Борис резко вскинул голову и взглянул на Мишку с прищуром. Как будто бы хотел просветить его насквозь и убедиться, что тот сказал правду. Или, наоборот, развенчать его сказки. Как бы не напугал мальчишку, который только-только начал нам доверять.

– Дорогой, – я слегка придвинулась к нему и обняла со спины, – скоро рассвет. Тебе лучше пойти в дом и лечь спать.

Борис взглянул на небо и кивнул, мол, согласен. Но тем не менее остался на месте, по прежнему глядя на мальчишку. Только сейчас недоверие в его глазах сменилось задумчивостью…

– Что за поводок? – спросил он.

Мишка кинул на него взгляд исподлобья и потупился.

– Ну, – замялся он, – я не знаю, как оно на самом деле называется. Это я так назвал… У всех некромантов есть, которые светлейшему служат. Кроме вас…

– Поясни, – Борис явно о чем-то начал догадываться…

– Ну, – мальчишка снова метнулся глазами к Борису и уткнулся в землю, – это у всех некромантов в крепости… И молодых и старых… Их тьма как будто бы перетянута… вроде как собака на цепи.

– Чем перетянута? – вмешалась я. До меня, как до утки на третьи сутки стало что-то доходить… Парнишка-то, как он сам рассказал, незарегистрированный некромант, то есть тот, который не прошел обучение в княжеских школах для некромантов. Не потерял память о прошлом и, кажется, не только ее…

– Светом, – буркнул мальчишка. – Даже у темного князя он был. Поэтому я и не хочу к Светлейшему в лапы. У меня и так ничего нет, так потом еще и свободы не будет. – Он вдруг шмыгнул носом и опустил напряженные плечи, – и папку забывать не хочу. Я его и так плохо помню. – Он вдруг вскинулся и заглянул мне в глаза… В предрассветных сумерках я видела, как они блеснули влагой, – кроме памяти у меня никого и ничего нет. И я не отдам. Никому…

В его голосе звучало такая отчаянная уверенность, что я сразу поверила. Не отдаст. Лучше сбежит в Мертвые земли и погибнет в лапах нежити, но свободу и память о приемном отце не отдаст. И это показалось мне настолько близко моему собственному мироощущению, моим принципам и мыслям, что я кивнула, соглашаясь с его доводами.

Но Борис только хмыкнул. Озабоченно взглянул на небо. И встал. Оглядел сгорбленного Мишку и позвал его:

– Идем, – прихватил веревку, висевшую на ветке дерева, росшего чуть в стороне, и зашагал к входу в дом в полной уверенности, что мальчишка последует за ним.

И был прав. Мишка не задержался ни на секунду. Послушно встал и опустив голову едва ли не ниже плеч последовал за ним…

– Подожди, Борис! – остановила я мужа. Вскочила и подбежала, останавливая его у самого порога, – что ты хочешь сделать?!

Веревка в руках мужа недвусмысленно намекала на его намерения, но я решительно отказывалась верить, что он на самом деле собирается связать мальчишку.

– Иначе этот поганец сбежит, – буркнул он недовольно. – Я с ним еще не закончил, и не хочу всю завтрашнюю ночь носиться по окрестностям и искать его косточки.

– Нет. – Я была абсолютно спокойна и уверена в своих действиях, – ты этого не сделаешь. Он человек, а не животное, чтобы держать его на привязи. И с ним можно договориться. – Я повернулась к Мишке, застывшему в двух шагах от меня. И немого удивилась. Парнишка-то оказался на целую голову выше меня. – Мишка, – улыбнулась я ему, – пообещай, что ты останешься здесь до следующей ночи, чтобы закончить разговор с Борисом?

Мишка тряхнул кудлатой головой и буркнул:

– Обещаю… Все равно мне некуда идти. Темнейший засел в крепости надолго, наши там гурлинку поймали молодую еще. Теперь мучить будут… птицу…

Темнейший мне сразу разонравился. И захотелось спросить Бориса, когда он был темным князем, тоже мучил несчастны животных? И не поэтому ли хотел связать этого, по сути, пусть и большого, но ребенка?

Борис всегда был добр ко мне, и я никогда даже не задумывалась, что с другими он может быть другим. И это, почему-то оказалось не очень приятно. Но вместо этого я улыбнулась и сказала нарочито весело:

– Вот видишь! Мишка пообещал никуда не уходить. И не нужно никаких веревок.

