– А вот тут не скажу, – Михаил Иванович головой покачал. – Воротынцевы… род старый, невеликий сам по себе, но в большой силе. И там, наверхах, к ним прислушиваются.

И пожелай князь получить мальчишку, не откажут.

– Концессии, – заговорил Еремей. – Что, Мишка, неужто слухи мимо тебя прошли? Уже в открытую обсуждают даже не то, будут ли, а когда будут и на каких условиях. Вона, в газетах в открытую пишут уже… эти, как их, открытые общества. Купеческие объединения и всякое-разное… да ладно газеты, в любом кабаке рядятся, где, чего да кто. А Воротынцевы давно разработками занимаются…

– Именно, что занимаются. И проходчиков у них хватает. Взрослых. Опытных. Точно знающих, чего искать и добывать, а не таких, которые воровато в щель залазят и тащат всё, до чего руки дотянутся, не особо разбираясь, сколь в этом цены и пользы, – отозвался Михаил Иванович.

Это он про нашу добычу?

Или в целом о ситуации?

– Под Воротынцевыми уже семь родов Охотничьих. Так-то они формально независимы, но то лишь на бумаге. Давно уж одним домом большим живут. И да, некоторым сие внушает опасения.

Не без оснований, полагаю.

С другой стороны ясно, что при наличии грамотных специалистов дёргаться и строить козни, чтобы заполучить полудохлого мальчишку как-то… как-то противоречит здравому смыслу и логике.

И что это значит?

Это значит, что конкретный мальчишка более ценен, чем все эти специалисты? Чем?

Я кладу руку на грудь, пытаясь нащупать тварь.

И та откликается сразу.

Знает?

Что Михаил Иванович в курсе, тут ясно. А этот их… Воротынцев?

Лёгкий кивок, будто подтверждение моим догадкам, озвучивать которые, впрочем, никто не спешит. И тихое:

– У вас будет шанс добраться до Городни. Пока одно, пока другое… самого Воротынцева в столицу вызвали, и не поехать он не может. А сын его – весьма увлекающийся юноша, но отнюдь не делами рода. Так что, полагаю, сам проверять не полезет, не по чину и не по характеру. Доклад отцу направит и займётся своими… играми. Есть вероятность, что докладу поверят…

Но небольшая.

И Михаил Иванович подтвердил мою догадку, продолживши:

– Князь хорошо знает способности своего сына. И да, будет искать… и тебя, Еремей, в том числе. Но если к тому времени Громовы заявят на него права, – кивок в мою сторону. – Воротынцев вынужден будет отступить. У рода преимущественные права на отроков его крови.

– Почему, – я хочу понять. – Почему это так важно? Да, способность, но… другие же есть… тот же вышний свет… или как его? Или вот дарники. Огонь. Вода… зачем нужно… это?

Я позволил тени выглянуть. И она с радостью покинула тело, чтобы скатиться на пол чёрной каплей. Вытянулись ноги, выгнулась спина и тень, отряхнувшись, застрекотала.

– Интересная форма, – заметил Михаил Иванович.

– Вы видите?

Вздох…

Пауза.

– Понимаешь, мальчик… всё очень и очень непросто. А с каждым годом только сложнее становится.

Глава 4

«Лавка купца 1 гильдии Крушинникова предлагает защитные амулеты высочайшего уровня, изготовленные из костей и крови тварей опричных. Собственное производство. Собственная команда добытчиков. Изготовление на заказ и по индивидуальному проекту. Дополнительное придание изящного вида с помощью золота, серебра или эмалевого письма. Государственная лицензия. Особое разрешение Священного Синода»

Известия.

Просто.

А когда оно просто было? Вот… даже в яслях, помнится, всё было уже непросто. И да, таки прав Михаил Иванович, с каждым годом оно только сложнее становилось.

Тень курлыкнула, со мною соглашаясь, и на дознавателя выпялилась. Глаза у неё круглые, навыкате, причём расположены по-птичьи – с боков головы.

Сам дознаватель тоже тень разглядывает.

С любопытством немалым.

– В монастырь я не поеду, – предупреждаю, потому как пауза очень уж затянулась.

