– Но мы вовсе не победили, – возразила сержант Шрейка из Второго взвода, накручивая на палец прядь длинных черных волос. Ее апатичный взгляд скользнул в сторону Штыря. – Если бы мы не захватили в плен самого Балка и если бы не удивительная лояльность, которую проявили его войска, сложив оружие, как только Штырь приставил командиру нож к горлу… в общем, никого из нас сейчас бы здесь не было.

– Уверяю тебя, Шрейка, – улыбнулся Грубьян, – я как раз собирался воздать хвалу впечатляющему успеху Третьего взвода, захватившего в плен предводителя бандитов.

– Если уж на то пошло, это был ваш план, капитан, – заметил капрал Моррут, стоявший, как обычно, рядом со Штырем. – Штырь всегда поступает как должно.

– Выражаясь точнее, план заключался в том, чтобы отсечь змее голову, – ответил Грубьян, поскольку, несмотря на всю свою показную манерность, он был не из тех, кто начищает до блеска свой рог. («Пожалуй, все же не слишком удачное сравнение», – подумала Заводь.) – Разве не очевидно, что любой из подчиненных Балка смог бы продолжить сражение? Так что гибель командира мало бы что изменила. В результате, – заключил он, вновь поводя левой рукой, – угроза Штыря убить главаря бандитов, так и оставшаяся неосуществленной, привела к наиболее благоприятному для нас исходу. Короче говоря, дорогие мои, нам чертовски повезло.

На этот раз все кивнули, соглашаясь с капитаном.

У Заводи вошло в привычку носить потрепанный платок, драный кусок неотбеленной ткани, когда-то закрывавшей глаза покойника. Вряд ли мертвец в нем нуждался, поскольку в гробнице в любом случае не было света, а даже если щели между могильными плитами что-то и пропускали, то все равно в тряпке этой не было никакого смысла, рассудила Заводь. Умение мыслить логически являлось одним из ее талантов.

Она вспомнила, что вместе с ней в могиле той ведьмы был ее старый приятель Бренох. Проблема с расхищением гробниц заключалась в том, что каждый раз кто-нибудь из конкурентов оказывался там раньше. В некоторых местах разграбление захоронений считалось преступлением и каралось смертью, что Заводь вполне одобряла, поскольку это означало возможность найти хоть одну клятую могилу, в которой еще никто не порылся.

Бренох разбрасывал ногами какой-то мусор в дальнем конце склепа, где сводчатый потолок уходил вниз. Он сказал, что заметил нечто блестящее, и Заводь не стала ему мешать – ее радовало уже то, что она стоит возле открытого саркофага, на известняковом краю которого виднелись следы от лома: какой-то опередивший их подонок-воришка отковырнул грохнувшуюся по другую сторону крышку. Но эта подробность не особо заинтересовала женщину. Заводь лишь напомнила себе, что неплохо бы в следующий раз, когда они полезут в очередную могилу, прихватить с собой пару ломиков. Ее вполне устраивал вид ссохшегося тела ведьмы и покрывавших его красивых тканей.

Большинство расхитителей гробниц – мужчины, а мужчины понятия не имеют об изяществе. Даже если бы ткань была вся в грязи и обрывках высохшей кожи, испещренная пятнами той загадочной жидкости, что вытекает из мертвецов, – мать Заводи называла ее Худовым медом, – она все равно оставалась бы тканью, причем очень красивой.

Так что Заводь забрала с глаз трупа полоску материи, обнаружив под нею две золотые монеты, аккуратно вставленные в глазницы. Она быстро их спрятала, но Бренох что-то заметил, и у него возникли подозрения. В конце концов пришлось рассказать приятелю про монеты, просто чтобы отвязался уже. Бренох сперва разозлился, потом в нем проснулась зависть, а вслед за нею алчность, и в конце концов Заводи пришлось убить напарника: тот все-таки украл эти клятые монеты, хотя и упорно отрицал свою вину. Бедняга Бренох пополнил длинный список ее бывших друзей.

Теперь Заводь носила платок, чтобы скрыть татуировку в виде веревки у себя на шее. Кто-нибудь мог спутать изображение с петлей висельника, что само по себе было смешно: с какой стати, спрашивается, делать такую татуировку, самому напрашиваясь на неприятности? Но золотая веревка толщиной с палец, опоясывавшая шею Заводи без начала и без конца, символизировала ее призвание и готовность убить столько людей, сколько потребуется… Что ж, это было по-своему даже изысканно.