Борис молча кивнул, уронил веревку на землю и шагнул в дверной проем закрытый старой простыней. И в самый последний миг повернулся ко мне и сказал:

– Я никогда и никого не мучил. Мне не нравится излишняя жестокость. Ты зря засомневалась во мне…

Он зашел внутрь, а мы с Мишкой остались стоять у порога…

Я мысленно выругалась. Совсем забыла, что мой любимый некромант умеет читать мои мысли.

– Он на вас не сердится, – Мишка нарушил неловкую паузу. – Просто ему немного обидно…

– Ты тоже читаешь мысли?! – ахнула я, разворачиваясь на пятках. И мысленно вопя, мол, что же это такое?! Окружили меня, понимаешь, проклятые некроманты. Даже подумать в одиночестве нельзя!

– Нет, – качнул головой Мишка. И чуть подумав, пояснил, – ну, мне кажется нет. Я услышал только одну. Его… и все… Мне кажется, он нарочно сделал, чтобы я услышал. Хотя я не знаю как. Я думал, – добавил он через короткую паузу, во время которой я только и успела устало вздохнуть, – что только светлые мнишки умеют читать мысли… И то не все…

Я фыркнула и рассмеялась. Вон оно что! Что же… Мальчика ждет большой сюрприз…

– Мишка, – я зевнула, – пошли немного поспим, а? Одеяло и подушку я тебе выдам, а ты бери сено, – кивнула я на небольшой стог высушенной травы, – а то у нас матрасов свободных нет.

Глава 2

После бессонной ночи проснулась я поздно. Я бы проспала еще дольше, но Правый и Левый пробрались в дом и возмущенно шумели у моей постели, громко обсуждая новости.

– Ну, что вы шумите, – простонала я, машинально проводя по покрытым короткими жесткими перышками головам. – Сейчас я встану, сейчас…

– Гур! – возмущенно заорал Правый, чем старше он становился, тем яснее было видно, что это самец.

– Гур, гур, – засвистел Левый, с каждым днем все более походивший на самочку. Я иногда нечаянно называла ее Левая.

Разделение гурлинок по полу приводило в замешательство Бориса. О том, что существуют гурлинки-самцы в Пределах Жизни было неведомо.

– Гур! – опять завопил Правый. – Гур! Гур!

Птичек явно что-то беспокоило. И только когда нетерпеливые питомцы принялись стаскивать с меня одеяло, хватая его клювами и вереща, я вспоминал про Мишку… Черт… Смятая, но пустая постель в углу явно намекала, что парнишка существовал на самом деле. Но куда-то ушел… И явно именно поэтому гурлинки подняли шум с самого утра. Представляю, как они удивились, когда проснувшись обнаружили в доме незнакомого человека.

– Испугались? – улыбнулась я. – Не бойтесь. Это Мишка. Он пока поживет с нами.

– Гур, гур, гур, – заворчал недовольно правый Правый, будто говоря, мол, ничего мы не боялись.

А Левая заглянула мне в глаза и услужливо предоставила доказательства слов своего брата. Перед моим мысленным взором появилась картинка: взъерошенный, перепуганный Мишка у висящей на выходе старой простыне и тянущий шею, как рассерженный гусь, Правый.

Я застонала… Об этом-то я и не подумала! Надо было представлять совсем другое: то, как человек, проснувшийся утром в чужом доме внезапно обнаружил во дворе гулящих гурлинок, которые в Пределах Жизни считались смертельно опасными. Удивительно, как Мишка с перепугу не пришиб этих двоих. А эти двое не покусали его.

Или?! Я повернулась к птичкам… Солнечного света попадающего внутрь было достаточно, чтобы увидеть, серая Левая не покрыта пятнами крови. А значит еще оставалась надежда, что Мишка жив. Просто куда-нибудь сбежал…

– Где он сейчас? – спросила я, и Правый, все еще ворча себе под нос, показал мне, как Мишка поднимается по склону оврага наверх. Сбежал… Вот же проклятье! Выругалась я. Придется идти искать. Сама виновата, надо было предупредить, что у нас тут зверинец нежити. – Ну, что, друзья, – вздохнула я. – Рыбалка отменяется. Надо найти нашего потеряшку. Он хотя и большой, – выдала я секрет птичкам, внимательно слушавшим меня, – о все равно еще маленький и глупый. Поняли?

