Майор Муравьёв был немало удивлен, когда помощник Вавилова выдернул его к нему на прием, ничего не объясняя. Первая мысль – что он где-то напортачил. Но где? И если даже так, то почему проблемы не начались на уровне начальника отдела? Да и над ним есть начальство, с чего вдруг сам зампред… Разве что сразу на расстрел… Но на расстрел он точно не наработал, чай, не агент ЦРУ. Так что он томился в приемной, делая всевозможные предположения. Наконец, Дорохов снял трубку после звонка и сообщил ему, что можно заходить. Причем прошел впереди него и представил его генералу. Муравьев впервые был в таком высоком кабинете и ему все эти ухватки были в новинку.

– Михаил Андреевич, сразу перейду к делу, по которому понадобится ваша помощь, – сказал Вавилов, предложив ему присесть за стол, и Муравьева отпустило. Фух! Он нигде не напортачил, это не вызов на ковер… Зампред как-то странно на него посмотрел, видимо, не поняв, почему он так переменился в лице, и майор тут же исправился:

– Внимательно вас слушаю, товарищ генерал!

– Дело не совсем приятное, но кому-то нужно им заняться со всем возможным тактом. Есть такой Павел Ивлев, который у нас лекции читает. Может быть, были на них?

– Сам не сподобился, но отзывы слышал, хорошие.

А сам подумал – вот еще, буду я по сорок минут в марлевой маске сидеть в помещении со спертым воздухом. Сейчас и так дышать нечем в такую жару…

– Так вот, он подписку не давал. Но уровень доверия у нас к нему высокий. Поэтому он и допущен читать лекции. Пока что все понятно?

– Так точно, товарищ генерал!

– Необязательно так официально, у нас полуформальный разговор. Так вот, один наш коллега наломал дров с ним сильно. Начал от него подписку требовать, уволил из НИИ Силикатов, где он на полставки был нами устроен в качестве платы за эти лекции. Обычно с ним майор Румянцев работал, но он сейчас в отпуске и уехал из Москвы. Я уверен, что Ивлев очень зол на нас после такого, но нам, вернее вам, необходимо восстановить с ним добрые отношения комитета. При этом у нас уже был с ним один неприятный инцидент несколько месяцев назад, когда нам уже пришлось извиняться за неправильные действия с нашей стороны, что ситуацию для вас резко усложняет. Все понятно?

Нет, конечно, Муравьеву ничего не было понятно. Кто такой этот Ивлев, что сам зампред требует от него бежать к нему извиняться? Вот это номер! С другой стороны, раз Вавилов так его ценит, может состояться хорошее знакомство на будущее. Ну и какой у него выбор, собственно?

– Все понятно, Николай Алексеевич.

– Сразу прикиньте, прямо здесь, что мы можем ему предложить в качестве извинения? При этом учтите, что дом у него полная чаша, и машина есть. Жена, двое детей. Работает на полставки еще и в Кремле.

Кремль! – мысленно крякнул Муравьев, начиная сознавать глубину проблемы и почему Вавилов так вертится вокруг этого Ивлева. Кремлевских им трогать было категорически запрещено… А тут, получается, кто-то из наших кашу заварил так заварил… Кому это вожжа вдруг под хвост попала? Рискнул и проиграл, раз его сейчас к Вавилову вызвали помочь комитету замолить грехи. Так, и что такому важному перцу можно предложить, чтобы он сменил гнев на милость?

– А дача у него есть?

– Дачи нет. Может, это и идея… Но тут надо хорошо подумать… Готовую дачу давать перебор, все же парень совсем молодой. Мы можем участок в кооперативе для наших сотрудников предложить. Но…

– Да, он откажется, Николай Алексеевич. Дача в кооперативе КГБ – сразу крест на карьере в Кремле…

– Но как вариант не будем отбрасывать. Есть же у нас связи и в других министерствах. Если он согласится на такой вариант, то что-то да найдем.

– Понял, Николай Алексеевич.

– Продумайте и другие варианты. Мало ли ему дача неинтересна…

– Заграничная поездка?

– Он не стеснен в деньгах, может себе позволить купить путевку. Да… Вспомнил, мы ему обещали семейную поездку на Кубу! Но это еще раньше было. Кстати, тоже надо выполнить. Напомните ему, как бы невзначай, что мы это обещание выполним…

Муравьев молча кивнул – все верно, в два разных места не поедешь, отпуск у кремлевских не такой и длинный. Куба, значит… Он бы и сам туда съездил…

– Чеки в Березку? – предложил он из проверенного в деле арсенала.

