Но останови он себя в какой-то момент и дай себе шанс дойти в своих размышлениях до того, что никто не родился с целью угодить ему, угадать все его желания, исполнить все его мечты, – а человеческие отношения выстраиваются совсем не на способности подчинить себе кого-то, – отрицательный, обедняющий жизнь сценарий очень скоро исчерпал бы себя, дав возможность сформироваться другому и уйти от того одиночества, которое стало лишь грустным итогом вот таких заблуждений.

Ожидание того времени, когда жизнь вдруг сама по себе станет комфортной и конкретно для каждого справедливой, посылающей только прекрасных людей, которые смогут оценить нас по достоинству и вложиться в наше счастье, – не только иллюзия, но и довольно опасная игра.

Она пестует в нас самое разрушительное. Она потакает самому скверному. И она не впускает свежий ветер в мрачный застой наших пропитавшихся недовольством и одиночеством внутренних комнат.

Конечно, можно и так.

Но почти никогда не поздно и по-другому.

Поэтому не бойтесь. Не бойтесь себя и своих собственных заблуждений.

Мы постараемся рассмотреть и опровергнуть многие из них.

В первой части книги я с помощью реальных, но несколько обобщенных историй обозначу 12 главных сценариев человеческого одиночества (на самом деле их ровно столько, сколько людей на Земле, потому что одиночество – неизбежная часть абсолютно любой жизни); в каждом из них есть своя глубинная причина, которую важно обнаружить и постараться понять пути разрешения тех задач, которые появляются в каждой отдельной человеческой истории.

Вот почему я не стала рассматривать то одиночество, которое абсолютно полностью устраивает человека, будучи выбрано им осознанно, и то, которое можно охарактеризовать как «просто не везет». Иными словами, одиночество, в котором нет подводных камней, поломанных семейных сценариев, застреваний в собственных травмах, искаженного самовосприятия и прочих поводов для больших и малых раскопок.

Да, иногда, как говорится, бананы – это именно бананы, а не система предопределенностей. И рецепт здесь только один: продолжать жить своей жизнью, и жить не в режиме хронического ожидания перемен, а в режиме одного дня, обустраивая его в меру своих возможностей.

Однажды я задумалась: когда в мою жизнь приходило лучшее, в том числе встреча с самым бесценным для меня человеком?..

И поняла вдруг, что, оказывается, в периоды минимальной надежды на то, что это вообще возможно.

В периоды, когда я не виделась себе достойной своих смутных желаний.

В периоды, когда до минимума, если не до полного отсутствия, была сведена любая активность из разряда «надо же что-то делать, чтобы получить недоступное!».

Быть может, именно так в реальности выглядит картина, отображающая старый рецепт про необходимость отпустить свои мечты. Хотя я их тогда точно не только что не отпускала, но и не создавала.

Обыкновенно жила.

Но… моя обыкновенность, насколько я сейчас понимаю, не была стереотипно тусклой, уныло принижающей будни, обреченно влачащей свои безотлагательности и завистливо заглядывающей в более счастливые окна.

Она была чисто моей.

С только мне понятными радостями, с обязательной поэзией отдельных мгновений, с крошечным уютом даже в невозможных для того пространствах, с отказом драконить свои горести и переживания, с исключительно лично подобранным чтением, с трещащим по швам плейлистом, с коллекциями парфюма под любое настроение, с честно пролитыми слезами, с решительным выходом из всего неподходящего, с хорошо обустроенным одиночеством, с многомерно воспринимаемой любовью к жизни, которая пусть и подкидывала разного, но никогда не дожидалась от меня за это разочарованных претензий.

Пишу и понимаю, что если уж и есть какой секрет, то он заключается только в том, что я никогда не соглашалась считать себя несчастной даже в тех обстоятельствах, которые прямо это прописывали.

Я не лгала себе, а была убеждена, что хорошо – это не когда все хорошо, а когда есть способность выдерживать полный спектр реальности.

И мне всегда было важнее то, что у меня есть, чем то, чего у меня нет. Оттого и к лучшему относилась порой очень недоверчиво и не слишком-то жаловала его поначалу.

