Та, дремавшая, сокрытая, то ли в доме, то ли где-то рядом, выбралась. Она приходила уже сюда и всякий раз отступала, унося немного жизни, пока было ещё что уносить. А теперь, забрав остатки, она обжилась.

И чем дальше, тем больше её.

Вот мрамор хрустит под весом человека, и сотни мелких трещин расползаются по камню, который того и гляди рассыплется песком. И не он один. Трещины ползут к стенам. И по стенам, поднимаясь выше и выше. Они готовы коснуться потолка, а потом и его расчертить.

Дальше.

Мёртвые цветы.

И зал, накрытый для банкета. Прах. Гниль. Вонь испорченной еды, от которой Вадик трясёт головой. И всё-таки вытаскивает пистолет.

Так ему спокойней.

– Здесь нельзя стрелять, – Ведагор говорит это тихо. – Звука хватит, чтобы всё рухнуло.

Срезанные розы, будто кто-то нёс букет, но не донёс, а рассыпал. И стебли цветов обуглились, а лепестки опали, осыпались и тают алыми скорлупками.

Дальше.

Лестница.

И кабинет, в котором Ведагор уже бывал. Лестница опасно скрипит.

– Возвращайтесь.

– Извини, хозяин, но не уйду, – всё же Вадик был отвратительно упрям. – Ребятам скажу, но сам… если что, хоть силой поделюсь.

Здесь, на втором этаже, всё так же, как на первом. Разве что тьма прорастает темным ковром то ли мха, то ли просто какой-то изменённой дряни. И ноги погружаются в него беззвучно. А вот над самим ковром поднимаются ошметки тумана. И норовят прилипнуть, прирасти к одежде.

К вечеру рассыплется.

А дверь кабинета приоткрыта, словно приглашают.

Хотя так и есть.

И тьма мнётся на пороге. Сам кабинет пуст. Стол. Кресла. Окно чуть тронуто по краю, тьма добивает остатки защитных заклятий. И та, которая внутри, норовит прорваться, чувствуя родственную силу. Ведагор поморщился.

Нити сторожевых заклятий свернулись на пороге. Хотя… ждут?

Кого?

Его пропускают и рвутся беззвучно, не причиняя вреда. Только в прорывы эти начинает сочиться тьма. По капле, по две, но это пока. Скоро поток станет мощнее, и тогда ослабевшую границу просто сметёт.

Впрочем, об этом стоило подумать хозяевам места.

Ведагор увидел письмо.

Белый конверт.

Красное пятно сургуча и герб, вспомнить который получилось не сразу. Всё же род молодой. Странно, что письмо. Мог бы голосовое там отправить.

В мессенджере написать.

Или…

Тьма убивала не только живых, но и технику.

Ведагор коснулся конверта, и тьма сползла на него, обвивая и распечатывая. Интересно, а если бы он её вывел? Так бы и не узнал, чего пишут?

Не то, чтобы сильно хотелось, но…

Ровные строки.

Почерк аккуратный, выверенный. И завитушек в меру. И всё же видится в этой правильности какая-то чрезмерность.

Тяжеловесность.

«К сожалению, времени у меня осталось куда меньше, нежели я предполагал изначально. И оно, уходя, заставляет спешить. А потому оставлю в стороне всякого рода игры и позволю прямоту. Вы уже осознали, что состояние ваше изменилось и, верно, поняли, что изменения эти проистекают из того, что люди по старой привычке своей именуют «тьмой». Верно, и поняли вы, что она коснулась вас задолго до нашей встречи. Признаюсь, что были у меня опасения, ведь кровь Волотовых по слухам делает их нечувствительными ко многим ядам».

Слухи, слухи…

«Однако стоило мне увидеть вас, и я понял, что слухи врут»

– Ну почему врут, – проворчал Ведагор, одёргивая тьму, которая разошлась и вознамерилась обрушить внутренний барьер. – Так, слегка преувеличивают.

«Я ощутил частицу той великой силы, которую люди раз за разом отвергали, страшась её, как некогда неразумные страшились плода познания из Райского сада».

– О чём пишут? – поинтересовался Вадик, осматриваясь в кабинете.

– Да так… хвастаются умом и прозорливостью.

– Бывает.