Гурлинки закачали головами. Удивительные все же птицы. Умные и понимающие, как собаки в моем мире. Или даже больше.

Мы вышли во двор… В очаге весело потрескивал небольшой костерок. Кто-то подбросил дрова и раздул почти потухшие угли… Хотя, почему кто-то? Мишка. Это несколько не вязалось с образом перепуганного мальчишки, который я себе нарисовала.

– Ну, что, – вздохнула, обернувшись к птичкам, – пойдемте искать. Вы идите к реке, поищите его, только не пугайте, если найдете. А я туда, – махнула рукой в другую сторону, – если что – зовите.

Но разделиться мы не успели. В этот самый момент на краю оврага появился Мишка. Он, как всегда хмурясь и опустив глаза к земле, тащил мою многострадальную кастрюлю с помятым боком. В ней горкой лежало что-то непонятное…

– Доброе утро, – махнула я рукой Мишке. И честно призналась, – а я думала, ты испугался гурлинок и сбежал.

Мишка молча спустился вниз, поставил на чурбачок, заменявший нам стол кастрюлю, накрытую листом лопуха. И взглянул на меня исподлобья. Дернул плечом:

– А чего их бояться-то? Они мелкие еще… такие людей не трогают. Но, по-честному, я никогда не видел, чтоб гурлинок дома держали. Они же бесполезные…

Бесполезные птички обиженно зашипели. Я рассмеялась:

– Почему бесполезные? Они отличные рыбаки и всегда приносят нам с Борисом часть добычи. Верно, Правый, Левый?

Гурлинки дружно закачали головами, подтверждая, что я права.

– А что это ты собрал? – поинтересовалась я, кивнул на кастрюлю прикрытую лопухом.

– Какарушки, – буркнул Мишка. – Каша из рогоза, конечно, вкусная, но из какарушек лучше…

Он стряхнул лист, и я увидела какарушки… Натуральные такие «какарушки», рассыпанные каким-то животным вроде барана и политые сверху белыми птичьими «какарушками».

– Ты уверен, что это можно есть? – протянула я, чувствуя, что аппетит предпочел исчезнуть, при виде полной кастрюли козьих шариков.

– Конечно, – кивнула Мишка. И удивленно спросил, – а вы их такими не видели никогда что ли?

Я затруднилась ответить на вопрос, и просто неопределенно канула головой. У меня появилось ощущение, что мальчишка попросту издевается надо мной. Но сколько я ни вглядывалась в его хмурое и озабоченное лицо, так и не увидела ни намека на шутку.

– Если их замочить сейчас, то к вечеру шкурка слезет и получатся обычные земляные орешки… Можно будет кашу сварить.

Понятнее мне не стало. На арахис это было совершенно не похоже. Но я на всякий случай понимающе кивнула… Надеюсь, это не шутка и Мишка знает, что делает.

– И огород вы странно сделали, – мальчишка сгонял к ручью и вернулся, наполнив кастрюлю и чайник, который прихватил с собой, едва я успела сбегать в кладовку за рыбой. – Вы зачем грядки посреди делянки живородки устроили? Чуть всю не сгубили. А еще кислицу посадили… Кислицы-то и по берегу, – он кивнул обозначая пространство вдоль ручья, – полно. А живородку днем с огнем не найдешь. Если бы не попортили делянку, осенью семена собрали бы и там, – теперь он указал в ту сторону, где были Пределы Жизни, – могли бы домик маленький купить. А сейчас только на сарайку и козу хватит.

Я вздохнула… Не то, что мне было жалко домика в Пределах Жизни, я-то все равно туда не собиралась. Мне просто стало обидно… Я думала, что молодец, и сделала максимум из того, что можно было сделать в наших условиях. Но оказывалось, что никакой опыт прошлой жизни в другом мире не заменит элементарных знаний в этом.

– Я не знала, что эта травка ценность, – попыталась улыбнуться. – Я никогда раньше живородку не видела… и какарушки эти… и, вообще…

– Из благородных что ли? – Мишка поставил чайник на угли, нарвал под ближайшим деревом каких-то листочков и сунул в воду, которая сразу окрасилась в темный цвет. Вкусно запахло травяным чаем.

– Из благородных, – кивнула я, не вдаваясь в подробности.

Мишка присвистнул, почесал затылок и спросил: