Ярдем, повернувшись к ней, резко повел назад ушами, так что они легли чуть ли не плашмя на череп. Китрин отхлебнула добрый глоток пива.

– Не говори, сама знаю, – ответила она. – Да только что я могу? Никаких переговоров без нотариуса. Мне даже документы подписывать нельзя. Если она не режет палец, никакой сделки.

Средств надавить на главную дирекцию у Китрин не осталось – отказ от них был одним из условий ее соглашения с банком. Стоит Пыкк написать в Карс, что деятельность доверенного лица мешает делу, как от Китрин тут же избавятся, и препятствовать этому будет нечем.

Отломив хлебную корочку, девушка рассеянно принялась ее жевать, не чувствуя вкуса и не получая удовольствия – будто грызла ком земли из-под ног. Заметив взгляд Ярдема, она подвинула к нему блюдо, и он закинул в рот кусок сыра. Какое-то время оба молча ели. В очаге потрескивал огонь. С улицы доносился собачий лай.

– Надо ему сказать, – вздохнула Китрин и глотнула пива.

– Помощь нужна? Я на сегодня уже свободен.

– Драться он не полезет, не из таких.

– Я для моральной поддержки. И ободрения.

– Для того-то я и пью, – ответила Китрин с безрадостным смешком.

– Я знаю.

Она окинула Ярдема взглядом. Темно-карие глаза, широкое лицо. Под левым ухом шрам, которого она раньше не замечала. Ярдем когда-то был священнослужителем, наемным воином он сделался позже.

Пиво стояло почти нетронутым. Одна кружка погоды не сделает, после второй придет расслабленность и притупится досада, но захочется взять третью, а к четвертой Китрин будет готова отложить неприятный разговор до завтра. Лучше кончить дело поскорее, решила она, и уснуть, не боясь завтрашнего утра. Китрин отодвинула пиво, и Ярдем встал, пропуская ее вперед.

Постоялый двор находился в середине соляного квартала, недалеко от комнат, в которых Китрин, Ярдем и Маркус Вестер скрывались в первые дни после приезда в Порте-Оливу. Здешние кривые улочки местами бывали так узки, что Китрин раскинутыми руками могла прикоснуться к противоположным стенам домов. Пахло нечистотами и едкой жижей. Когда впереди показались беленые стены и выцветшие голубые окна постоялого двора, подол платья уже почернел от влаги, замерзшие ноги болели. Китрин плотнее закуталась в шаль и по двум низким ступеням поднялась к двери. Ярдем с отсутствующим видом – но с ушами торчком – прислонился к стене. Китрин постучала.

Она надеялась, что откроет кто-нибудь посторонний – другой постоялец или хозяин. Тогда разговор отложился бы еще на минуту или две. Однако такого везения не случилось, – должно быть, собеседник в надежде на ее ответ ждал прямо у порога. Пепельно-серое лицо и непривычно большие черные глаза, свойственные его расе, делали его похожим на ребенка. Улыбка казалась одновременно и счастливой, и неуверенной.

– Магистра Китрин! – воскликнул он так, будто ее появление было дивной неожиданностью. Сердце Китрин упало. – Пожалуйста, входите! Я как раз согрел чая, позвольте вас угостить. И вашего приятеля-тралгута.

Китрин оглянулась на Ярдема и уловила в его лице что-то похожее на жалость – непонятно, к кому из двоих.

– Я сейчас, – сказала она ему.

– Я здесь, – пророкотал тралгут.

В гостиной пахло сыростью, несмотря на небольшой растопленный очаг, из-за которого воздух казался перегретым. Даже при закрытых дверях откуда-то из задних комнат доносились вопли младенца, мающегося животиком. Китрин опустилась на скамью, покрытую давно утратившими красоту подушками с потертыми красно-оранжевыми кистями.

– Рад вас видеть! – не умолкал южнец. – Я отправил несколько писем сыну в Лионею и сейчас получил ответ. Он сказал, что может…

– Позвольте сперва…

– …отгрузить полную партию уже к середине лета. Орехи прошлого урожая уже высушены, можно молоть. Пахнут, говорит, цветами и дымком. Умеет ведь сказать, правда? Цветами и дымком!

