– Зой, Зоя, ты что? Тебе плохо? Маленькая, я сейчас… Я сейчас…

Муж подскакивает, распахивая надо мной свой пиджак.

Трясется.

Лицо в крови.

– Зоя, давай поговорим!

Отбиться от раскачанного бугая, который решительно меня в свой пиджак закручивает, сложно.

– Иди со своей… Розочкой говори! – шиплю еле слышно, шлепаю по лицу. – Уйди!

– Отойди! Отойди, урод…

Сильный толчок.

Дмитрий вскидывается. В сторону сына, толкнувшего его в сторону.

– Ты? Ты кого уродом назвал?!

– Тебя! ТЫ УРОД! – орет Пашка.

Кажется, кто-то из его близких друзей тоже был на юбилее. Троюродный брат, он же друг. Представляю, как новость разносится далеко-далеко, и снова тошнит – пустотой.

– В жопу себе засунь свой пиджак вонючий. Или в жопу этой мрази! Ненавижу тебя… – орет.

Глава 3

Зоя

Дима в состоянии сильнейшего шока смотрит на сына, а тот лупит его в торс кулаком с остервенением.

Плюс к свету фар машины, на которой за нами бросился муж, добавляются и другие огни. На дороге образовался затор: гостей много, все хотят помочь или просто остановить это безумие.

Я понимаю, что, если не пошевелюсь, между моими мужчинами будет драка. Папа, вон как… вспомнил забиячную молодость… А сын у нас кикбоксингом занимается. Дима тягал железо и бокс… Это все общая кровь – и моя, и Димы передалась сыну, и он… уже не тот малыш, который бросался на шею с криком «Папа!» и прыгал на месте от нетерпения, когда мы ждали Диму из поездок. Ох, нет… Сынишка на голову выше меня, ростом почти с отца, и разворот плеч у нашего племенного бычка вышел такой, что скоро начнет протискиваться бочком в домах у некоторых наших родственников.

Вставай, говорю себе…

Я могу… Я же… мать, в конце концов!

Не вмешаюсь, поубивают друг друга.

Хуже разъяренных и накачанных тестостероном мужчин нет никого – они и родную кровь зашибут не глядя.

Ох, нет! Все же сынишка успевает выхватить ответный удар. Скорее, ленивый бросок от мужа, чтобы не бить.

Митя в шоке: у них с сыном особенные отношения. Сын отца всегда боготворил, а Митя нашим Пашкой безумно гордился, жмурился, как довольный котяра, даже скупую мужскую слезу над его успехами пускал украдкой…

Отношения между ними всегда были чуточку возвышенные, что ли…

Митя не ожидал, что Паша будет поливать его грязной руганью и кинется с кулаками.

А как ты хотел, милый?

Пьедестал покачнулся, божество рухнуло.

Вот теперь барахтайся с нами в грязи, где мы, простые смертные, сражаемся и со взрывным темпераментом, и бзиками, и обидками, и пытаемся дружить, а это мамам сыновей всегда дается нелегко.

– Паша! – оттаскиваю его за капюшон толстовки.

Сын прет вперед, моих силенок его удержать просто не хватает!

Туфельки проскальзывают по мокрому асфальту с такой силой и скоростью, что подошвы стираются, а я сама, чуть не навернувшись, лечу вперед.

– Зоя! Пашка, болвана кусок… Сзади! Мать угробишь! – рявкает страшным голосом Дима.

Сын замирает и как-то съеживается, но все же успевает выставить руки по сторонам, и я за них цепляюсь, вписываясь лицом во взмыленную и горячую спину сына.

– Зоенька… – слышится через ливень голос мамы. – Зоенька, вот ветровочку накинь и зонт, зонт тоже возьми! – семенит в мою сторону.

Она раскрывает зонт и держит его надо мной и Пашей. Мы тяжело дышим, Дима вытирает кровь. У него рассечена бровь, ошметок кожи навис над глазом.

Не зашить, будет шрам некрасивый. Господи, мне не плевать, что ли, какая рожа станет у этого мерзкого предателя?!

– Тебе надо в больницу, – не узнаю свой тихий голос.

– Лучше сразу в реанимацию! – выкрикивает папа из толпы.

Бросаю на него взгляд: он едва не выпрыгивает, благо, дядьки и братья чуть-чуть придерживают. Роста он небольшого, по сравнению с Димой точно смотрится небольшим, но забияка ужасный. Помню на семейных сборищах, свадьбах… Если где вдруг просто драка, папа тут как тут, рад почесать кулаки!

– Петр, уймись! – просит мама. – Зой, айда домой. П-п-праздник же! – всхлипывает.

Она выглядит невероятно бледной, почти белой, в пятнах света фар. В ее глазах стоят слезы точно так же, как у меня. Может быть, даже больше! Больше нас всегда переживают любящие родители. Я для нее до сих пор Зоюшка-Непоседушка, которая до лет семи ходила со сбитыми коленками и ревела, если не брали играть с собой ровесники: я всегда была мелкой, выглядела младше своих лет. Раньше это было даже обидно, но сейчас я вижу в этом преимущество: никто не даст мне тридцать пять.

– Мам, я, наверное, домой. В смысле, к нам домой… – уточнила едва слышно и осеклась.

«К нам!»

Как много в этом слове.

Наш дом я обожаю, из деревянного сруба, большой, теплый, стильный…

Но есть ли теперь это «мы»?

Только недавно я гадала, как порадовать мужа, даже думала отправить Пашку на выходные и броситься с Димой во взрослый, без всяких ограничений загул…

Но теперь все перечеркнуто.

– А как же… юбилей. Зой, гости!

Увиденное для мамы – откровенный шок-контент.

Я помню ее смущение, когда она однажды приехала к нам с Димой без предупреждения рано утром, а мы… накануне отрывались по полной в гостиной, потом переместились в спальню. Я была уверена, что все-все за собой прибрала, но мама заметила кое-что и подняла. Это был тюбик, небольшой пробник согревающей анальной смазки… Она покраснела, прочитав название, и торопливо попрощалась, убежав.

С тех самых пор родители всегда-всегда предупреждают заранее, когда приезжают.

Шок-видео…

Дима стал для них с отцом как сын. Они даже называли его между собой именно так «наш сын». Дима тоже любил моих родителей: называл маму – мамой, а папу – батей. Ох, там вообще дружба не разлей вода. Между папой и его любимым сыном, зятьком!

Страшнее обиженного мужчины зверя нет! Вижу по взъерошенному виду нахорохорившегося отца, что, стоит Диме шагнуть в сторону дома, где празднуют, еще одной драки не миновать.

Нет, не пойдет.

Нам надо остыть. Всем.

Я крепко обнимаю маму, целую ее холодные щеки мамы и говорю извиняющимся голосом.

– Не могу, мам. Сейчас не могу. Прости, что не могу.

– Что же такое? Зой…

Мама глухо всхлипывает, раздербанивая мое сердце на кровавые ошметки.

– Что же такое… Зой… Это… Это монтаж, наверное, такой, да? Сейчас техника вперед пошла, – почти воет.

Я неопределенно качаю головой, а сама смотрю поверх ее головы на мужа и даже по скупо обозначившимся желвакам понимаю: никакой это не монтаж.

Он сожалеет, что все всплыло. Значит, было.

А техника пошла вперед… Да, техника траха. Так, как он остервенело драл эту шалаву, муж меня никогда не имел.

Просто автомат для ебли.

Еще несколько торопливых прощаний с мамой.

– Паша, а ты с нами, да? – с надеждой заглядывает на сына.

– Не, ба… Я тоже домой.

– Мама, мы поедем домой. Разберемся, – глухо добавляет муж.

Она бросает на него короткий, осуждающий взгляд и молча уходит к нашим родственникам.

Это же позорище такое. Ма-ма дорогая… Не просто мне показать, я бы пережила. Не просто друзьям… Окей, было бы сложнее, но…

Маме, папе, тети-дяди, бо-о-оже!

А их дети…

Это же срань, от которой не отмыться.

Срань, которая по мне зловонно стекает…

Мужу – что? С мужиков взятки гладки. Максимум, ему скажут: ах ты, какой кобель! Но скажут… с потайным восхищением, ведь он мужик… МУ-ЖИК! Так хорошо выглядит: мускулистый, но ни грамма жира, двигался, как ошалелый, просто порно-актер!

Обманутые жены – всегда предмет для презрения.

И я… Просто на дне. Минус дно…

– Поехали, Зой… – тянется.

– Не прикасайся! – делаю широкий шаг вперед.

Муж распахивает передо мной дверь привычным жестом. Я всегда сижу рядом, он держит меня за руку, управляя машиной на автомате.

Привычный жест, еще с тех времен, когда мама и папа разрешали ему только за ручку меня подержать, и не больше того…

Но не сегодня, Митя. Я огибаю его по большой дуге и сажусь на заднее сиденье рядом с сыном, скрутившимся вниз.

Слышится резкий бит: Паша ушел в наушники.

Авто стартует. Митя бросает на меня острый, блестящий взгляд через зеркало заднего вида.

Мороз по коже от его взгляда и слов:

– Найду того, кто это вывалил. Убью.

Глава 4

Зоя

Убьешь?!

А толку?

Нашу любовь ты уже… убил…

Еще больше сердце пронизывает болью: ведь муж не говорит, мол, найду того, кто это подстроил, или найду того, кто сделал монтаж…

Он четко обозначает, найду того, кто вывалил.

Значит, было. У него с этой шкурой… было.

Аллес.

* * *

До дома едем молча. Сын так и сидит, скрутившись, едва заметно покачивает головой. Опасаюсь, что Дима двинул Пашке в порыве слишком сильно.

Вдруг болит?

Сын ростом почти под два метра, занимает большую часть заднего сиденья, но мне сейчас хочется взять его под крылышко и обнять, поцеловать в макушку, обещая, что все пройдет.

Пройдет же?

И будь Пашка помладше…

Черт, чтобы можно было с ним сюсюкаться и пообниматься, мой сын должен быть… лет пяти-семи, наверное. Не больше.

Пашка рано повзрослел, ласку принимал неохотно, закатывая глаза «Ну, ма-а-ам…». Ох, как это больно ранит материнское сердце, но я нашла подход в другом, пыталась быть ему взрослым другом.

Кажется, получилось сносно. Не супер, конечно, но…

Все же мы достигли некоего уровня доверия в этом вопросе. По крайней мере, читая родительский чат, где мамочки любили сетовать на своих чад, меня чаще накрывало мыслью: «Хорошо, что у нас не так!»

А теперь – как?

Никак, похоже.

Внедорожник мужа сворачивает на нашу улицу.

Расстояние от коттеджа, где праздновали юбилей, до нашего дома чуть больше десяти километров, но разница в погоде колоссальная. Здесь сухо и ни грамма дождя. Здесь тихий летний вечер, ночь как густые чернила, немного разбавленные молоком облаков… Яркий лунный свет ложится пятнами на землю.

Пашка выбирается из машины первым.

Дима оказывается проворным и распахивает дверь с той стороны, где я сидела. Наверное, глупо, но я предпочитаю переместить зад по сиденью и выпрыгнуть там, где вылез сынишка. Он топчется у калитки и шарит ладонями по карманам.

– Паш?

– Ключи в жилетке остались, – признает он нехотя. – Она у бабы…

– И моя сумочка… тоже у бабы осталась… Забыла.

Сумочка, телефон, кошелек, косметичка. Все-все-все…

Я убежала как ошалелая, схватила только ключи.

Виновато смотрю на сына, он выпускает воздух через верхнюю губу и наклоняется:

– Наконец-то я тоже могу сказать, а голову ты дома не забыла? – пытается пошутить.

Я должна улыбнуться, наверное, но губы застыли, словно облепленные гипсом.

– Что бы вы без меня делали? – рядом появляется Дима.

Он тоже… пошутить пытается.

Они с Пашкой иногда до того похожи, что даже шутки выходят одинаково неуклюжими!

– Даже не знаю что, – тянет сын. – Смотрели бы то безобидное видео, которое я сделал? Но ты же хотел профессиональное, блять.

Паша быкует на Диму еще и из-за того, что он проявил инициативу, хотел нарезать видео на юбилей бабушки из домашних зарисовок. Уверена, вышло бы круто! Но Дима внес свое видение – видео должно быть профессиональным, заказанным у черт-боже-какого-ахереть-невъебенного-видеографа за кучу денег.

Какая насмешка…

Топаем до дома. Под ногами похрустывает гравий. Мы собрались менять тропинки…

Будем менять или как, думаю отстраненно.

– Вышло. Весьма. Профессионально! – кивает сын, как заведенный, и вытягивает вперед руку с телефоном.

Не успеваю прочесть, но по быстро мелькнувшему экрану понимаю, что там чат какой-то, с кучей ржущих смайлов.