Шесть дней занимались в классах и в кабинах. В промежутках между занятиями успел съездить на картонажный завод в Ковно и на самолетостроительный, где собирались «Аисты». Мне требовались картонные трубы диаметром 325 мм и длиной полтора метра. В столярной мастерской заказал деревянные разъемные кружки. Часть из них подготовил для установки гранат РПГ-40, часть для гранат Ф-1. Разрезные деревянные кружки фиксировали предохранительные ручки гранат со снятыми предохранительными чеками. В эти же деревянные кружки вворачивались «ушки» подвески контейнера. Две тонкие стальные проволоки проходили через картонный корпус и были предназначены для «вскрытия» стенок трубы, чтобы контейнер разваливался сразу после сброса. Проволочины цеплялись к замку, и могли быть были отсоединены, в случае посадки вместе с бомбой. Эти подарки я подготовил для немецкой пехоты и техники. К сожалению, сам контейнер еще не прошел испытания, и отсутствовал инерционный взрыватель АТ-4, который бы позволил сбрасывать Ф-1 с любой высоты. А так, только 100 метров, иначе граната взрывалась в воздухе. На мою возню с деревяшками обратил внимание и комиссар. Спросил: зачем?

– Это – контейнер для мелких бомб. На самолете установлен бомбовый прицел ПБП-1б, но, через него днем практически ничего не видно. Сбрасывание одиночных бомб фактически бессмысленная трата боеприпасов.

Он – не поверил. Я выложил 15 металлических листов на «дороге» на полигоне с дистанцией 25 метров, как положено в немецкой армии. Предложил на спор ему пройтись двумя «чайками» с «сотками». А я зайду на ЦКБ-57 с четырьмя кассетами с РПГ-40. Я – победил! Вообще-то, мы уже это проходили, и коньяк Ереванского завода оценили вполне. Но! Количество ящиков было не определено соответствующим наставлением НИИ ВВС. Они, кстати, первыми закочевряжились! Дескать, в этом случае и прицел не нужен. Точно! Нафиг не нужен, только голову об него бить. Берешь цель, проводишь прямой угол от нее, и ориентир, лежащий на траверзе. Закрываешь крылом и жмешь кнопку, и вуаля! Триста метров по направлению накрыто. С одного контейнера.

И вообще, комиссар оказался очень внимательным и отзывчивым товарищем. Практически сразу он понял, что поддержать – много дешевле, чем: задробить. Помогал, и привлекал со своей стороны многих людей. Короткая стычка произошла, когда я на тактике начал производить разбор действий «Люфтов». Дескать, товарищ Сталин говорит, что мы с немцами дружны, как никто.

– Разрешите вопрос, товарищ комиссар!

– Ну, давай!

– Вы какого года рождения?

– Десятого.

– Следовательно, в тридцать восьмом вам было 28 лет. Так?

– При чем здесь это?

– Значит, Вы помните, что товарищ Сталин говорил тогда про немецких фашистов?

– Ну, теперича – не то, что давеча. Товарищ Сталин говорит…

– А он не может сказать, что наш единственный враг сидит за Неманом. Он надеется, что мы, рядовые коммунисты и комсомольцы, понимаем, что не случайно именно в западные округа направляется новейшая техника. «Ил-2» заточен для борьбы с вражескими колоннами и танками, товарищ комиссар. Компанию в Польше разбирали?

– Ну, было дело.

– А мы, в Воронеже, искали средство борьбы с этим явлением. Кассетные бомбы – один ИЗ способов, товарищ комиссар.

Алексей Михайлович поморщился, но две эскадрильи «И-153» стали нашим прикрытием.

Впрочем, не полетами, только, были заполнены эти дни. Меня выволокли, буквально, на какую-то свадьбу в Даукше. Там знойная брюнетка взяла меня в оборот. Красивая, надо отметить. Я пригласил ее потанцевать, и почувствовал, что влип. У нее были очень красивые большие глаза. Ее муж погиб в 39-м под Данцигом. Она похлопала длиннющими ресницами, сказала что-то интригующее на не совсем понятном языке, в котором прорывались русские слова. В результате, мы оказались где-то на сеновале, где остро пахло сеном и коровьей мочой. Чуть в стороне шумно дышали несколько буренок. Она остановилась у самого входа, и немного повозилась со своей юбкой. Под ней ничего не оказалось. Трусики я обнаружил в ее руке. Она «заботливо» надела мне изделие номер 2 на соответствующий орган, и для нас остановилось время на несколько часов. Кристи, ее звали Кристина, убежала под утро, а я, не выспавшись, притащился на аэродром, где с утра начинались полеты. Но, увидев мою шею, мои товарищи дали мне немного поспать.

