовления к церемонии. Роберт позаботится о них. А вам нужно передохнуть с дороги!

У Лорейн голова шла кругом от множества тусских слов, но она изо всех сил старалась не утратить нить разговора.

– Даша покажет вам комнату, – заключил Павел Алексеевич.

Вперед вышла дородная женщина лет тридцати с простоватым рябым лицом и крепкими руками. Лорейн подумала, что ей больше подошла бы работа на кухне. А может быть, ее оттуда и привели к ней? Впрочем, выбирать не приходилось, ведь ее горничная осталась дома.

В комнате Лорейн растерянно села на кровать. Холодность Роберта напугала ее. Он ведь ее совсем не знает, откуда такое пренебрежительное отношение? Тот первый его взгляд рождал у нее дурное предчувствие.

Но скоро Лорейн стало не до мыслей о женихе. Уже через час та же самая горничная заявилась к ней и принялась готовить к свадьбе: мыть, причесывать и наряжать. Вокруг завертелась такая суматоха! Все твердили, что до церемонии мало времени, Павел Алексеевич развил бурную деятельность, а Эшли объяснил, что по условиям договора лорда Бриголя и графа Эрдмана венчание должно состояться в день прибытия невесты. Лорейн не понимала, к чему эта спешка, она чувствовала себя куклой в чужих руках. Еще не успев прийти в себя после долгого путешествия, она уже должна была встретиться с женихом в церкви.

* * *

Кружевная вуаль на лице мешала смотреть вокруг. Голос священника, или, как его здесь называли, батюшки, гулко разносился под сводами часовни. Справа, прямой, точно проглотил кочергу, стоял Роберт. Взгляд Лорейн то и дело обращался к нему, но, не поворачивая головы, кроме свечи в его руке, такой же как у нее, ничего разглядеть не удавалось. Поэтому Лорейн любовалась иконостасом за спиной священника.

Прямо на нее смотрела с иконы Богоматерь. Лицо ее показалось Лорейн молодым, полным спокойствия и невероятно красивым. Она словно говорила: «Будет нелегко, но такова жизнь». Почему-то от этого Лорейн становилось легче на душе.

Ведь на самом деле она вошла под своды храма с тяжелым сердцем. При новой встрече Роберт едва взглянул на нее. Даже сейчас он стоял, словно нарочно не касаясь ее ни локтем, ни плечом. Но и прямо спросить его, в чем дело, ей не хватало духу. Мелькнула даже малодушная мысль сбежать, но отец ни за что не примет ее обратно, а остаться одной в чужой стране без средств к существованию было смерти подобно… К тому же если она откажется от свадьбы, то навлечет позор на всю семью.

Из задумчивости невесту вывели слова батюшки, обращенные к жениху:

– Имеешь ли ты, Родион, намерение доброе и непринужденное и крепкую мысль взять себе в жены Ларису, которую здесь пред собою видишь?

– Имею, честной отче, – отчеканил Роберт.

Лорейн слегка удивилась, что его церковное имя тоже отличается от настоящего. А батюшка уже продолжал:

– Имеешь ли ты, Лариса, намерение доброе и непринужденное и крепкую мысль взять себе в мужья Родиона, которого здесь пред собою видишь?

Лорейн ощутила, как забилось раненой птицей сердце. Она должна отвечать! Она не может отказаться. И, несмотря на злой взгляд Роберта, на страх, на желание вернуться домой, на все свои сомнения, ей придется сказать «да». Иного не дано.

– Имею, честной отче, – едва слышно прошептала она.

Но батюшка ее услышал.

– Благословенно Царство… – затянул он.

Лорейн стояла ни жива ни мертва. Она солгала перед Богом. Связала себя с человеком, которого не только не любит, но даже не знает. На глаза навернулись слезы, и сейчас она порадовалась, что лицо скрыто вуалью.

Но служба продолжалась, а Дева Мария смотрела с таким пониманием, и постепенно Лорейн взяла себя в руки.

