– Я соглашаюсь на твои условия, но с чрезвычайной неохотой, – сказал он, – и твое поведение подтверждает мои худшие подозрения: ты вульгарный тип, думающий лишь о себе, и если тебя не будет в этом городе, это станет сущим благословением для всех. Что заставляет меня перейти к вопросу твоей женитьбы на моей дочери.

Я становлюсь де Мальвой

Брачные перспективы больше всего зависят от вашего дара зрения. Проще говоря, чем сильнее цветовое зрение у вас с партнером, тем выше по цвету будет ваш ребенок. Личное продвижение невозможно в пределах вашей собственной жизни, но путем тщательного и кропотливого хромогенетического отбора в течение нескольких поколений, ваши потомки смогут подняться на самый верх. Верно и обратное: неразумное инвестирование в вашего партнера может привести вас к деградации до Серого за два поколения.

Из «Книги Гармонии» Манселла

Женитьба на Виолетте не была для меня неожиданностью. Вложение в цветовое зрение детей было делом совершенно нормальным, и де Мальва имел грандиозные планы на свою семью. Он достал из кармана готовый брачный сертификат и выложил на стол – я увидел, что Виолетта уже его подписала.

– Ты будешь носить фамилию де Мальва только как почетную, и твой отец получит тысячу баллов в качестве приданого. Если я обнаружу, что ты спал с моей дочерью ради чего-то иного, кроме чистого воспроизводства, гнев мой и госпожи де Мальва будет ужасен, а месть беспощадна.

– Заверяю вас, что к этому очень мало шансов.

– Согласен, – он протянул мне ручку. – Мы вырастили нашу дочь как молодую барышню безупречного вкуса и самообладания. Подпиши здесь.

– Это меньше, чем мы договаривались, – сказал папа, глядя на сертификат. – Вы говорили про десять тысяч.

– Я считаю новое предложение достаточно щедрым с учетом нынешних обстоятельств. Мы ничего не знали об асоциальной криминальной натуре Эдварда, когда впервые обсуждали сделку.

– Подпишу после суда, – сказал я.

Де Мальва обернулся к отцу.

– Цветоподборщик Бурый, прикажите сыну подписать.

– Мой сын уже достаточно взрослый, чтобы жениться на ком хочет.

Де Мальва окинул его яростным взглядом, затем меня, затем снова посмотрел на папу.

– Одному из вас лучше подписать, иначе будут проблемы.

Виолетта уже была беременна от меня, но не потому, что она мне нравилась или мы переспали ради забавы – она вынудила меня на случай, если я не вернусь из поездки в Верхний Шафран. И понятно было почему: сейчас де Мальвы смещались к синей границе пурпурного, так что с учетом того, сколько красного я вижу, зрение нашего ребенка будет достаточно сбалансировано по красному и синему, чтобы обеспечить будущее династии де Мальва. Брак должен лишь узаконить этого ребенка. Я был производителем, не более, и все это было нужно лишь для подтверждения родословной.

– Я женюсь на вашей дочери, – прервал я напряженное молчание, – но у меня есть два условия.

– Я слушаю.

– Мой отец получает две тысячи баллов и гарантию работы минимум на десять лет.

– Готов согласиться на первое, на второе не могу. Всякое может случиться.

– Тогда ваша дочь родит ублюдка. Ему придется носить общее пурпурное имя вроде Сливоу или Виноградденс – эту фамилию, не вашу, будет носить Пурпурный, так необходимый для укрепления ваших династических амбиций.

Он злобно зыркнул на меня, на лбу его запульсировали вены.

– Хорошо, – сказал он наконец, – я принимаю твои условия.

Он ворча написал протокол о намерениях моему отцу, в котором обозначались условия его труда, затем придвинул ко мне брачный контракт. Я написал свое имя на листке бумаги и теперь был женат на Виолетте де Мальва, одиннадцатой в хроматической иерархии города.

– Вот копия твоего брачного контракта, – сказал де Мальва, отрывая квиток внизу формы, – и я поздравляю тебя лишь потому, что протокол этого требует. Не воображай, что ты проживешь достаточно долго, чтобы сопроводить мою дочь в Пурпур-Реджис или воспользуешься любым другим преимуществом нашего рода.

