Пока добирался до пациента, из головы не выходила Марина. Я не чувствовал у нее какой-то грубой патологии, но и «уложить» ее в какой-то вариант нормы у меня тоже не получалось. Ребус, кубик Рубика, интеллектуальная жвачка, но очень интересная. В результате я пришел к вполне логичному в ситуации выводу: да и наплевать на нее. Это не первый, да и не последний не до конца мне понятный случай. А если зацикливаться на каждой головоломке, то решительно можно свести себя с ума, потому ну ее.

– Так, ту часть, что про рутину, я понял. А вот зачем ты так заострил внимание на этой девице – нет. Какое отношение она будет иметь к тому, что ты хочешь мне доказать?

– Самое непосредственное. Если будешь внимателен, то поймешь.

– А может, ты просто завуалированно решил мне похвастаться?

– Чем?

– Очевидно, тем, что в состоянии вызывать интерес у молоденьких девушек, даже у тех, что уже кем-то заняты.

– Нет, к сожалению.

– Я не уверен в этом, но продолжай.

Это дежурство кончилось безобразно поздно, уже после рассвета, под утро, когда нормальные люди только начинают просыпаться и нехотя собираться на нелюбимые работы. Последний вызов был не очень далеко от дома, минутах в двадцати. Почему-то, несмотря на усталость, мне не хотелось, чтобы день заканчивался, и я ехал медленно, не торопясь, рассматривая редких прохожих, витрины закрытых магазинов, и старался ни о чем не думать. Но в пустоту в голове, которую я так старался сохранить, ворвался папик. Бодрый и язвительный, как всегда. Иногда этой своей бодростью он весьма раздражал, но я не подавал виду.

– Итак, уважаемые зрители, вы только что прослушали увлекательную лекцию-концерт! У кого-то в зале остались вопросы?

– Ну и зачем ты издеваешься?

– Даже не думал. Все четко, по делу, конкретно и доходчиво. Тебе вообще осталось что сказать?

– Во-первых, да, а во-вторых, неужели все так плохо?

– Нет, но ты расстроил меня. Я-то думал, ты будешь в чем-то переубеждать, доказывать, что на самом деле это благородная, самоотверженная и возвышенная работа – спасать людей. Но нет, за день, что я наблюдаю по твоей прихоти, я не увидел ничего, что хоть на секунду позволило бы мне гордиться своим сыном. Как бы пафосно это ни звучало.

– Жаль, что у тебя сложилось такое впечатление, но мне нужно было объяснить стажеру основы работы, и сделать это максимально быстро. Может, поэтому у тебя такая картина в голове?

– Очень надеюсь, что это так.

Он немного помолчал, разминая в руках сигарету и разглядывая что-то у себя под ногами, после чего поднял голову и несколько секунд смотрел мне в глаза, смотрел строго и не моргая, так, что мне эти несколько секунд показались настоящей вечностью.

– Знаешь, я только сейчас понял, что мне страшно.

– Чего испугался? Почему именно сейчас?

– Только, пожалуйста, не переворачивай все с ног на голову, ты это умеешь.

– Для не подготовленного слушателя твой рассказ очень пугает и вгоняет в некоторый ступор. Весь беспредельный цинизм, твое восприятие пациентов как вещь, объект, функцию, и за этим восприятием нет ничего человеческого.

– Ну и что?

– Слушая тебя, я сначала злился, злился сам на себя, ведь единственный вопрос, который крутился у меня в голове: «Когда и как я упустил момент в твоем воспитании, что ты с легкостью превратился в безжалостное чудовище?»

– Ну и в какой?

– В том-то и дело, что ни в какой, я же, как и ты, не готов признавать свои ошибки и думаю, что за нарочитым цинизмом ты просто прячешься. Ты выстроил стену между собой настоящим и остальным миром и подглядываешь оттуда в щелку между старыми кирпичами и больше всего боишься того, что найдется кто-то, кто разрушит стену в труху. Что тогда? Что будешь делать?