Лишь в конце церемонии ее ждал еще один особенно волнующий момент, когда мужская рука откинула вуаль, и перед ней оказались голубые глаза Роберта. Он коснулся губами ее губ. Но то был не настоящий поцелуй, лишь официальное прикосновение. С ужасом Лорейн подумала, что и первая ночь может оказаться такой же бесчувственной. Она прочла достаточно романов, чтобы знать, что при отсутствии любви ночь с мужчиной может обернуться кошмаром.

Муж взял ее под руку, и они вышли из церкви, осыпаемые зерном и поздравлениями.

К счастью, часовня находилась на территории поместья, им вместе с гостями не пришлось ехать в город для венчания. Теперь же все спешили через сад в дом, чтобы отведать праздничный ужин.

Роберт шел вперед широкими шагами. Он держал Лорейн за руку, но она не ощущала этого прикосновения. Его рука не была горячей или даже вспотевшей, а словно бы неощутимой и невесомой. Лорейн хотела что-нибудь сказать, чтобы разрушить стену молчания между ними, но не находила слов. Она лишь старалась не отстать от его шага. После пережитого волнения и длинного путешествия она страшно устала и хотела просто, чтобы этот день поскорее закончился.

Едва молодые ступили в холл, гости стали поздравлять их и дарить подарки. Незнакомые имена смешались в голове у Лорейн, ей оставалось лишь улыбаться и благодарить. Роберт делал то же самое, иногда в какой-то преувеличенно насмешливой манере, отчего ей становилось не по себе.

Наконец все прошли в большой зал, пышно украшенный цветами, где были накрыты к ужину длинные столы. Только усевшись вместе с Робертом во главе одного из них, Лорейн поняла, насколько проголодалась. Но не успела она взяться за вилку, как Павел Алексеевич поднял бокал и громко сказал:

– Поздравляю дорогих Роберта и Ларису! Совет да любовь!

Он сделал глоток из бокала и вдруг нахмурился.

– А вино-то горькое! – заявил он с хитрым блеском в глазах. – Горько!

Гости тут же подхватили:

– Горько! Горько!

Лорейн ничего не понимала. Что случилось с вином? В растерянности она взглянула на мужа.

Роберт нахмурился и громко сказал, почему-то по-бранцузски:

– Не устраивай балаган, папа! Она ританка и не знает наших обычаев.

Гости притихли.

Ощутив ужасную неловкость от того, что Роберт говорит о ней в третьем лице, Лорейн закусила губу. Щеки против ее воли залила краска. Очевидно, он думал, что она не знает бранцузского.

– Оставь это, Роберт! – отвечал по-тусски Павел Алексеевич, бросив взгляд на Лорейн. – Ты смущаешь милую Лору.

– Это я-то смущаю? – возмутился жених.

Неожиданно на ноги поднялся Эшли со своим бокалом.

– Какая любопытная тусская забава, – сказал он по-бранцузски, – проверять у гостей знание языков! Вы не находите, мадам Лорейн?

Покрасневшая невеста сказала, ни на кого не глядя:

– Нахожу, мсье Эшли. А еще я не знала, что в Туссии свадьбу принято называть балаганом.

Она тут же прикусила язык, но дерзкие слова уже сорвались, выдав ее обиду.

Павел Алексеевич чуть смутился, но ответил на тусском:

– Извините, бранцузский моего сына не очень хорош. Он хотел сказать «традиция», а не «балаган». По нашей традиции, если кто-то из гостей кричит «Горько!», жених и невеста должны поцеловаться.

Лорейн не то что целоваться, даже смотреть сейчас на Роберта не хотелось. Поэтому она обрадовалась, когда граф Эрдман добавил:

– Но я уже понял свою ошибку. Дадим молодым время освоиться в новой роли.

