Елена Съянова: Каждому свое

Самое время!

Издательство «Время»

http://books.vremya.ru

letter@books.vremya.ru

© Елена Съянова, 2025

© «Время», 2025

От автора

Название завершающего трилогию романа о лидерах Третьего рейха родилось раньше названий для первого и второго романов. Еще читая переписку Ивана Шувалова с членами Французской академии наук, я наткнулась на цитату из речи Цицерона: «Правосудие узнается таким способом, что каждый получает свое» (перевод с лат.).

Suum Cuique – «Каждому свое»!

Но еще раньше Платон в своем знаменитом трактате «Государство» ввел это базовое юридическое понятие как один из главных принципов справедливости. Любили платоновскую формулировку и в Новой истории – например, в Пруссии в XVII веке ее сделали девизом военной полиции. XX век привнес свое толкование: германские нацисты извратили это известное изречение, сделав его лозунгом рабского труда заключенных.

И вот, помня все это, я подумала, как же здорово, что история ткнула этих ментальных извращенцев в первоначальный платоновский смысл! И как было бы правильно с документальной честностью описать, как каждый из них платит по счетам Справедливости.

Третий роман, пожалуй, самый документальный из всей трилогии, – и с одного из документов я решила начать роман: «Скажем правду, сэр! Дрались мы с русскими и проиграли им. А вы… все вы сначала ставили им подножки, а когда они через них перешагнули, подставили наконец плечо. Вот и вся ваша роль в этой… истории». Граф Фольке Бернадотт, кому адресованы эти слова, любопытная и неоднозначная фигура в истории XX века, в сентябре 1945 года был вызван в Нюрнбергский международный трибунал в качестве свидетеля – он под эгидой Красного Креста занимался вывозом военнопленных; также ему провели очную ставку и перекрестный допрос с бывшим лидером Трудового фронта Робертом Леем, который и произнес эти слова, обращаясь к Бернадотту, причем заметил, что сейчас только повторяет их, и напомнил об их апрельской встрече на границе Швейцарии, под Обераммергау. Далее стороны произнесли еще по паре реплик, порядком разозлив британского и американского следователей и рассмешив нашего. И обменялись «любезностями»: Лей обозвал Бернадотта «декоративным гуманистом», а тот Лея – «циником и парадокционалистом».

Отмечу, что Роберт Лей, пожалуй, главный «герой» всей трилогии и в самом деле ходячий парадокс – персонаж, не дававший скучать никому от Гитлера и Геринга до Генри Форда и светских львиц Европы. Но слова Лея о наших союзниках мне лично очень понравились.

Документов периода с апреля 1945 года по конец осени 1946-го осталось много: основной массив составляют материалы самого Нюрнбергского международного трибунала, а наиболее интересная их часть – это стенограммы допросов и записки американского психолога Гилберта, работавшего с подследственными. Эти записки частично находятся в общем доступе, но имеют мало общего с подлинником, не прошедшим цензуру и перевод.

К сожалению, несколько таких псевдоподлинных, но далеких от реальных документов весны 1945 года, а также разные мемуары, не являющиеся первоисточниками (их можно квалифицировать как антиисточники) вынужденно использовал в своей работе замечательный писатель Юлиан Семенов. Например, он тщательно изучил мемуары Вальтера Шелленберга, которого немецкие историки-архивисты называют «враль номер 2» (номер 1 – это Шпеер), а в результате мы получили тот обаятельный образ теоретика-интеллектуала, который Шелленберг вдохновенно сочинил для себя в мемуарах. На деле же, жестокий и циничный, этот сукин сын сначала нудно подсиживал Канариса, позже донимал Гиммлера необходимостью физического устранения фюрера, постоянно сбегал в Европу якобы на переговоры и наконец окончательно засел в Дании, интригуя шведов и англичан секретом партийного золота, к которому допущен не был и т. д. и т. п.; к тому же в марте и апреле 45-го Шелленберга в Берлине не было.