Затем он сменил мою фамилию в моей балловой книжке и скрепил подписью, ровно так же, как мог заменить имя свиньи. Брак по любви был редкостью в Хроматации.

– Я сообщу Виолетте о ее браке, и исключительно ради видимости можете проявить ограниченную привязанность друг к другу на публике. Чем скорее твое пребывание в роли моего зятя закончится, тем лучше.

Де Мальва ушел, не сказав больше ни слова, и мы с отцом остались в смотровой одни. Мы оба выдохнули.

– Спасибо за продление на десять лет, – сказал папа, – но лучше бы тебе найти несколько ложек с индексами, или префект найдет другой способ избавиться от бесполезного горожанина.

– Постараюсь.

Он на мгновение задумался, затем сказал:

– У меня двенадцать заказов на заражение Плесенью с момента приезда.

Это был неосторожный разговор. Месяц назад я и не думал, что Плесень – это не болезнь. Многое изменилось, и мне нравилось, что папа понимает, что может мне доверять. Таким по понятным причинам не делятся. Я чуть помолчал, затем спросил:

– Как осуществляется приказ?

– Ставится диагноз – бурсит локтевого сустава. Я должен взять человека на осмотр, отцветовать его оттенком Плесени замедленного действия, и через сорок восемь часов он окажется в переработочном цеху.

– А если у кого-то настоящий бурсит?

– Я не уверен, что такая болезнь существует. Но если так, то приказ пришел бы не от Совета, но от Контролера Физического Здоровья.

Он выбрал образец из привезенного Кальвадосом пакета и сунул его в газовую лампу. Как только тот затлел, отец бросил его на стол, где тот бурно сгорел. Мне не было нужды спрашивать, что это был за оттенок и что случилось бы с любым, кто его увидел бы.

– Во время моей вахты Плесени не будет, – сказал он.

– А с тобой не сделают того же, что с Робином Охристым? – спросил я, поскольку прежний Цветоподборщик был убит в Зеленой Комнате.

– Это необычно, что Охристого убили вот так, – согласился он. – Обычно просто вызывают Контролера-Заместителя. И они делают всю работу, от которой отказывается Цветоподборщик.

– Я не слышал о Контролере-Заместителе Цветоподборщика.

– Будем надеяться, что и не услышишь.

До недавнего времени папа казался мне скучным, но крепким и надежным членом Коллектива. Оказалось, что этот образ далек от реальности, и я подумал – сколько таких, как он, рискуют всем в своем тихом сопротивлении.

– А что такого сделала мама, раз ей поставили бурсит? – негромко спросил я, поскольку она погибла от Плесени, когда мне было восемь лет. Тогда папа еще не был Цветоподборщиком и ничего не знал об этой работе.

– Думаю, она слишком часто посещала Ярмарку Бесправилья. Первый раз под этим предлогом она посетила Радужную комнату.

Туда женщины ходят для тайного повышения цветонасыщенности зрения своего потомства. Поскольку у мамы было 23,4 процента красного, а у папы 50,2, не надо быть гением, чтобы понять, что мои 86,7 взялись откуда-то еще, от кого-то с почти чистым красным зрением. Какому-то префекту, скорее всего, потребовались лишние наличные, или просто некий красный фундаменталист захотел повысить общий зрительный дар.

– Но на Ярмарке она тоже побывала, – продолжал отец, – и увидела или узнала что-то, или встретилась с кем-то, и с тех пор возвращалась туда каждый год, маскируясь под участника Громкого Медного оркестра Нефрита.

– Ее же не отцветовали Плесенью за вранье, что она умеет играть на валторне.

– Нет, – ответил папа.

Он сложил руки на груди.