Поэтому если вам вдруг просто не везет, то не превращайте свое невезение в диагноз. Превращайте свою жизнь в уютное для себя пространство…

Во второй части книги я предложу 12 реальных практик, которые дадут возможность самостоятельно помочь себе, узнав себя получше и научившись выстраивать с другими людьми мосты, а не стены.

Честно и смело о том, о чем или молчат, или говорят очень осторожно… Но сначала – мои личные правила восприятия одиночества.

● С одиночеством не надо бороться. Это естественное человеческое состояние, обусловленное природой. Его не надо оспаривать или искусственно отменять. Его надо осознать и наполнить.

● Одиночество ни сильнее, ни слабее вас. Оно ваше самое честное отображение. Только с самими собой мы не расстаемся ни на одну секунду.

● До тех пор, пока вы боитесь одиночества, вы ничего по-настоящему не узнаете о себе.

● До того, как вы начнете сближаться с другими, вам предстоит обустроить свое одиночество, преодолеть его невыносимость (если оно невыносимо), но не заполнять им всю свою жизнь.

● Одиночество начнет искажать ваше восприятие, если вы спрячетесь в него от необходимости быть видимыми и выстраивать свои человеческие связи.

● Одиночество может стать вашим лучшим другом, если выбор стоит между ним и тем человеком, общение с которым вынужденно.

● Если вы не научитесь уважать чужое одиночество, а будете искать тех, кто согласится обслуживать ваше, то вам не придется чувствовать себя одинокими, вам придется чувствовать себя несчастными.

● Если вы считаете свое одиночество трагедией, трагедией становится и ваша жизнь. У одиночества и неодиночества есть по миллиону плюсов и минусов, но просто помните, что неодиночество – это всегда надстройка на осознанно проживаемое одиночество.

● Вам может быть достаточно вашего одиночества, если вы сами так решите.

● Никто не вправе стыдить вас за ваше одиночество, считать вас неполноценным человеком и требовать от вас тех перемен, на которые вы не согласны.

● Одиночество может быть не тем, что вы выбираете добровольно, но если оно продолжается, то выбирайте быть в нем настолько счастливыми, насколько у вас получится.

● Однажды все закончится. Одиночество тоже. И вы. Но пусть вам захочется уйти, вспоминая его с улыбкой.

Часть первая
12 сценариев одного грустного фильма про одиночество

Сценарий первый, экзистенциальный: «Песчинка меня в мире без дна»

Быть может, уже покидая уютное материнское чрево, мы попадаем в свое первое одиночество. А потом его становится не сосчитать…

День, как и всегда, был расписан по минутам. Когда-то Юрий не замечал этого и даже радовался своей занятости и востребованности, но с каких-то пор внутри стало нарастать смутное тревожное несогласие с происходящим.

Он вздохнул и закрыл глаза, откинувшись в кресле и мысленно умоляя, чтобы не зазвонил телефон.

Что это? Старость? Но ему только сорок два. Младшему сыну едва минуло четыре.

Выгорание? Но он не уставал ни физически, ни эмоционально, вернее уставал умеренно, без чувства измождения или отвращения к работе.

В семье что-то? Нет. На удивление, и шестнадцать лет спустя он все еще любил жену и точно знал, что и она его тоже. Двое детей, опять же. Все хорошо.

Так что же щемило?

Неужели настиг знаменитый кризис среднего возраста и скоро захочется или пуститься во все тяжкие, или испробовать что-то настолько непривычное, чтобы адреналин хлынул по венам и заставил почувствовать, что жизнь не спешит к закату?

Юрий улыбнулся, поняв вдруг, насколько далек он сейчас ото всего шаблонного, заученного, миллион раз слышанного от друзей, метнувшихся к двадцатилетним девочкам за инъекцией невозвратной молодости или ради нее же взгромоздившихся на мотоциклы, полезших в горы, сиганувших с парашютом, а то и пошедших искать просветления в тибетских далях.

Нет, нет, нет. Все мимо.

В цель било только одиночество, которого у него, по сути, не было вообще.

Но одновременно оно было повсюду. Он пропитался им с недавних пор, хотя, скорее, с недавних пор он начал его по-настоящему осознавать, а чувствовал и много раньше. В институте его считали депрессивным и немного странным, потому что случалось ему как будто выпадать из жизни, разочаровавшись даже в самом любимом.

Он утрачивал смысл всего, не понимал, зачем вообще что-то делать, если пройдет немного времени – и все закончится само собой.

Потом проходило, и он жил дальше. Но вот пришло опять и осталось. Осталось с осознанием совсем не тщеславной уникальности, а, наоборот, досадной – он чувствовал, что никому не сможет подлинно передать того, что внутри него, и что никто не способен подлинно понять его…

Юрий подумал, что и сейчас не может точно осознать те причины, которые дают ему силы продолжать. Внутренние, а не лежащие на поверхности и предсказуемо голосующие за семью, детей, мать и брата.

А внутри саднило. Порой он ощущал себя ребенком, которого оставили одного и предоставили самому со всем разобраться. Но как? Разве кто-то сказал ему? А интересно, вообще говорят кому-то что-нибудь кроме банального списка социальных обязательностей «учись–женись–роди–построй–посади»?

А ему самому есть что сказать на этот счет своим детям? Для чего они сюда пришли? Как им вывезти всю эту жизнь, до отказа нашпигованную самым непредсказуемым и далеко не всегда радостным? Как сделать тот выбор, который не разрушит их?

Голова начала тяжелеть, веки тоже. Подступила тоска. Ее вообще было много в последнее время. Иногда она терялась за всеми нагромождениями его дней, но не уходила окончательно. Всегда возвращалась. Всегда просила чего-то. Всегда пробивала его неслабые защиты, которыми он оброс когда-то, обороняясь от самого себя.

Он и сейчас пытался обороняться, боясь мысли о том, что даже любовь и близость в полной мере не защищают его от того всепоглощающего одиночества, которое заставляло его чувствовать себя чужим в любой толпе, находиться в гуще событий, но опять понимать, что он не вместе со всеми, а отдельно.

Всегда отдельно. Тоска правила им, проникала под самую кожу, подкидывала мучительный страх, а иногда как будто вообще лишала всех остальных чувств и эмоций.

Даже дома, за ужином, ведя веселые и уютные разговоры, Юрий понимал: внутренняя тоска не покидала его, не давала успокоиться и насладиться тем, что есть, что доступно и что бесценно, наконец.

Он начинал осознавать, что, возможно, каждый человек в той или иной мере испытывает все то, что испытывает он, и что каждый как-то пытается справиться, но вот что у кого выходит – тайна.

С ним никто не говорил о своем одиночестве. О тяготах жизни, личных драмах, профессиональных провалах и проблемах с деньгами говорили, а одиночество как будто табуировалось.

Никто не решался сказать, что ему бывает невыносимо от свистящей пустоты внутри, от плохо распознаваемых желаний, когда чего-то хотелось, но вот чего именно и чем это утолить, непонятно.

От страха, от ощущения собственной незначительности на радарах реальности, от незнания дальнейшего пути, от осознания конечности, от своей чужеродности, когда и ты сам никого не понимаешь по-настоящему, но и тебя не могут понять до конца даже самые любимые и близкие…

Юрий резко встал, быстро прошел в детскую и почти бросился к маленькому Тёмке, вкручивающему увесистый кубик в карман плюшевого кенгуру.

Он сгреб его в охапку, прижал к себе и зарылся лицом в его светло-русые пряди, вдыхая их легкий запах и ощущая внезапный приступ очень простого и понятного счастья.

– Пап, ты чего? – спросил сынишка, с удовольствием принимая его ласку.

– Все хорошо, сын. Все хорошо, – прошептал в ответ Юрий, чувствуя, что его отпускает.

Он знал, что это ненадолго. Знал, что тоска снова вернется. Что одиночество с ним навсегда. Но с каждым разом оно будет все более ясным и честным, и от него не надо будет бежать.