Та же история и с некоторыми другими персонажами знаменитой экранизации романа Семенова – повторяю, к сожалению, они получились именно такими, какими описали себя сами. Но создатели фильма в этом не виноваты, они с максимальной отдачей использовали то, что смогли получить.

Меня много раз спрашивали, что мне видится наиболее далеким от исторической реальности в «Семнадцати мгновениях». Я повторю и теперь – общая атмосфера. В фильме время как будто открутили назад примерно на полгода, не меньше. Подлинная атмосфера в Берлине после провала февральского контрнаступления была совершенно иной – на грани истерики! Шелленберг, в халате, не выходил из спальни – все это охвостье Гитлера ночевало в личных бомбоубежищах; Мюллер, бросив семью в Мюнхене, засел в Бергхофе, занимаясь чисткой переправленных туда архивов, а в апреле 1945-го, если верить показаниям бывшего камердинера Гитлера Гейнца Линге вообще исчез и появился только 1 мая, видимо, надеясь присоединиться к группе Бормана… Гиммлер… С Гиммлером отдельная история, зимой 1945 года он начал энергично «болеть» и отлеживался по разным клиникам и поместьям, во всяком случае, той весной его в Берлине не было.

Тем не менее фильм «Семнадцать мгновений весны» художественно самодостаточен и критиковать его я не хочу.

Совсем небольшую часть общего массива материалов того периода составляют документы, так или иначе отражающие «подковерную» работу трех разведок (французы не в счет). Все следователи, проводившие допросы, а чаще всего они работали парами или тройками (советский-американский или британский-американский-советский) после каждого допроса подробно отчитывались перед своими спецслужбами, а те – перед лидерами своих стран.

Часто случалось и такое: Сталин, Трумэн или Иден (сменивший Черчилля на посту премьер-министра) напрямую запрашивали телефонный разговор с кем-то из своих следователей (чего спецслужбы очень не любили и даже опасались).

Причем советская сторона отнюдь не была главным объектом шпионажа со стороны союзников. Больше других и нашу, и британскую разведки интересовали американцы, которые даже во время работы Трибунала активно продолжали грязные действия по отмыванию преступников и вербовке нужных им лиц, невзирая на их преступления.

Таким нужным и полезным объектом для американской стороны оказался Роберт Лей, и одна из сюжетных линий романа посвящена американскому плану «Фариа» – тайному вывозу этого нацистского преступника номер 4 и переправке его за океан. (В этих планах важную роль сыграл Генри Форд.)

И только благодаря энергичному шпионажу британцев и их угрозам предать план «Фариа» огласке, хоть и задним числом, информация частично зацепилась в архиве. И таким образом на свет выплыла еще одна версия исчезновения так называемого партийного золота – миллиардных средств, которые Гитлер видел залогом возрождения и создания четвертого рейха на случай поражения.

Цельной картины судьбы золотого запаса рейха до сих пор нет. Я собрала всю обнаруженную мною в архивах информацию начиная с 1938 года. Вот, например, запись из блокнота Бормана:

«Пункт 4. О закладке АК 6—13. Срочно. На доклад 14.03.38». Что такое АК, ясно из протоколов допросов Кальтенбруннера, отвечавшего за работы в так называемой Альпийской крепости в 1945 году – месте, куда Гитлер мог бы скрыться в случае потери Берлина. АК – альпийские шахты, в которые НСДАП несколько лет закладывала на хранение свой золотой стратегический запас. Причем этот процесс отнюдь не был тайной от высшего руководства рейха: например, бывший министр экономики Вальтер Функ, отбывая наказание в Шпандау, писал, пусть и несколько образно: «Наше золото возвращалось в горные породы».