– Ярмарка Бесправилья лежит несколько вне рамок Правил – «Книга Гармонии» разрешает двухдневный праздник, чтобы позволить случайное смешение людей, событий и обмен информацией. Твоя мать уподобляла его предохранительному клапану или деформационному шву на мосту – то, что не гнется, в конце концов сломается, и если Коллектив рассматривать как единое целое, несколько дней относительной свободы просто необходимы, несмотря на риск. В конце концов, свободное обсуждение перемен не обязательно приводит к действиям, а подрывной болтовни может быть самой по себе достаточно, чтобы удержать недовольных от желания действительно подорвать что-нибудь.

Мы оба на миг замолчали.

– Так что делала мама на Ярмарке Бесправилья?

– Не знаю, но возвращалась она обычно с умениями, которых у нее прежде не было.

– Например?

– Геометрия, и еще ее внутренние часы отсчитывали время во сне, хотя у нее бывали от этого кошмары, если до того она ела сыр. Что важнее, она сказала, что если ты вырастешь любопытным, то тебе надо будет отправиться туда и найти Вестника. Он где-то возле шатров с аттракционами, где выставляют сохраненные антропологически интересные образцы вместе с различными животными с двумя головами.

Я уже один раз видел Вестника, в краткий отрезок времени, когда Джейн перенастраивала мои глаза, чтобы я получил временный иммунитет к Плесени. Именно потому мы и уцелели в Верхнем Шафране, а Кортленд погиб. Другие люди видят Вестника время от времени, но отмахиваются от него как от злого духа.

– А как найти этого Вестника? – спросил я.

– Никак. Он сам тебя найдет.

– Он нашел маму?

– Когда она вернулась, ее просто распирало от историй. Она сказала, что есть сущность, существо, которое контролирует наши жизни: всевидящее, всемогущее, всезнающее и вездесущее. Сущность, которая знает, что мы делаем, где мы, и в конечном счете управляет нашей судьбой.

– Выше чем Наш Манселл?

– Она сказала, что эта сущность создала Нашего Манселла, Национальную Службу Цвета, мир, в котором мы живем, животных, что делят мир с нами, и даже нас самих. Вестники существуют для того, чтобы Великий Творец мог передавать нам свои мысли и идеи.

– Я видел одного, – поделился я, – они у нас в голове.

– Твоя мать говорила то же самое. Но Создатель посылает и плотских гонцов: Ангелов, что по ночам спускаются с высоты на молчаливых крылатых конях, забирая людей для изучения, или чтобы поразить тех, кто разгневал Его.

– Прямо как Бледный Всадник.

– Правда ведь? Легенды должны с чего-то начинаться, хотя я не уверен, что Летучие обезьяны^[13] вообще существовали когда-нибудь.

– Согласен. А она называла эту сущность по имени?

– Она называла его Утопиакорп.

Я подумал о Жаклин Хансон и вытащил из кармана ее идентификационную пластинку.

– Упавший человек не был мужчиной, – объяснил я. – Это была женщина.

Я протянул ему пластинку.

– Утопиакорп, – прочел он. – Она носит имя Творца. К чему ты клонишь?

– Я не знаю. Может, Хансон была Ангелом, который случайно упал на землю и встретил свою смерть вместо того, чтобы принести ее другим.

Он вернул мне пластинку.

– Все это звучит немного нереально, – сказал он. – Всемогущие существа, Вестники и Ангелы, несущие смерть с небес. И еще странность – твоя мать еще говорила, что если носить перчатки, то станешь невидимым для лебедей.

Я облегченно выдохнул. Теперь мать показалась выдумщицей, от чего все ее другие заявления попадали в категорию «совсем вряд ли.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Что твоя мать была несколько слаба на голову. Да, она делала порой весьма странные заявления, но у нее всегда было стальное чувство реальности.

– Думаю, мне надо попасть туда и найти этого Вестника, – пробормотал я, думая, как бы мне достать пропуск и присоединиться к четырнадцати счастливчикам, которые поедут на Ярмарку Бесправилья – если я переживу следующую пару дней.

Папа нажал кнопку громкой связи:

– Люси, будь добра, позови Сида и Бобби, чтобы они получили свое плотницкое цветование.

Он посмотрел на меня:

– Эдди.

– Да?

– Будь осторожен. Если ты поднимешь ковер, не найдешь ничего, кроме пыли.