Черный Коралл. После того как закончились дожди, смывшие белый соляной налет с плеч его кожаной куртки, и в его сухих глазах исчез образ того, кем он был прежде (хотя он еще не осознал, кем же стал теперь), сержант пришел к могильному кургану, к этому сверкающему, будто все богатства мира, холму, где оставил свой знак из серебра и рубина, свой охваченный пламенем мост.

Странно, насколько сумел изменить его человек, с которым он даже никогда не был лично знаком. Человек, который, как ему говорили, отдал свою жизнь за то, чтобы искупить вину т’лан имассов.

«Ах, Итковиан. Представлял ли ты, к чему вынудит тебя этот твой единственный безумный жест, ужасающее обещание? Сомневаюсь. Вряд ли ты хоть на одно проклятое Худом мгновение задумался о том, какую цену тебе придется заплатить, когда, широко распахнув ясные глаза, просто взял и простил то, чему не было прощения».

Сержант тогда мало что об этом знал. Но, описав круг в ходе своих почти бесцельных блужданий, он в конце концов вернулся в Черный Коралл, чтобы увидеть, во что превратилось то место, где погибли сжигатели мостов. И оказался свидетелем рождения нового бога, новой веры и безнадежной мечты.

«Ты ведь так и не закрыл глаза, да? Родившись на свет, ты лишь криво улыбнулся своей неминуемой смерти, в то время как столь многие из нас шагнули вперед, движимые желанием тебя защитить. О, то был странный порыв преданности – не тебе, но некоей идее, которую ты в себе воплотил».

Никакая жестокость, никакие чувства и переживания, ужасы или страсти – ничто во всех реальных и воображаемых мирах не могло заставить людей отречься от этой единственной, полной любви потребности.

Искупление.

То была преданность, какую не в силах поколебать ни один смертный, насущная потребность, к которой неизбежно возвращаются, когда все прочее стало хрупким и пустым, а долгая жизнь подошла к своему концу.

Все эти годы, будучи солдатом среди солдат, а затем странником среди чужаков, сержант всматривался в бескрайнее море лиц, видя повсюду одно и то же. Нередко спрятанное под маской, но всегда в недостаточной степени. Сплошь и рядом отвергаемое с неприкрытым вызовом или неловкой робостью. Часто притупленное пьянством или дурманом.

«Страстное желание получить искупление. Поищи в любой толпе, и непременно найдешь это. Можешь рисовать его любыми красками – как грусть, ностальгию, меланхолию, воспоминания; все это лишь оттенки, поэтические образы.

И лишь Искупитель, держащий в своих руках искупление, способен ответить нам, удовлетворить сие желание. Стоит лишь его попросить».

Как оказалось, сам сержант был пока к этому не готов, да и в любом случае не представлял, как бы все могло выглядеть. Что будет, когда желание наконец осуществится? Надо ли бояться спасения, считая, что оно лишит тебя последнего, ради чего стоит жить? Не равносильно ли стремление получить искупление желанию умереть? Или же они по своей сути противоположны?

Внимание сержанта привлекло какое-то движение вдали. Он увидел, что это Омс, его «ночной клинок», возвращается верхом с восточной стороны. Стало быть, задача выполнена. И все же, прежде чем протрубят сбор, стоило убедиться в этом, выслушав доклад из первых уст.

Сержант встал, уперев руки в бока и выпрямив спину. Два дня назад недалеко отсюда он выкопал очередную яму, скрывшую в земле знакомые лица.

«Спите спокойно».

Заметив сержанта среди старых гробниц и могил, Омс свернул с дороги и поехал ему навстречу. Честно говоря, мысли его все еще были заняты тем призраком, и ему нелегко было от них отвлечься. Ничего подобного с ним прежде никогда не случалось. Казалось бы, ему следовало испугаться, но он почему-то не испугался. Ему следовало отпрянуть от объятий призрака, но он этого не сделал. И возможно, та каменная голова, вогнанная в землю и ставшая частью имперской мощеной дороги, не имела к призраку никакого отношения.

Омс думал о холодной страсти в глазах солдат, о том, что им приходится переживать, когда они наконец закапывают в землю свой меч. И мысли эти вызывал у него человек, который ждал его на краю кладбища, – тот, кто слишком долго прослужил в армии, но кому некуда больше было идти.