– Если не ошибаюсь, то тоже было. – вздохнул зампред.

А у этого Ивлева губа не дура, все же надо сходить к нему на лекцию да послушать, что он там такое говорит, – решил Муравьев, – раз за такие истории ему так жирно бутерброд намазывают…

***

Глава 3

***

Москва, дом Ивлевых.

Утром, когда прикидывал маршрут сегодняшнего турне по заводам с лекциями, зазвонил телефон. Сразу, как всегда, оживилась интуиция – кому я там должен? «Труду» я должен, как земля колхозу! Как и почувствовал – это оказалась Вера Ганина.

– Павел, вы совсем про нас забыли! – сказала она, – и на планерке тоже спрашивали, где ваши статьи…

– Виноват, исправлюсь! – ответил ей. И тут же мне в голову пришла идея. И как я сразу не допер? Вот бывает так – вроде и все на поверхности, а пока озарение не придет, в голове идея не оформляется…

– Вера, такой вопрос. У меня прошли с успехом выступления по радио про то, как западные страны истребляли людей в захваченных колониях. Там почти все и отличились, кроме Финляндии и Швейцарии, да и то потому, что Финляндия была колонией Швеции до вхождения в Российскую империю, а Швейцария из-за бедности сдавала своих наемников в аренду тем, кто захватывал колонии… Пока после наполеоновских войн ее не подтолкнули случайно к пути к богатству без…

– Жутко интересная тема, жду твою статью по ней! – перебила меня Вера, не дав договорить.

– Там целая серия статей намечается, тема-то обширная…

– Тем лучше! Все, не тяни с этим, хорошо? – сказала Вера, – все, пока-пока!

И закончила разговор. Я тоже, улыбнувшись, положил трубку. Вот же женщина с бесконечным запасом энергии! Вечно чем-то занята, и куда-то бежит. Интересно, она больше по моим статьям соскучилась, или по тем вкусняшкам, что я постоянно притаскиваю?

Да, и что это я, в самом деле? Уже четыре передачи сделал, а это же полноценные четыре статьи в «Труде»… Мне же надо побыстрее на сборник статей материала накопить, чтобы податься в члены союза журналистов… Интересно, драматурги в какой союз входят – в союз писателей? Или у них свой союз имеется? И что необходимо для вступления – пьеса, которую поставили на подмостках крупного театра, или ее тоже нужно опубликовать? Куча вопросов, нужно найти кого-то, кто мне сможет на них компетентно ответить. Хотя, о чем это я? Пойду на репетицию 10 июля, там мне все местная верхушка и разъяснит… Кому, как не им, знать-то?

Сегодня у меня снова четыре выступления. И первое из них вовсе не на заводе – Ионов отправил меня для разминки в Вахтанговский театр… М-да, непростое испытание для нервов. Читать лекцию в зале, в котором будут сидеть люди сплошь со знакомыми по прежней жизни лицами… Настоящие звезды… Но я не из тех, кто боится испытаний, я из тех, кто боится скуки… да и это уникальная возможность посмотреть на необыкновенных людей вблизи.

Больше всего, конечно, надеялся наткнуться на Владимира Этуша. Точно знаю, что «Иван Васильевич меняет профессию» еще не вышел на экраны, такую премьеру я бы не пропустил, в СССР все очень живо обсуждают новые понравившиеся фильмы, а этот прогремит, и как прогремит… Значит, как Шпака его еще никто не знает, а для меня он по этой роли больше всего и запомнился, конечно. Будет он или нет – тут уж как повезет…

Ехал в театр и волновался. Да, сам недавно говорил Эмме, когда в Москву приезжала, что генералы и главные редакторы – обычные люди, как и мы, но это никак не относится к актерам. Они не совсем и люди, и уж точно не обычные. Кто угодно может стать генералом, особенно в мирное время, когда не понять, на что ты способен, как командир на поле боя. Кто угодно может стать редактором, просто по протекции. Но невозможно стать по протекции известным, любимым в народе актером. Это, мать его, талант один на миллион и неустанная работа над собой. Эти люди всегда одной ногой в этом мире, а другой – в вечности. Создают культурное поле человеческой цивилизации. Будят в нас эмоции, заставляют плакать и смеяться. Повторять за ними полюбившиеся фразы… И за это им можно простить многое, что никогда не простят обычным людям. Конечно, как тут не волноваться…

Меня ждал местный профсоюзный деятель, стоя рядом с билетерами. Представительный импозантный мужчина лет тридцати, сразу видно, что в театре работает. Имя-отчество его пролетело мимо меня, и я понял, что надо все же успокоиться. А то может дойти до того, что буду мекать и бекать, выйдя на сцену.