Стало быть, южнец осведомлен. Или догадался. Речь лилась из него так, что Китрин не могла вставить ни слова. Будто он пытался отсрочить неминуемое. Китрин вспомнила поездку к морю в раннем детстве – может, даже еще при живых родителях. Она знала, как это бывает, когда пытаешься руками остановить морскую волну.

– Банк не сможет продолжать работу над этой сделкой, – наконец произнесла она. – Мне очень жаль.

Южнец больше не говорил, хотя по-прежнему шевелил губами, пытаясь что-то сказать. Брови его дернулись, в середине лба – кверху, по краям – вниз, словно на картинке, изображающей крушение надежд. Китрин, у которой желудок свело от напряжения, заставила себя вздохнуть поглубже.

– Не понимаю, магистра, – произнес южнец убитым голосом.

– Я получила новые сведения, не относящиеся к нашим переговорам, и с прискорбием сообщаю, что банк сейчас не способен заключить сделку по необходимой вам ссуде.

– Если… если не возражаете, магистра, я зачитаю вам письмо от сына. Видите ли, мы могли бы… – Южнец сглотнул, закрыл огромные глаза и опустил голову. – Позволите ли спросить почему? – выговорил он.

«Потому что у тебя глаза не той формы, – мысленно ответила Китрин. – Потому что нотариус мне запретил. Я огорчена не меньше твоего. Ты ведь все делаешь верно». Но она не могла произнести этого вслух, признать, что Пыкк Устерхолл ею помыкает. Если такой слух разойдется, Китрин потеряет последние крохи влияния на дела банка. Поэтому она, собравшись с силами, постаралась не выйти из роли банкира, который действует исключительно по собственной воле и способен отвечать за свои обязательства.

– Вы ведь знаете, я не вправе разглашать содержание бесед с третьими лицами, – сказала она. – Точно так же, как обнародовать наши с вами беседы.

– Да, конечно, – кивнул южнец и открыл глаза. – Есть ли шанс, что вы передумаете?

– К сожалению, нет.

Каждое слово отозвалось в ней болью.

– Ну что ж… Тогда спасибо вам. Может… может, все-таки чая?

* * *

– Я не пьяна, – сказала Китрин.

– Да, – подтвердил Ярдем.

– Тогда почему мне нельзя еще выпить?

– Потому что это способ остаться не пьяной.

В харчевню они не вернулись. Обычно Китрин приходила туда поесть и поболтать – сейчас было не до того. Хотелось кричать, ругаться и разбивать вдребезги все, что попадет под руку. Отчаяние и бессилие казались тесной железной клеткой, о которую она билась, как пойманный зяблик, рискуя расшибиться насмерть.

Верхние комнаты над банковской конторой Китрин занимала с тех времен, когда первый этаж еще не принадлежал банку. В те дни внизу находилось игорное заведение, а наверху едва хватало места для Китрин, Ярдема, Маркуса Вестера и того, что осталось от целого воза ящиков с шелком, табаком, каменьями и ювелирными изделиями, а главное, с запечатанными в воск банковскими книгами, более драгоценными, чем прочий груз. Теперь на верхнем этаже стояли кровать Китрин, ее шкаф и письменный стол. Голые доски пола покрывал для тепла толстый красный ковер, над кроватью висела картина, дар наместника, – эмблема Медеанского банка, соединенная с гербом Порте-Оливы.

Китрин, встав из-за стола, мерила шагами комнату. Доносящийся снизу гул голосов напоминал о тонких перекрытиях – звуки здесь разлетались далеко. В конторе всегда присутствовал кто-нибудь из стражников для охраны железного сейфа, вделанного в камень под зданием и хранящего денежные запасы. Главные ценности – партнерские соглашения, договоры о ссудах, контракты с вкладчиками – перекочевали из конторы в комнаты Пыкк, расположенные относительно неподалеку, в южном квартале, и ставшие тайной штаб-квартирой банка.

– Я связана по рукам и ногам, – говорила Китрин. – Всем распоряжается Пыкк!

– Такова была договоренность, – напомнил Ярдем.