Омс натянул поводья и спешился. Спутав лошади ноги, он направился навстречу сержанту:

– Все оказалось так, как ты и предполагал, Штырь.

– И?..

– Порядок. – Омс пожал плечами. – Честно говоря, мне и делать-то особо ничего не пришлось. Он уже был на последнем издыхании, и лишь ярость удерживала его в мире живых. Собственно, он мог бы попытаться поблагодарить меня за то, что я его убил, но ему мешала кровь во рту.

Поморщившись, Штырь отвел взгляд:

– Утешительная мысль, ничего не скажешь.

– Пожалуй, – небрежно бросил Омс. Помедлив, он снова пожал плечами. – Что ж, отведу лошадь в конюшню. А потом вернусь в шатер и завалюсь спать…

– Не получится, – разочаровал его сержант. – Капитан объявил всеобщий сбор.

– Новый гребаный приказ? Нас ведь и так только что здорово потрепало. Мы все еще зализываем раны, не обращая внимания на свободные места за игровым столом. От роты остались три гребаных взвода, а нас опять хотят куда-то послать?

Штырь пожал плечами.

Какое-то время Омс молча смотрел на него, затем огляделся вокруг.

– Меня от этого места дрожь пробирает. В смысле, одно дело – трупы на поле боя; когда все умирают сразу, работы на полдня. Такова наша роль, так что приходится привыкать. Но кладбища… Поколения мертвецов, которых хоронят многие столетия подряд: одни поверх других, а те поверх третьих и так далее. Ну прямо в тоску вгоняет.

– Что, правда? – спросил Штырь, как-то странно глядя на Омса.

– Это отдает… даже и сам не знаю чем. Тщетностью всего сущего?

– Может, непрерывностью?

Омс содрогнулся:

– Угу… непрерывность бытия мертвецом. – Он поколебался. – Сержант, ты когда-нибудь размышлял о богах?

– Нет. А по-твоему, стоит?

– Ну, я тут думал… правда ли, что они сотворили людей? А если да, то на хрена им это понадобилось? И мало того, нет бы оставить нас в покое и дать жить по-своему, так ведь боги еще и вечно лезут в наши дела. Ну словно бы какая-нибудь клятая старуха-соседка, которая не отходит от тебя ни на шаг во время празднества, а когда ты положил глаз на красотку и вы оба ищете, в каких бы кустах спрятаться… – Увидев скептический взгляд сержанта, Омс быстро потер лицо и глуповато улыбнулся. – Сакув меня побери, ну и устал же я.

– Отведи лошадь в конюшню, Омс, – сказал Штырь. – Может, еще успеешь перекусить.

– Угу, сейчас.

– И ты отлично справился с… возложенной на тебя миссией.

Кивнув, Омс вернулся к своей лошади.

Солнце казалось ярко-белым диском на фоне белесого неба. Еще не наступил полдень. Слышалось журчание талой воды в узкой канаве, тянувшейся параллельно стене. Кукарекавший с самого рассвета петух вдруг издал сдавленный хрип и зловеще замолк.

Рядовая по имени Заводь смотрела, как рослый солдат облачается в кольчугу. Как обычно, железные звенья цеплялись за его длинные грязные волосы, вырывая их с корнем, так что местами поверх вороненого железа виднелись золотистые пряди. Хотя он не издавал при этом ни звука, его рябое лицо покраснело, а в голубых глазах стояли слезы.

Надев кольчугу и опустив и без того покатые плечи, солдат подобрал с земли пояс с мечом. В бронзовых деталях ножен каким-то образом тоже застряли длинные обрывки светлых, с рыжеватым оттенком волос. Затянув пояс на бедрах, он почесал расплющенный кривой нос, тайком смахнув слезу с левого глаза, отряхнул потертые кожаные штаны и повернулся к Заводи.

– Во имя хромого Сакува, Фолибор, мы всего лишь идем в штабной шатер, – проговорила она и показала на другую сторону центрального плаца. – Вон туда. Как обычно.

– Я всегда считал, что надлежащая подготовка – спасение для солдата. – Фолибор прищурился, вглядываясь в даль. – К тому же, Заводь, наибольшую опасность таят в себе те пути, которые кажутся легкими. Мне позвать Пледа? Он в нужнике.

Заводь поморщилась. Плед постоянно выводил ее из себя.

– И давно он там торчит?

– Понятия не имею. И не знаю, сколько он там еще пробудет, – пожал плечами Фолибор.

– Живот скрутило?

– Да нет. Плед сейчас в нужнике в буквальном смысле. – Фолибор помедлил. – Уронил туда амулет, который подарила ему бабушка.

– А, тот самый амулет, надпись на котором гласит: «Убей этого мальчишку, прежде чем он вырастет»? Что это за подарок на память? У Пледа, похоже, не все в порядке с головой.

Фолибор вновь неловко пожал плечами.

– Ладно, не важно, – бросила Заводь. – Идем. Вряд ли капитан будет рад видеть Пледа по уши в дерьме.

Они зашагали в сторону штабного шатра.

– Не обращай внимания на других, – сказал Фолибор. – Что касается меня, то я ценю твой прирожденный ум.

– Мой… что?

– Прирожденный ум.

Заводь насмешливо взглянула на своего спутника. У тяжелых пехотинцев имелись свои странности. Впрочем, стоило ли удивляться? У этих кольчужных кулаков, что имелись в каждом взводе, была только одна задача – нырять головой вперед в любой обрушившийся на них водоворот. Выступать в первых рядах, отражать натиск, а затем наносить ответный удар. Все просто.

– Тебе даже грамотным быть не обязательно, – заметила она.

– Опять ты за свое, Заводь? Слушай, читать научиться легко. А вот ты попробуй написанное в голове прокрутить. Сама подумай – десять человек могут прочесть одни и те же клятые слова, но при этом дать им десять разных объяснений.

– Угу.

– Недаром нам, тяжелым пехотинцам, никогда не отдают письменных приказов.

– Потому что они вас только путают.

– Именно. Мы попадаем в ловушку всевозможных интерпретаций, нюансов, умозаключений и предположений. Возникает куча проблем. Что в конечном счете на самом деле имеет в виду командир, когда он пишет, допустим: «Наступать по всему фронту»? Фронту чего? А что, если я столкнулся с каким-нибудь ростовщиком и теперь на мне висит долг? Тогда правильнее было бы сказать «отступать по всем фронтам», верно? В смысле, если бы я отнес этот приказ на личный счет?

Заводь снова бросила взгляд на его внушительную фигуру с массивной угловатой головой, осмотрела костистые надбровья и копну спутанных длинных волос, приплюснутое лицо, в основном скрытое рыжей бородой, громадный кривой нос, маленькие голубые глазки с мягкими ресницами.

– Полагаешь, так и произошло с Первым взводом? Тяжелые пехотинцы получили приказ, а полколокола спустя все были мертвы?

– Я не говорил, что случилось именно это, – ответил он. – Просто одна из длинного списка возможностей. И ты, вероятно, знаешь это лучше меня.

– Так что, по-твоему, стряслось с Первым взводом, Фолибор?

– Ты меня спрашиваешь? Откуда мне знать? Кто вообще может это знать?

Заводь нахмурилась:

– Кто-то наверняка знает.

– Это ты так думаешь. Слушай, забудь уже про Первый взвод. Их больше нет. Все погибли. Та еще была заварушка.

– В каком смысле?

– Да что ты ко мне пристала?

Они уже подходили к штабному шатру, когда их перехватил капрал Перекус:

– Как раз вас двоих я и ищу!

Заводь поморщилась, заметив многозначительный взгляд Фолибора и вспомнив его предупреждение насчет легких путей.

Перекус изо всех сил пытался застегнуть пояс, в замешательстве шаря по своему объемистому брюху, как будто не ожидал его там обнаружить.

– Где Плед? – спросил он. – Нам нужен весь взвод. Капитан ждет.

– Плед в сортире, – объяснила Заводь. – Плавает в моче и дерьме в поисках любимого амулета.

– Который он держит у себя в заднице?

– Хорошее предположение, – заметила Заводь.

– И который как-то раз вылетел у него из задницы в струе пламени?

– Лучший огненный пердеж, какой я когда-либо видел, капрал, – торжественно произнес Фолибор и кивнул. – Могу поспорить, ты до сих пор жалеешь, что пропустил такое зрелище.