«И ваш род без сомнений отверг бы моё предложение. В ином случае»

Он и в этом отвергнет.

Но спорить с листом бумаги – так себе затея.

«Меж тем мне удалось совершить невозможное. Я познал сию силу и сумел подчинить её своей воле»

Тьма тем и опасна, что туманит не только тело, но и разум, убеждая, что именно этот разум властен над ней, а никак не наоборот.

«Я стою на пороге того, что люди называют бессмертием. И мне не хватает лишь малости»

Ведагор подавил вздох.

«И так уж вышло, что малостью этой владеют Вельяминовы»

Пол хрустнул, и дубовые панели покрылись чёрным налётом, словно обугливались на глазах.

«Они сами не понимают, сколь удивительную вещь судьба передала в руки этого ничтожного никчёмного рода, не способного оценить открывающихся пред ним перспектив»

Поползли чёрные жгуты по ножкам стола. И обратили в пепел старинную книгу, на нём лежащую. Выцвели и поблёкли гравюры.

Время уходило.

Не только у Ведагора.

«Если мой прадед собирал предания и слухи, то дед мой уже искал следы, а отец – ключ к зачарованному месту. От него мне достались многие умения и знания, а также наработки, благодаря которым ему удавалось смирять тьму. Он прожил куда дольше, чем отведено обыкновенному человеку. Но теперь настал и мой черёд. И я доведу дело до конца»

Пафос.

Сколько пафоса.

Вот понятно, что не перед кем человеку выговориться.

«Долгое время я позволял думать, что они и вправду способны противостоять мне и силе моей. Так кот играет с мышью…»

– Много написано, – с уважением произнёс Вадик, стараясь не слишком через плечо заглядывать.

– Скучно было человеку.

«Но ныне я готов»

– Счастье-то какое, – буркнул Ведагор, перевернув листок. А вот под конец почерк изменился. Буквы стали разными, то меньше, то больше. И клонятся то в одну, то в другую сторону, а то и вовсе норовят на бок завалиться. Завитушки исчезли вовсе.

И в этом тоже виделся признак болезни.

«Скоро я восстану! И те, кто примет руку мою, получат в награду вечную жизнь и небывалую силу…»

– Вадик, – не удержался Ведагор. – Вот скажи, ты бы хотел получить вечную жизнь?

– На хрена? – начальник охраны удивился вполне искренне и поглядел с подозрением. – Я вообще-то на пенсию выйти планирую… домик там строю. Охота. Рыбалка. Буду голубику собирать. И ещё кораблики. В бутылке.

– Аргумент.

Ведагор подумал, что вот про кораблики он не знал. Надо будет глянуть набор, подарить к юбилею там или просто. Пусть человек порадуется.

– А с вечной жизнью, какая пенсия? Нет… это ж смотрите, сперва жизнь вечная, потом и работа тоже вечная. И ипотека…

– Вечная ипотека – это как-то… чересчур.

– От наших банкиров чего угодно ожидать можно! И вечную ипотеку с грейс-периодом на первую сотню лет, в том числе…

Его аж передернуло.

Ведагор же вернулся к письму.

«Тех же, кто встанет на пути моём, я повергну в прах. Смерть их станет ужасна, а имена будут забыты».

Тут же стояла клякса.

И главное, на этом письмо окончились.

– Так чего хотел-то? – Вадик отвлекся от мыслей от вечной работы с вечною же ипотекой.

– Честно говоря, я и сам не понял, – признался Ведагор и на всякий случай в конверт заглянул. Может, там ещё листок завалялся.

Но нет, конверт был пуст.

И это навевало на мысли, что дела у повелителя тьмы идут так себе.

– Идём, – он направился к выходу из кабинета. – Пока тут всё не рухнуло.

Рухнуло уже потом. За спиной.

Даже не рухнуло, скорее уж осыпалось, а потом осело, породив кучу тёмной пыли. Зато на телефон пришла СМС-ка.

«Следуй за Офелией».

Да уж… всё-таки тьма по мозгам бьёт изрядно. Поэтому Ведагор свою и приструнил.

Глава 3. Об эльфах и пользе медитаций для сохранения душевного равновесия

Медитация помогает сохранить наши разум и сердце спокойными, полными любви и умиротворения.

Рекламный проспект.

На рассвете Калегорм остановился и не усталость была тому причиной. Скорее уж появилось совершенно иррациональное желание увидеть рассвет.

Именно этот.

Поскольку желаний у Калегорма в принципе давно не возникало, он вяло удивился.

И остановился.

Сделал вдох, отмечая чистоту воздуха. От этой чистоты, на иначе, в носу засвербело, и Калегорм чихнул. Огляделся, убеждаясь, что свидетелем его позора была лишь крохотная сонная ещё овсянка, и прижал палец к губам.

А потом опустился на пыльную обочину просёлочной дороги и, чуть смежив веки, настроился…

Попытался.

Стрекозу, севшую на ухо, Калегорм стряхнул. Потом стряхнул с другого уха. Потом оба дёрнулись уже непроизвольно, нарушая начавшуюся медитацию.

– Брысь, – сказал Калегорм и начертил руну отвращения, потому что что-то подсказывало, что одними стрекозами дело не ограничится. А он не настолько просветлён, чтобы не замечать комаров.

Калегорм поёрзал, спихивая в сторону шишку, что удивительным образом вынырнула из травы и упёрлась острым концом в копчик.

Снова закрыл глаза.

На границе небосвода прорезалась тонкая полоса золота. И приветствуя светило, разом загомонили птицы. Голоса их перекликаясь, наполняли душу радостью. Калегорм сделал глубокий вдох, позволяя силе пробуждения проникнуть в утомлённое тело. Ещё немного…

Грохот мотора нарушил равновесие созерцания. И поток силы схлынул, зато Калегорма накрыло облако придорожной пыли.

Он опять чихнул.

И заставил себя успокоиться. Не вина водителя, что Калегорм выбрал столь неудачное место для утренней медитации. Он достал платок и осторожно промокнув нос. Посмотрел на солнце, край которого уже показался над черной лентой леса.

И решил пересесть.

Дорога, конечно, выглядела пустынной, но Калегорм был достаточно стар, чтобы не доверять этой кажущейся пустоте. А потому он поднялся и отошёл на пяток шагов.

Подумал.

И ещё на пяток.

Дальше?

Солнце поднималось. Ещё немного и весь смысл уйдёт. Так что он отложил походный мешок и сел. Выпрямился, поёрзал, прислушиваясь к ощущениям. Шишек в сухой траве не наблюдалось, зато сама эта трава, поднимаясь высоко, так и норовила коснуться.

То носа.

То ушей.

Раздражало.

Нет, раздражение Калегорм подавил. Сделал глубокий вдох. Прикрыл глаза, поскольку свет поднимающегося солнца очень уж в эти глаза лез.

А в штанину с той же настырностью лез муравей.

Надо было отрешиться.

Дышать.

Отыскать в себе глубины покоя и предвечную тишину. Поймать мгновенье, когда тело наполняется силой мира…

Муравьиные жвалы вцепились в кожу. И тут же, прямо над ухом считай, зазвенело:

– Пинь-пень-пинь-пень…

Калегорм медленно повернул голову, встретившись взглядом не со светилом, которое собирался благодарить за день грядущий, но с мелкою пичужкой, что устроилась на ветке.

– Пинь… – пискнула она, почуяв нечто недоброе. – Пень.

И убралась.

А вот муравьев в штанах стало больше. Кажется, он выбрал на редкость неудачное место. Наверное, стоило бы отказаться от медитации вовсе, тем паче солнце поднималось как-то слишком уж быстро, и в этой быстроте чувствовалась скрытая насмешка.

– Ну уж нет, – сказал Калегорм и отошёл на три шага. Бросил взгляд влево, убеждаясь, что дорога видна, но не слишком близка, так что облака пыли не помешают. Бросил взгляд вправо – до муравейника, что черной горкой поднимался меж двух сосенок тоже было прилично.

Очертил круг.

Подумал… заклинание отчуждения, конечно, избавило бы Калегорма от назойливых насекомых и не только их, но тогда и медитация потеряла бы смысл.

Потоки энергии, исходящие от небес к земле, упёрлись бы в щит.

Как и обратные.

Нет.

Он с некоторой, неподобающей возрасту и положению поспешностью опустился на траву, выпрямил спину, возложил руки на колени.

Прислушался.

Стрёкот сорок, но дальний.