В профессии наемного убийцы имелись свои риски, и Заводь, скорее всего, не взялась бы за подобное ремесло, если бы не та ночь, когда на нее вдруг снизошло откровение. Кто же это был из ее старых друзей? Ах да, Филбин. Он кое-что понимал в магии – точнее, неплохо разбирался в магическом Пути Рашане, сладостном волшебстве теней. Филбин не спеша обучал Заводь кое-каким штучкам, когда ее вдруг как ударило.

«Котильон, мой покровитель, Повелитель Убийц. Его еще называют Узел. Но погодите-ка… Он ведь был только одной половиной целого, да? Они вместе с Престолом Тени создали Малазанскую империю. Клинок и магия, связанные воедино. Веревка и Тень. Хорошо, но почему для этого нужны двое? Убийца-маг! Ну не странно ли, что никому это раньше не приходило в голову?»

Заводь должна была стать первой и самой лучшей. Она продолжала учиться у Филбина всему, чему только могла, пока ей не пришлось… что ж, бедняга Филбин.

Ключом ко всему было сохранение магической тайны. И потому от татуировки, хотя на первый взгляд та и могла показаться идиотской, имелась определенная польза. Подумать только – объявить всем о своей преданности Повелителю Убийц! Кто бы стал так поступать? А Заводь именно так и делала, особенно когда хотела сбить других с толку.

«Допустим, ты знаешь, что некий человек – в данном случае я – наемный убийца и может за тобой охотиться, – рассуждала она. – Прекрасно, ты полностью сосредоточиваешься на том, как ему помешать, оставляя окутанный тенью магический Путь открытым. И прежде чем ты успеваешь что-либо сообразить, я уже тут как тут: появившись из твоей собственной тени, бью без промаха – раз, и готово!»

Сержант Дрючок знал о талантах Заводи и надлежащим образом их использовал. Он никогда не спрашивал, почему она вступила в ряды малазанских морпехов, хотя могла бы выбрать безмятежную жизнь в роскоши какого-нибудь большого имперского города, беря заказы у постоянно враждующих между собой представителей знати. Она вполне могла одеваться в шелка и всячески холить свои длинные иссиня-черные волосы. Заводь была интересной женщиной, или, по крайней мере, нисколько не сомневалась в собственной неотразимости, вот только простые солдаты вряд ли могли оценить ее по достоинству. Оставалось лишь гадать, с какой стати она вдруг поступила на службу в армию. Однако сержант никогда ее ни о чем не расспрашивал.

Среди морпехов и раньше попадались наемные убийцы – Отброс, Бродяга Лурвин, Калам Мехар. Рано или поздно приходилось прибегать к их услугам, а потому неудивительно, что Дрючок давал поручения Заводи.

Она носила платок из скромности, чтобы не пугать своих товарищей. Солдаты знали о татуировке, но отчего-то при взгляде на ее шею всех бросало в дрожь. А может, вовсе и не в татуировке было дело, а в паре пятен от Худова меда на платке, напоминавших глаза. С другой стороны, даже мертвец не смог бы что-то увидеть сквозь золотые монеты, верно?

Заводи всегда было интересно, куда же Бренох спрятал те монеты. Наверное, проглотил. Жаль, что тогда это не пришло ей в голову, – она могла бы вспороть мерзавцу брюхо и достать их.

* * *

– Да уж, веселого мало, – проворчал Перекус, когда они шли обратно в сторону немногочисленных палаток, в которых жили бойцы их взвода.

В казармах было полно места, но никому из выживших, похоже, не хотелось там спать, слушая всю ночь лишь пустые отголоски эха.

– Можно подумать, нам когда-то бывает весело, – парировала Аникс Фро. – Поселок Серебряное Озеро – не там ли случилось восстание теблоров? Я слышала, будто в ту ночь сгорела половина домов, а с тех пор как угасла работорговля, денег там ни у кого больше нет. Какой смысл туда отправляться?

– Приказ составлен весьма замысловато, – заметил Фолибор, и Заводь увидела, как он нахмурился.

– Вовсе нет, – возразила она. – Все предельно ясно: наша задача – усилить тамошний гарнизон на неопределенный срок.