– Монастырь? А… Еремей, вот нехорошо детишек стращать, – Михаил Иванович руку протянул и тень осторожненько так, готовая в любой момент отпрянуть, принялась обнюхивать пальцы. – Тем паче байками этими…

– Хочешь сказать, что нету закрытых монастырей?

– Отчего же… есть… закрытые. Всякие. Одни вот для грешников поставлены, которым в иных местах покаяние получить невозможно. Помнится, в прошлом году случилась нехорошая история с боярынею Нахимовой… род древний, славный. Судить и позорить? Такую славу после вовек не отмыть, а они, как ни крути, родня государева. Простить? Тоже невозможно, как и определить в тюрьму аль лечебницу… вот и остаётся, что большое покаяние. И поверьте, многие предпочли бы каторгу.

Верю.

Охотно верю.

На кончиках пальцев появляется свет, и тень, выгибая спину, фырчит и ухает, а потом всё же пытается ухватить эту каплю света клювом. Но обжигается и, тряся головою, отступает.

– Есть и такие, в которых исследования проводят, – спокойным тоном продолжает рассказывать Михаил Иванович. А он себе верен. Вон, продолжает играть в откровенность с доверительностью. – В Синоде давно уже поняли, что прогресс не остановить…

– И надо возглавить.

– Хорошая мысль, – соглашается Михаил Иванович. – Но пока, к сожалению, до неё не дошли. Да и не всё-то интересует. Электричество там, магнетизм и прочие штуки – это всё мирское. Синоду интересны исследования касаются сути миров, прорывов… или воздействия сил иных на природу, зверей.

– Человека.

– Именно.

– И… как?

– Не так страшно, как ты себе нарисовал, мальчик. Мы скупаем изменённых животных или растения. А что до людей, то иные силы вызывают многие болезни. Наши целители пытаются отыскать способ спасти. Та же гнилая горячка, вспышки которой происходят то тут, то там. Чёрный мор. Красная язва… привычные болезни под влиянием иных сил меняются, становясь куда более заразными и смертельными. Мы же пытаемся отыскать способы сдержать их. И да, в закрытых лабораториях Синода мечтают поработать многие ученые, поверь… Эти монастыри, если так-то, заперты скорее для безопасности, нежели из желания сохранить какую-то тайную тайну.

Мы с Еремеем делаем вид, что верим.

А Михаил Иванович кивает, принимая правила игры.

– Но если физические изменения, телесные, заметны глазу, то с душой сложнее… тени и на души влияют.

Как та девушка, которая убила себя?

Или вот Зорька…

– Зорька?

– Сумеречники – это крайность. Они довольно редки, поскольку люди всё же в большинстве своём опасаются теней и знают, сколь те опасны. Но да… куда чаще люди просто меняются. Становятся злее. Раздражительней. В душах пробуждаются гнев ли, ярость, тоска…

Уж не та ли, которой мается Савка. И теперь вот я чувствую его присутствие, таким слабым-слабым эхом, будто даже не человек он, а отражение его в старом тёмном зеркале.

И слова сестрицы всплывают в голове.

Савка – очередной… козлёнок, как она выразилась? Которого я вроде как взял под опеку, но меж тем с радостью вытеснил, занял и его тело, и его жизнь, говоря себе, что без меня он не справится.

Но он и вправду не справится.

– Есть ещё обители для отроков. Сирот, оставленных монастырю… или иных. Одна из моих задач – путешествуя, приглядываться к тем, кто юн и благостен, – Михаил Иванович почему-то отвернулся и мне почудилось, что в словах его скользнуло такое вот… словно издёвка?

Насмешка?

– Одарён? – уточняю я.

А что, собрать под рукой дарников и воспитать их в нужном ключе…

– Скорее способен принять наш дар, – он ответил, пусть и не сразу, и вновь потянулся к тени. – Но это… иное. Это тебе не грозит.

Тень попятилась.

Однако и она любопытна. А капля света на пальцах манила, дразнила, и тень, решившись, подскочила, расправив куцые ошмётки крыльев, и каплю цапнула.

И проглотила.