Гости принялись за еду и выпивку, а Лорейн смотрела в тарелку невидящим взглядом. Она думала, что Роберт извинится, но он ел и словно вовсе ее не замечал.

Прием шел своим чередом. Гости пили за супругов Эрдман, все реже поглядывая в их сторону. Через некоторое время Роберт встал и направился за другой стол, где молодые люди, похоже его друзья, от души хохотали. Однако Павел Алексеевич перехватил его, и после короткой, но бурной беседы Роберт вернулся к Лорейн. Ее происходящее не радовало. Очевидно, что ее муж был против этого брака. И она совершила огромную ошибку, приехав сюда.

Лорейн кусок в горло не лез, она хотела бы уйти. Единственное, что ее удерживало в зале, – это предстоящая брачная ночь. Внутри все сжималось при мысли о ней.

Музыка звучала, блюда сменялись, а празднество становилось все более буйным. Гости пели песни, танцевали и смеялись. Лишь жених и невеста не участвовали в общем веселье. Лорейн лениво ковыряла кусок пирога, а Роберт опрокидывал один бокал с вином за другим.

– Вы не желаете десерт? – его приятный бархатистый голос вывел ее из задумчивости.

Лорейн подняла глаза от тарелки. Роберт смотрел на нее с вежливым любопытством.

– Я уже сыта.

Неожиданно он тоже отложил вилку и обвел взглядом зал.

– Полагаю, нам уже можно уйти, никто все равно не заметит.

С этими словами он встал, так и оставив недоеденный пирог. Лорейн тоже поднялась. Сидеть здесь одной было бы совсем глупо.

Едва дверь зала закрылась за спиной, как супругов окутала оглушающая тишина. Лорейн с облегчением потерла виски.

Несмотря на большое количество выпитого, Роберт довольно твердо держался на ногах. Он деловито взял ее под руку и повел на второй этаж.

Молчание затягивалось петлей на шее Лорейн. Наконец она не выдержала и сказала:

– Я знаю помимо родного ританского тусский, бранцузский и немного инди. Если вы хотели, чтобы я ничего не поняла, стоило говорить на ситайском.

Роберт даже не взглянул на нее.

– Я прошу прощения, если обидел вас. Но идея отца заставлять нас целоваться была не лучше.

«Я так противна вам?» – хотела спросить Лорейн, но не решилась.

Их уже ждали. Перед дверью ее комнаты сидела та же рябая горничная. Ее имя вылетело у Лорейн из головы. Прежде чем передать жену ей на попечение, Роберт слегка поклонился, будто Лорейн была особой королевской крови. Ее эта чопорность только пугала.

Вскоре горничная терпеливо распутывала волосы невесты после невообразимой прически, которую сама же соорудила на ее голове несколько часов назад. Нужно отдать ей должное: с волосами женщина обращалась удивительно бережно и при этом уверенно, не дергая лишний раз, но и делая свое дело. Лорейн безучастно смотрела на ее сосредоточенное простоватое лицо, а затем перевела взгляд на туалетный столик, где лежал уже снятый с головы венок с цветами померанцевого дерева. Такие надевали невесты в Ритании, но традиция перекочевала и сюда. Белые цветы означали невинность и чистоту. Дрожь пробегала по телу Лорейн при мысли, что ей предстоит распрощаться с ними в объятиях холодного и отстраненного Роберта.

Наконец причесанные каштановые локоны легли на плечи. Роскошное белое платье отправилось в шкаф, а его место заняла ночная сорочка из чистейшего ситайского шелка.

– Здесь дверца есть, сударыня, – показала служанка на незаметно слившуюся с цветочными обоями дверь.

– Куда она ведет? – удивилась Лорейн, не ожидавшая, что придется куда-то идти.

Разве муж не должен навестить ее в спальне?

– Там для вас приготовлена общая спальня, – пояснила горничная. – Павел Алексеич кровать из самого Питербурха заказывал!

Замирая от волнения, Лорейн повернула латунную ручку.