Американцы считали, что таких шахт в Альпах было восемь. Агенты Даллеса под руководством полковника Гаррисона доносили, что последнюю инспекцию этих хранилищ Борман провел 18–19 марта 1945 года. А позже, в апреле, Гаррисон едва не поймал в Альпах Роберта Лея, который прилетел в район шахт АК 9, АК 3 и АК 8 со своим бывшим заместителем по Трудовому фронту Рудольфом Шмеером. После этого Шмеер на много лет исчез. А в 1963 году американский атташе передал вдове Лея два письма от Шмеера. Подлинный текст одного из тех писем привожу выборочно, это расшифровка сделанной мною в архиве стенограммы:

«Мы с шефом чудом сели на узкой полосе между горами. <…> Шеф оставил мне карты и улетел в Бергхоф, чтобы оттуда запустить операцию: в № 8 за десять часов предстояло перевести всех работавших под землей заключенных для ликвидации. В 18 я должен быть возле № 8, но вместо сигнала о ликвидации сообщить охранной команде, что после первого же их выстрела в шахту будет пущен газ. “Охранники набраны из бывших уголовников? Тогда, скорее всего, они струсят и полезут наверх”, – предположил я. “На это я и рассчитываю, – кивнул шеф, – как только они вылезут, то автоматически станут нарушителями приказа, и им ничего не останется, как только разбежаться. <…> Если что-то пойдет не так, например, обнаружат, что газ – это блеф, не рискуй. < …> Проверь подъемник, он не должен остаться обесточен. Если мы проиграли, значит, Бог передумал и отнял у нас шанс. Теперь он дает его нашим врагам”».

Могу предположить, что именно так и произошло. Кто-то из заключенных рабочих сумел выбраться, поскольку Лей «оставил им шанс» – необесточенный подъемник, вышел к американцам и передал информацию, с помощью которой тем удалось без лишнего шума отыскать три из тринадцати альпийских хранилищ. Лет сорок назад в США об этом писали – хвастались, что раскрыли секрет альпийского золота нацистов. С тех пор молчат. Судя по всему, остальные шахты обнаружить не удалось. Или же найденное золото составило столь значительную сумму, что перешло в ранг государственной тайны. Но тут – только версии.

Работа над третьим романом поначалу представлялась мне более простой организационно – документы Трибунала были профессионально подобраны, к текстам, написанным от руки, зачастую прилагались машинописные копии; и более легкой психологически – трепещите, гады, расплата близка!

К сожалению, эта обманчивая «простота и легкость» сыграли со мной злую шутку. Только закончив роман, я поняла, что завершить трилогию поторопилась.

Несколько по-настоящему потрясших меня документов не вписывались в уже сложившиеся сюжетные линии. Значит, нужно было перестраивать структуру этого заключительного романа трилогии или дополнить его экскурсами в прошлое или будущее. В результате я просто осознала, что обязана рассказать подлинную историю гибели семьи Геббельсов, и про послевоенную жизнь семьи Рудольфа Гесса, и о рождении у Маргариты третьего ребенка (представьте себе, этот «парадокционалист» Лей и в тюрьме никому скучать не давал). Наконец, чего стоила история с попыткой похищения Гесса из тюрьмы Шпандау, предпринятая самодовольным бахвалом Скорцени. Или личность и судьба генерала Вальтера Венка, последней надежды Гитлера, – а ведь в чем именно заключалась эта кажущаяся бредовой надежда, так и остается за рамками официальной истории! И еще многое и многое…

Я поняла, что будет четвертый роман. В сущности, он уже есть – только сесть и записать. 1948 год. Образование двух Германий, иными словами, раскол немецкой нации – самый страшный сон Гитлера! Формирование бундесвера – раздача высших военных постов рейхсверовским недобиткам; денацификация, план Маршала…

В предисловии ко второму роману я рассказала, что мне удалось сделать записи, застенографировать несколько самых интересных документов, так что снова ничего не придется додумывать, а поступки и мысли героев описаны ими самими. Диалоги же, как и в романах трилогии, будут основаны на письмах.