– Да плевать мне на договоренность! – прошипела Китрин, с трудом сдерживая голос, чтобы до стражников внизу не долетали слова и даже интонации. – Она не просто мне противоречит. Не просто разговаривает свысока. Она принимает не те решения! Вокруг столько выгоды, а она отказывается от доходов и сворачивает дела! И все потому лишь, что ей зазорно принимать советы от несовершеннолетней циннийки-полукровки!

Китрин развела ладони, приглашая Ярдема возразить. Тот зачем-то поскреб колено, которое, судя по жесту, совсем не чесалось.

– Все, с меня хватит, – объявила Китрин. – Если Пыкк нужна война – будет ей война.

Доусон Каллиам, барон Остерлингских Урочищ

– Любую войну проще начать, чем окончить, и результат редко совпадает с задуманным, – произнес посол. – Лучше бы нам всем этого избежать.

Доусон отвернулся от окна. Сэр Дарин Эшфорд, владетель Харрина и посол короля Леккана в Антее, сидел в старой библиотеке – ноги скрещены в щиколотках, губы старательно сложены в чарующую улыбку. В Остерлингские Урочища, родовую крепость Каллиамов, он приехал два дня назад, предварив визит письмом и привезя с собой малочисленную свиту, так что угрозой от него не веяло. С тех пор оба вельможи старательно соблюдали все положенное по этикету, до прямого разговора дело дошло лишь сейчас.

Благодаря стенам из гранитного камня и драконьего нефрита зала поражала древностью и величием, отчего здание и все поместье, вполне во вкусе Доусона, воспринимались как нечто незыблемое – совокупность правильных элементов, сложенных в правильную структуру. Предмет беседы ощутимым образом с этим контрастировал.

– Вам ничто не мешало задуматься об этом прежде, чем вы устроили заговор с целью убийства принца Астера, – ответил Доусон.

Посол, предупреждающе воздев палец, подался вперед. Его шитые серебром манжеты, по словам жены Доусона Клары, в нынешнем году считались пиком моды в Калтфеле; узорчатый браслет-цепочка, носимый по придворному обычаю Астерилхолда, указывал на статус женатого человека.

– Остерегайтесь таких заявлений, барон Остерлинг!

– Если уж вы указываете, как мне говорить, можете звать меня Доусоном.

Эшфорд то ли не заметил сарказма, то ли предпочел не нарываться.

– Я всего лишь хотел сказать, что Астерилхолд не желал зла наследнику Рассеченного Престола.

Доусон, сделав три шага, повел рукой в сторону шкуры, висящей на стене. Темно-золотой мех с годами поблек, однако шкура по-прежнему впечатляла размерами.

– Видите? – спросил Доусон. – Горный лев убил десять моих рабов. Десять! Чтобы его добыть, я бросил королевский двор через месяц после рождения моего первенца. Три недели выслеживал. Четверо егерей успели погибнуть прежде, чем мы завалили зверя. Вам тогда было… лет пять? Шесть?

– Лорд Каллиам, я уважаю ваше старшинство и вижу, что…

– Не лгите мне, юноша. Мы оба знаем, что на свете существовали ножи, нацеленные в горло принцу Астеру.

– Существовали, – согласился Эшфорд. – При обоих наших дворах. Астерилхолд не менее разобщен, чем Антея. Были и те, кто вступил в переписку с лордом Маасом насчет его притязаний. Если за тайные действия нескольких человек возводить вину на всех придворных, наши государства ввергнутся в хаос.

Доусон, поглаживая мех, раздумывал над ответом. Астерилхолд и Антея – королевства-близнецы, в былые века они подчинялись одному верховному королю. Несколько поколений назад аристократические семейства этих стран, в надежде содействовать примирению, взяли моду породняться путем брака. В итоге генеалогия спуталась, теперь герцоги Астерилхолда могли предъявить довольно убедительные права на антейский престол. Если прикончить нужное количество промежуточных наследников.

Судьба всех реформ – оборачиваться против самих реформаторов. История на протяжении веков кишела деятелями, жаждавшими переделать мир по своему идеалу. Их попытки неизменно проваливались. Мир сопротивлялся переменам, и благородному сословию надлежало оберегать правильный порядок вещей. Знать бы точно, какой из них правильнее…

Доусон, еще раз проведя пальцами по шкуре поверженного зверя, опустил руку.

– И что же вы предлагаете? – спросил он.