С Кристиной мы встречались почти каждый вечер, возле плотины, где была ГЭС, которая обслуживала и аэродром, и станцию. Замужем она была около двух недель, и два года вдовствовала. Сама из Данцига, но жила у родителей бывшего мужа, и бесплатно ухаживала за их коровами. Ее интерес ко мне был не особенно случайным. О чем мне поведал сначала начальник Особого Отдела, а потом эти же слова подтвердила и сестра ее бывшего мужа. Она прибежала сообщить мне, что Кристина прийти не сможет, у нее «женское недомогание». Сестра была девочкой лет 16-ти, на вид. Чуть позже выяснилось, что ей восемнадцать, но, это значения никакого не имело. Она спросила: зачем пан офицер якшается с Кристи, которая спит с немецким шпионом Вацлавом? Я пожал плечами. Мне было все равно. Я не считал Кристи чем-то большим, чем…

– Вы знаете, что будет война? – спросила девочка.

– Знаю.

– Кристи – не жидовка, она – полячка, я не знаю почему мой брат и Вы клюнули на эту продажную женщину! Зачем она Вам?

Что ей было ответить? Что мне все равно? Ребенку так отвечать нельзя. Я протянул к ней руку. Но она отбила ее, злобно прошептав какие-то еврейские ругательства. Потом долго плакала, сидя на траве возле меня.

– Я Вас люблю, и буду ждать Вас, когда Вы вернетесь. – «Этого мне только и не хватало! Ехали бы вы из этого гиблого места, где даже родственники предают друг друга». Выплакавшись, она ушла домой. С Кристиной у нас ничего не изменилось, кроме одного: уже перед самой войной она сказала, что утром 22-го немцы нападут на нас. На 02.00 берлинского времени назначено нападение. Что она хочет иметь сына, который будет ждать меня здесь. Вот и пойми женщин! «Вешать надо таких Красных Шапочек близь нашего леса!»

В конце мая к нам приехали летчики-балтийцы на десять дней, мы помогли им освоить машины и провести несколько пробных торпедометаний торпедой 45-36АН, десяток штук, которых, мы «захомячили»: отложили для следующей партии обучаемых.

В полку побывал генерал-майор Ионов, начальник ВВС округа. Он прибыл вместе с командиром 8-й САД полковником Гущиным. Нас обругали последними словами, что до сих пор не сформирован 86-й штурмовой авиаполк, название которого мы только что услышали. В эскадрилье сейчас 15 самолетов, и 18 летчиков, способных их водить. Из них шесть – ночников. Наступило 18-е июня, и мы разлетелись по аэродромам подскока, большую часть из которых выбирал я сам. Ставил единственное условие: максимальная близость к стационарным мостам через Неман. По существу, эскадрилья стала отдельной, так как приказ был оформлен так, что у меня было право, не согласовывая с командованием, ставить в план учебы любые полеты. К 19-му июня у меня было запасено топлива на 18 вылетов всей эскадрильей, пять малокалиберных и шесть крупнокалиберных зенитных батарей, две эскадрильи «И-153». Правда, у них топлива было значительно меньше, но существовал большой запас РС. Каждое звено штурмовиков имело 160 контейнеров с противотанковыми и противопехотными гранатами. 16-ть выливных приборов с КС, и полторы сотни бомб 25, 50 и 100 кг на борт. Как удалось надыбать столько зенитчиков? Есть старинная мудрая мысль: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.» Зенитчики разъезжались по лагерям, а я, обладая некоторой долей свободы, устраивал площадки рядом с ними. И им хорошо, и мне неплохо.

20-го крайний раз перед войной встретился с Кристиной, когда она и сказала мне о сроках начала войны. Впрочем, это и так чувствовалось. Я ей сказал забирать золовку и мотать отсюда, как можно дальше.

– Я не могу, я сражаюсь за Великую Польшу, а их – отправлю!

Созвонился с пятой эскадрильей управления и связи в Ковно, с командиром которой были налажены хорошие отношения. Ему, в иносказательной форме, было сказано, что в случае обострения ситуации, он должен перегнать своих «Аистов» ко мне. Он подтвердил свое согласие, попросил отправить ему топливо, которое, понятное дело, по общей разнарядке ему не доставили.