– Строить новую стену?

– Лукавство.

– Пожалуй, у меня уже набралось несколько вопросов, на которые тебе придется отвечать.

– Давай.

– Погоди, пока рано.

– Хоть в общих чертах. Дай мне возможность подготовиться!

– А зачем тебе вообще эта работа? Почему не выбрал другую специальность сразу? Или не поменял ее потом? Готов ли поменять ее на что-то прямо сейчас? Или через какое-то время?

– Хватит, понял я, понял.

– Вот и молодец. А теперь езжай поскорее домой и отдыхай. Это мой тебе отцовский совет.

– Как скажешь, даже не буду пытаться возражать.

– Будь здоров!

– Обязательно буду!

Глава 3

Второе совместное дежурство началось так же, как и первое, – у двери клиники.

На этот раз у меня было не много энтузиазма. Я даже пытался подготовиться к встрече и сформулировать какой-то складный рассказ.

Опять Кеша подошел к машине с некоторой неуверенностью, будто сомневаясь, нужно ли ему вообще это все, но все же решился и сел.

Одна из моих дурных привычек – это табак. И это полбеды.

Проблема в том, что я люблю курить в машине, не открывая окон. Ни щелочки не оставляю. Очень дурная привычка, способная причинить массу неудобств другим людям.

Когда Кеша оказался в салоне, я поспешил открыть все окна. Конечно, он бы меня не упрекнул, если бы я этого не сделал, но все же не стоит так издеваться.

Пристегнувшись, мы выехали из дворов на улицу. Вызовов пока не было, и мы бессмысленно кружили по улицам, стараясь избегать тех, где скапливались утренние пробки. Какое-то время я обдумывал, как лучше начать мою заготовленную речь. Наконец я решился и спросил:

– Ты знаешь, как нарколог из специалиста большого и интересного раздела психиатрии скукожился до брезгливого «капальщика»?

– Вроде нет.

– Тогда, как и положено зануде, я начну с истории. В своей интерпретации.

Во времена Советского Союза система здравоохранения была государственной, частной медицины не существовало вовсе. Это давало возможность выстроить сложную структуру, позволявшую подходить ко многим заболеваниям комплексно. Что, в теории, должно было обеспечить высокий уровень оказываемой помощи.

Наркологическая служба не была исключением и представляла своеобразную конструкцию, в которую входили, во-первых, наркологические пункты при фабриках и заводах, которые занимались пропагандой здорового образа жизни и выявлением лиц, склонных к употреблению алкоголя. Во-вторых, диспансеры, чьей задачей был учет и контроль за распространением заболеваний, связанных с употреблением алкоголя и наркотических веществ, а также профилактика возможных срывов и запоев. В-третьих, специализированные наркологические стационары, чьей основной работой было лечение абстинентного синдрома – выведение из запоев алкоголиков и снятие ломок у опиатных наркоманов.

ЛТП – лечебно-трудовые профилактории. В этих заведениях проводили курсы реабилитации для зависимых, по большей части в принудительном порядке. Криво, косо, малоэффективно, но структура работала. Основной же ее проблемой была карательная функция. Недобровольная постановка на специализированный учет влекла за собой поражение человека в правах и усложняла жизнь.

С развалом Союза государственная наркология никуда не делась, лишь потеряла некоторые компоненты, такие как ЛТП и наркологические пункты на производствах, но ее карательная роль сохранилась в полном объеме. Страх человека, что его могут поставить на учет, обоснован и понятен. Он сулит немало проблем, начиная от сложностей с трудоустройством и заканчивая банальной невозможностью получить водительские права.

Даже когда у людей появляется осознание необходимости лечения, они боятся обращаться за помощью.

С другой стороны, именно этот факт сыграл ключевую роль в становлении и развитии коммерческой наркологии, что быстро превратилась в параллельную систему, альтернативную государственной. Основная задача ее – зарабатывание денег, а для этого необходимо, чтобы пациенты понимали, за что именно платят, и видели результат. Сформировалась определенная модель оказания помощи алкозависимым.