– Извините, я очень волнуюсь, – честно признался ему, – такая честь, выступать перед любимцами публики… Не могли бы снова повторить, как вас зовут?

Он улыбнулся понимающе и даже подмигнул мне.

– Понимаю… Как я вас понимаю! Сам иногда задумываюсь, какая честь просто находиться рядом с этими людьми. Василий Декабристович Карельцев.

Я немножко не понял. Фамилия двойная, это понятно. Предлагает, что ли, по имени его просто звать? Как-то неожиданно, театр все же…

Он снова открыто улыбнулся:

– Понимаю ваше замешательство. Декабристович – это мое отчество. Василий Декабристович.

– Все, понял, – кивнул ему, – имя отцу дали в честь участников декабрьского восстания…

Василий Декабристович развел руками – мол, как-то так, и пригласил меня пройти внутрь.

– У нас сегодня с вами официальная тема «Советская культура интернационализма», – сказал он, пока мы поднимались по лестнице на второй этаж, – но Ионов сказал, что вы журналист «Труда». И можете рассказать о своем творческом пути…

– Честно говоря, ситуация дурацкая, – покачал я головой, – рассказывать про культуру творцам культуры, или про биографию в журналистике длиной меньше, чем в год, людям, у которых творческая биография у некоторых уже лет так за сорок…

Василий Декабристович ободряюще улыбнулся и сказал:

– Да вы не переживайте так, наши актеры все понимают. По плану лекция, кто-то же должен ее прочитать? Почему бы и не вы?

– Ну, тогда сами скажите, какая из двух тем предпочтительнее.

– Вторая, первая тут уже очень прочно освоена, и сказать по ней что-то новое решительно невозможно.

Я, конечно, мог бы поспорить, это нынешнему человеку нечего сказать нового таким культурным корифеям, что здесь собрались. А у меня же опыт будущего. Который иначе, чем путем в бескультурье, и не назвать… А с другой стороны, зачем пугать такими перспективами творческих, а значит, ранимых людей? Мне тут еще не хватало инфарктов и инсультов по время лекции…

– Хорошо, договорились!

Привык выступать в различных залах. Но никто еще не выпускал меня на сцену одного из главных театров страны. Блин, да как тут собраться с мыслями вообще! Был бы молодым пареньком, точно не сумел бы. А так, конечно, все же справился. Хотя вначале и давая себе мысленно подзатыльники за попытки тела засбоить…

Начал с того, что глубоко поклонился залу. И сказал:

– Мое почтение тем, кто только и заслуживает быть на этой сцене! Я на ней оказался совершенно случайно и знаю, что я ее не стою…

Грустно сидевший в ожидании того, как будут ездить по ушам банальщиной зал ожил, а кто-то даже крикнул «Браво». Без издевки, причем.

А затем я принялся рассказывать. Что все мои уже изданные статьи делятся на две категории. Первая – призванные не забывать, почему хорошо жить в СССР, как тяжело это досталось, и беречь это, кровью завоеванное, наследие предков. Сказал, что знаю, что в зале много тех, кто сражался с фашистами, и именно они лучше всех понимают, насколько это важно для нас всех, сберечь то, что они защищали. И вторые – в помощь решения тех проблем, которые возникают у простых советских граждан. Рассказал про совместные выезды на жалобы по письмам граждан. Сбился немного, когда в зал вошли два опоздавших человека – Михаил Ульянов и Юрий Яковлев. А потом и Этуша в зале нашел, он скромно устроился в самом дальнем ряду. А может, просто вздремнуть решил на заведомо ненужной для него лекции. Но, к счастью для меня, все же не спал. Даже кивал иногда. Так что я прямо чувствовал, когда такие люди меня слушают, как энергией подзаряжаюсь…