Чтоб вас…

Это… это как перца сожрать. Того самого, острого… реально острого. Аж меня пробрало, а у неё все перья дыбом встали, а из глотки вырвался тоненький писк.

– Эй, не мучайте животинку! – возмутился я.

– Не переживай, ничего-то с ней не будет. Там истинной силы – капля, а польза… про прививки слышал?

– Слышал.

– Вот, считай, её и сделали. Не все дознаватели столь же… широко мыслят, – теперь Михаил Иванович тщательно подбирал каждое слово. – Иные, увидев тень, попытаются изгнать её. Да и… свет не только в людях. А мало ли, с чем вам придётся столкнуться.

Какая интересная у нас беседа пошла.

Тень трясла головой, но развеиваться не собиралась.

– Чего нам ждать? – спрашиваю, потому как заряд перца бодрит донельзя. И в целом, кажется, восстанавливаюсь.

Я.

А Савка?

Савка молчит. Нет, он есть, все ещё есть и надо бы его как-то вытянуть вот. Но как?

– И что вообще… произошло? Происходит? Будет?

– Много вопросов, а времени – не так, чтобы… Еремей, ты что-то успел рассказать?

– Да не особо. Ко всему, сам знаешь, на мне клятв, что блох на собаке… – он и шеей дёрнул. – Особо не поболтаешь… так что сам. И лучше, Мишаня, не финти.

– Кто ж…

А ведь знакомы они давно и хорошо, и отнюдь, полагаю, не через Евдокию Путятичну. Скорее уж поверю, что сам Еремей за княгиню слово молвил или как там? Мишаня… и ведь нет в голос снисходительности, которая была бы, если б Еремей полагал дознавателя младшим.

Или более слабым.

Отнюдь. Скорее уж есть та простота, которая входит в привычку, когда обращаешься со своими… друзьями? Приятелями? Знакомыми хорошими? Нет, скорее уж приятели… друзья? Те, с кем жизнь сводила раз за разом. И отношения у них непростые явно.

И знает Еремей про Михаила Ивановича, если не всё, то многое весьма.

Впрочем, думаю, что и наоборот тоже верно. Про Еремея синодник знает не меньше.

– Мы давненько познакомились, – мой интерес не остался незамеченным, как и страх, кольнувший под сердцем. – Нет, мысли я читать не умею. Не исповедник.

Хорошая оговорка.

– Да и они-то не могут. Заставить человека, чтоб сам их изложил – это да, а вот остальное – сказки…

– В каждой сказке, – проворчал Еремей, – и сказка имеется. Твоя правда.

– Исповедники… они наособицу стоят. Это мы – чёрная кость…

– Прибедняется.

Это я тоже вижу. Чёрная кость – это наш батюшка Афанасий, который тихо и покорно тащит свою лямку там, куда начальство поставило. И не жалится, но делает, что может, пусть и по своему разумению. Он искренен в желании спасти души подопечных, хотя и перегибает палку.

– Не суть важно… исповедников немного, ибо дар этот тяжек. Хорошо, когда из десяти послушников, пожелавших принять его, хотя бы двое сохраняют жизнь и разум… иногда трое. Это уже великая удача.

– А… – я собирался задать вопрос, но поймал предостерегающий взгляд Еремея.

– Дарники – это иное. Целительский ли, пламени там, холода, земли и воды вот… иные какие – эти дары передаются с кровью, от отца к сыну или вон дочери. И крепнут или слабнут, тут уж как повезёт, – пояснил Михаил Иванович. – Но… есть ещё один путь, для тех, кто от рождения дара лишён был. Он может принять вышнее благословение и с ним, коль выйдет, толику вышней силы.

Он снова создал на руке каплю света, и тень радостно потянулась к ней.

Экстремалка она у меня.

Хотя… на этот раз остроты поубавилось.

– Сила сия особого толку. Я не смогу сотворить пламя или исцелить человека, или вот изменить течение реки. Зато могу изгнать тварь опричную – вполне. Сперва, когда сила только-только обживается, это твари мелкие… тихони там или вон страдальчицы.

Это что за звери?

– Погань, – пояснил Еремей. – За душу цепляется и начинает поджирать, нашёптывает, что мол, всё вокруг тоска и тлен, и прочее.