Фолибор, однако, покачал головой:

– В том-то и дело. Насколько неопределенный? Мы вполне можем там состариться: так и будем торчать в этом треклятом поселке, пока не помрем, истратив впустую лучшие годы жизни, и нас похоронят в каком-нибудь мрачном кургане. Между прочим, зимы возле этого ледникового озера весьма холодные – как будто мертвецам и без того не зябко. Мне все это крайне не нравится, к тому же я не уверен, что капитан выразился достаточно точно. Говорят, будто тот гарнизон почти полностью перебили восставшие рабы. Сколько солдат там осталось – семеро? Так что, строго говоря, это они будут усиливать нас, а не мы их.

Дрючок, их сержант, шел в нескольких шагах впереди, но, как обычно, предпочитал помалкивать.

Зато вмешался Перекус:

– Мы идем на север к Серебряному Озеру, Фолибор. Это все, что тебе следует знать.

– Тогда почему Грубьян попросил Штыря остаться? Чтобы о чем-то поговорить с ним наедине? Можно сделать кое-какие выводы.

– Штырь есть Штырь, – произнесла Аникс Фро, как будто это все объясняло.

Фолибор, прищурившись, взглянул на нее, но ничего не сказал.

Вернувшись в расположенный сразу за западной стеной форта лагерь, они обнаружили у костра Пледа, который готовил чай. Аникс сделала вид, будто ее сейчас вырвет, и ретировалась в палатку. Дрючок не стал ничего изображать, просто молча нырнув к себе. Перекус хотел было принести свою жестяную кружку, но, проходя мимо Пледа, похоже, передумал и направился в «Торговую таверну» чуть дальше по дороге, зажимая рукой нос и рот.

Один лишь Фолибор присел на бревно рядом со своим товарищем.

– Ну и воняет от тебя, Плед.

– Это вонь торжества.

– Нашел, значит?

– Ты удивишься, что можно найти, стоя по колено в дерьме и моче с ситом в руках.

– С ситом в руках? – переспросила Заводь, державшаяся поодаль. – И где, интересно, ты его взял?

– Одолжил у Чашки, – ответил Плед.

– А он знает?

– Ему незачем знать. Я уже потихоньку вернул сито обратно.

– Как я понимаю, мыть ты его не стал?

– Да я и сам не умывался. Где бы, интересно, я мог это сделать?

– В форте есть колодец.

– Меня бы туда все равно не пустили. Гарнизонная стража нас не любит.

Чай между тем вскипел. Фолибор достал кружку, и Плед, как воспитанный человек, прежде чем налить себе, наполнил ее до краев. Подобные жесты со стороны Пледа выглядели странно. Заводь не доверяла людям с хорошими манерами. С теми, кто доброжелателен, внимателен к окружающим и готов им помочь, полагала она, явно было что-то не так. Вне всякого клятого сомнения.

– Мы получили новый приказ, – объявил Фолибор, дуя на кружку, и, шумно отхлебнув чая, добавил: – Серебряное Озеро.

– Вот уж точно приятного мало, – заметил Плед.

– Знаю, – кивнул Фолибор. – Я сразу так и сказал, но никто даже не стал меня слушать. А капитан велел Штырю остаться и что-то обсуждает с ним с глазу на глаз.

– Еще того хуже.

– О чем и речь.

Плед надул измазанные в дерьме щеки.

– Серебряное Озеро… Это не там ли Бог с Разбитым Лицом впервые столкнулся с Малазанской империей?

– Что? – удивленно спросила Заводь.

– Я как раз собирался это добавить, – проговорил Фолибор, – но никто меня все равно не слушал.

– Плед, – Заводь рискнула шагнуть ближе, но тут же снова отпрянула, – ты о чем это толкуешь?

– Бог с Разби…

– Ты про Тоблакая, что ли? Но он возродился из пепла восстания Ша’ик. Это Семиградье, Рараку, а не какое-то гребаное Серебряное Озеро.

– До Рараку было Серебряное Озеро, – настаивал Плед. – И это не настоящий Тоблакай, а какой-то теблор. Из тех падших невежественных горных дикарей с севера. Помнишь историю про так называемую Идиотскую атаку? Ну, когда трое теблоров напали на гарнизон? Так вот, это произошло как раз у Серебряного Озера.