В субботу в 16.00 заступил в наряд дежурным по эскадрилье и командиром дежурного звена. Отменил все увольнения, и четыре раза проверял все гарнизоны, правда, по телефону. С 00.00 МСК, с 22.00 берлинского, перешел на радиосвязь по коду. В 01.00 принял команду «Гроза» по радио и поднял по тревоге все звенья эскадрильи. Передал это все в полк. Шесть машин собирались на ночной вылет с двумя парами связанных «соток». Я сам сидел напротив моста королевы Луизы в Тильзите возле небольшого местечка Тушки, что у Тауроггена. Отсюда ровно 35 километров до восточной опушки Микитайской рощи, и тем же курсом выходишь прямо на мост.

– От винта! – команда подана, не закрывая фонаря, стартую и ложусь на курс 300. Справа от меня идет Павел. У него задача чуть легче: выйти на западную опушку той же рощи, найти железную дорогу, и положить железнодорожный мост через Неман. Желательно: обеими парами бомб.

На выходе врезал залпом 8-мью эресами по скоплению противника на той стороне моста, Паша доложил, что мост лежит, и он, тоже пустой, разрядился по полустанку с эшелонами. Сели, и через двадцать минут ушли с торпедами вдоль по Неману, каждую машину в этом полете прикрывало по шесть «чаек». Мосты-то лежат, но немцы, в основном, переправляются по наплавным мостам. Если сбрасывать торпеду с минимальной высоты 15 метров, то заглубление у нее составит всего два метра. Выставили полметра углубления, и пошли. Но, уже озираясь. Во-первых, остальное вооружение снято, во-вторых, это балда требует на взлете один угол, отрицательный, иначе хвостом цепляет, а для правильного входа ей необходим положительный, иначе нырнет и в грунт зароется. Поэтому после взлета ей требуется электролебедкой подтянуть вверх передний узел подвески, расположенный в районе 2-го шпангоута, создав положительный угол при сбросе. Устройство, типа домкрата жигулей, с довольно длинным штоком крепилось к 5 мм-вой бронепалубе, и, несмотря на обтекатели, довольно сильно сбрасывало скорость. Снять его можно было только на земле. А остальные самолеты эскадрильи ушли искать бомбардировщики противника. Они где-то на подходах. У Виелени вижу ведущую бой погранзаставу и немцев, успевших навести мост, по нему катятся на нашу сторону танки Гота. «Чайки», шедшие впереди, ударили РСами по скоплению пехоты, и отвлекли огонь от меня. Сброс! Торпеда выпрыгнула из воды, опять зарылась в воду и пошла. У Средников отлично сработали сами «чайки», угодившие бомбами в переправу.

– «Мессеры»!

– Серега, уходи, мы прикроем!

Отсюда 42 километра до Кейдан. Не, ребятки! Ыстчо рановато! Я развернулся и пошел в лобовую на атакующие «Эмили». Их всего четыре, атаку я сорвал, пока они разворачивались, мы успели прижаться к земле и встать в круг. И, короткими выпадами, покусывали «мессов», пока один не задымил. От нас отстали, и мы ушли на заправку. В Кейданах машины растащены по капонирам, есть, какая-никакая, зенитная артиллерия. Я зарулил в «свой» капонир, и оттуда пошел на КП, который переехал в землянку у пруда.

– Товарищ майор! 8-я эскадрилья с 03.30 совершила 21 боевой вылет. Положили шесть мостов стационарных, и один – наплавной. Других данных пока нет, требуется дозаправка и перелет на аэродром подскока. Истребители прикрытия поразили один наплавной мост и обстреляли противника на правом, нашем, берегу Немана. Поврежден один истребитель противника. Командир «восьмой» лейтенант Шкирятов.

– Грустно докладываешь! А комиссар Мирошкин доложил, что сбито 16 Ju-87 твоими орлами.

– Я не знал, я в воздухе был, они на другом канале. Потери есть?

– Потерь нет. В «восьмой». В полку есть потери. Уже третий налет на аэродром отбиваем. Тут хоть и машин немного, но бомбят исправно, поэтому заправляйтесь, и улетайте на подскок. Разведку бы организовать, откуда они по нам работают.

– Ко мне должны «Аисты» из Ковно перелететь. Их и отправлю. – я посмотрел на часы.

– Тут тебя какая-то гражданка домогается. У моста.

– Некогда.

– Некогда, значит, некогда. А так бы сходил, у тебя минут десять есть.

Здесь, действительно, триста метров. Прошел на КПП, там сидят Кристина и Хильда. Их дом разбомбили. Кристина сунула в руку записку, и сказала, что через час у них поезд, они едут в Москву через Паневежис.