Это означает, что все элементы и варианты лечения, которые не приносят максимального дохода, были упразднены. Практика показала, что самое прибыльное – вывод из запоя, а также сомнительные и примитивные методы противорецидивной терапии, такие как подшивки, кодировки и прочее. Подобное лечение можно проводить в стационаре или амбулаторно на дому.

Вот так сложная система, оказывающая квалифицированную помощь населению на всех уровнях и этапах болезни, оперирующая разными методами и имевшая комплексный подход к пациенту, превратилась в убогую машину по выкачиванию денег. Во многом это же послужило причиной пренебрежительного отношения к специальности со стороны коллег.

Из-за упрощения подхода сложного и неоднозначного заболевания и узкой направленности частных наркологических клиник в головах многих людей, в том числе и коллег других медицинских специальностей, врач-нарколог – это «похметолог», то есть специалист, полномочия и умения которого заканчиваются на лечении абстинентного синдрома. К сожалению, часто наркологи действительно на этом и останавливаются и даже не имеют необходимых, базовых знаний об алкоголизме, ограничиваются навыком ставить капельницы и снимать похмелье.

Это подмена понятий и введение в заблуждение, но здесь сходятся интересы сразу всех: потенциальные пациенты и их родственники рады самообману, а мы с тобой, не без удовольствия, на них зарабатываем.

Заканчивал рассказ я уже по дороге к пациенту.

Этот вызов не предвещал ничего необычного. Очередной молодой человек лет тридцати и его мама, которая хочет откупиться от проблемы вызовом врача на дом. Да и запой, на первый взгляд, не глубокий.

Проделав необходимые рутинные мероприятия, ставлю ему капельницу, параллельно по привычке читая лекцию для его мамаши о вариантах лечения алкогольной болезни и о последствиях, если этого не делать. Периодически поглядываю на пациента и боковым зрением замечаю, что он как-то подозрительно синеет. Не отвлекаясь от лекции, щупаю пульс. А его нет.

Вместо того чтобы переживать за жизнь больного, первая мысль, которая возникает у меня в голове, это «если будет летальный случай, будет как-то неловко брать деньги за вызов. Надо было брать вперед». Конечно, это короткая и пространная мысль, дальше надо было что-то делать, а не размышлять.

Еще на входе я для себя отметил, что женщина эмоционально неустойчива и явно склонна к аффективным реакциям, то есть озвучивать вслух подробности состояния пациента не стоит. Можно спровоцировать истерику, а это только помешает. Я подумал о Кеше, насчет него у меня тоже были сомнения. Я не знаю, есть ли у него опыт реанимационных мероприятий и не запаникует ли он тоже. Двое безумных и полумертвый пациент – это цирк, в котором бы не хотелось участвовать.

По-хорошему, следует начинать сердечно-легочную реанимацию с прыганьем на пациенте и дыханием рот в рот, но мне этого очень не хотелось, и я решил попробовать оживить молодого человека медикаментозно, добавив необходимых препаратов в капельницу. Повезло, появился пульс. Парень ожил.

При этом я продолжал лекцию о вреде алкоголизма, стараясь отвлечь всех присутствующих от манипуляций, которые делал руками. Все обошлось. Мамашка не поняла трагичности момента, а мне хотелось как можно быстрее свалить с вызова.

Расслабиться я себе позволил, только когда дошел до машины. Кинув сумку в багажник, я обнаружил, что у меня трясутся колени и мне тяжело стоять. Сев за руль, я закурил и молчал минут пять. Кеша терпеливо сидел рядом, в то время как я лихорадочно прокручивал в голове этот случай и пытался понять, что именно произошло и как так получилось, что все кончилось хорошо. Не придя к внятному объяснению, я выдохнул и повернулся к Кеше.

– Скажи, ты понял, что сейчас было?

– Да, – прошептал Кеша.

– Парень остановился.