Это был какой-то полуразрушенный храм. Покинутый давным-давно и позабытый. Деревянные стены потемнели и потрескались, а занозистый скрипучий пол местами порос чахлым блёклым мхом. Воздух заполняла пыль пополам с запахом пересушенных трав, призрачный свет лился откуда-то сверху, с потолка в виде разбитого на секции круга с выцветшим «солнцем» посередине. Я замер, задрав голову. Подобную конструкцию называли «небесами» – я как-то был в Карелии, на экскурсии по памятникам древнего деревянного зодчества.

Что б мне провалиться! Внутри моей башки существовал храм!

В самом центре, на каменном ступенчатом постаменте, в окружении света стояло оно: собакоподобное, в загнутых книзу иглах по горбатой спине, с торчащими строго вверх неподвижными ушами, как у египетского бога смерти. Три хвоста существа то скручивались туго, то снова расплетались, шевелясь отвратными остроконечными червями. У основания постамента светилось что-то наподобие таблички или даже экрана с надписями. Издали виднелось только:

«Нхакал первой ступени».

Я приблизился осторожно, глядя под ноги – расстояние между досками пола кое-где было прямо-таки опасно большим. Всё это время я ощущал себя во плоти, дышал и всё чувствовал. Был сам внутри себя же, как чёртова матрёшка! Поразительно…

Ещё более удивительными были надписи ниже:

«Талант 1–1. Постоянная тяга к отмеченному; если отмеченный использует талант сущности, незамедлительно становится известно его точное местоположение. Преодоление любых препятствий на пути к отмеченному».

«Отрицательная сторона: неповиновение. Чем дольше отмеченный остаётся в живых, тем большую власть получает нхакал над телом ловчего».

Мы смотрели друг на друга, псина не сходила с постамента и даже не меняла позы, изредка издавая странные щелчки, очень похожие на эхолокацию каких-нибудь дельфинов. Я был ей не интересен.

– И что мне с тобой, падаль, делать?!

И вдруг нхакал повёл головой, вытянувшись в стойке, как борзая на зайца по зиме. Длинные клинья ушей заострились ещё больше, и в ту же секунду меня потянуло обратно в слякоть переменчивого Питера.

Я очнулся с хриплым вдохом и кое-как сморгнул колющую сухость в глазах. Я совершенно точно знал, где сейчас лысый тип! Увидел его! Он был всего в трёх кварталах отсюда! Опять на Литейном мосту!

– Херово, да?.. – надо мной нависла бородато-доброжелательная рожа бомжа. – Мужик, ты лучше бухай. На хер наркоту!

Я криво усмехнулся и поднялся, изо всех сил держа себя в руках. Непреодолимо захотелось от души врезать по этим кислым вареникам, что у него вместо губ! Не знаю как, но я сдержался. И даже сунул сердобольному бомжу мятые купюры из кармана чужого исполосованного пальто. Деньги теперь мне были ни к чему.

– Благодарю! – бездомный радостью аж подавился, смачно закашлявшись.

Стараясь не привлекать с себе лишнего внимания, я спрятал рассечённое лицо в стойку воротника и уверенным шагом двинулся навстречу людскому потоку. В голове почти не осталось мыслей – всё, чего я хотел, было связано с целью, обозначенной мне мифической псиной. И нхакал делал всё, чтобы я оказался у цели как можно скорее: вот, как-то удачно получилось обойти патруль полицейских, которых наверняка привлёк бы мой вид, а следом и светофор вспыхнул зелёным, едва я приблизился к проезжей части, хотя счётчик буквально только что показывал ещё с десяток секунд ожидания.

На месте я оказался быстро, спустя каких-то пятнадцать минут быстрого шага. И первое, что понял: лысый определённо любил мосты. Вот прямо слабость у него была к спортивным плевкам на дальность с высоты!

– Верблюд, сука… – сквозь зубы прорычал я, не сводя с него глаз.

«Тесла» опять моргала аварийкой у отбойника. Мимо сновало много народу, и только поэтому я не подошёл к лысому сразу, а остановился пятью пролётами ниже, у старинного чугунного столба. Мачо в змеином пиджаке не видел меня с такого расстояния. Да и подойди я ближе, казалось, лысый не заметил бы меня – разговором по телефону и плевками на лёд он был поглощён целиком и полностью.

Нхакал подталкивал, скрежеща когтями – я ощутил, как мышцы приходят в движение против моей воли. Схватить гада за отвороты пиджака! Вышвырнуть за парапет, чтобы башку размозжил об оплёванный им же лёд! Но я сопротивлялся. Ждал и думал. Ведь это почти наверняка конец для нас обоих – меня тут же скрутят прохожие, а после посадят лет на десять, а то и больше.

Не-е-ет… не так это должно быть. Я знаю, как нужно поступить!

Задумка казалась бредовой, но точно лучше, чем на глазах у сотни людей скинуть человека с моста. И едва она мелькнула, я снова ощутил толчок, только на этот раз противиться не стал: перемахнул через отбойник и с невозмутимым видом двинулся к чёрной машине, то и дело оглядываясь назад, чтобы не оказаться под колёсами.

Я ожидал оглушительного боя сердца и дрожи. Ждал хора панических мыслей, что могу быть не вовремя замечен, разоблачён, узнан. Что ничего не выйдет, и всё случившееся зря.

Но оглушительным было только одно. Спокойствие.

Взявшись за ручку задней двери, я услышал, как щёлкнул центральный замок. Лысый всё ещё говорил по телефону, и это не он открыл автомобиль, нет. Это сделал нхакал. Я быстро влез внутрь и втиснулся меж рядами сидений, хоть это и оказалось нелегко: комфортом пассажиров в спортивных автомобилях сознательно пренебрегали, и ноги их зачастую оказывались возле ушей. И стоило мне перестать шевелиться, как вдруг за лобовым стеклом мелькнула широкая тень. Водительская дверь открылась.

– …да, всё сделано. Я снова на Литейном, круг замкнулся, можно начинать ритуал, – он всё ещё говорил по телефону. – Да… Да… Нет. Я сказал: нет. Хорошо. Я сделал то, что ты хотела, – лысый плюхнулся на водительское и закинул руку за сиденье, едва не задев меня. Кожа на его запястье шелушилась и отслаивалась. – Я хочу в род. Но ты сама говорила, что… Нет, это ты послушай! Я сделал всё, на что ты меня зарядила, я стал хер пойми чем, я такую кашу заварил, а ты мне говоришь, что не можешь принять меня в долбаный род?! Да кем ты себя возомнила?! Я жизнь свою просрал, чтобы…

На том конце послышалось такое шипение, словно бы лысый говорил с самой Медузой Горгоной. Он отстранил от лица телефон, как если бы тот вдруг накалился, и подался к рулю. Я не видел мачо, но ощущал, что он сейчас выглядел так же, как та гнусавая медсестра при виде меня. Он явно разозлил своего Каа.

– Нет… прости… прости меня… Я просто хочу жить!.. За то, что я сделал, меня… Но если я не… Но ведь… – он был настойчив, хоть и трясся весь. И в итоге договорил: – Но ведь только род меня защитит! Ты же сама говорила, что род…

Шипение сошло на нет. Лысый закрыл водительскую дверь и заговорил шёпотом, словно его могли расслышать из проезжающих автомобилей. Он почти рыдал и постоянно скрёб ногтями кожу на голове.

– Ради тебя я пошёл на диверсию… Это же угодья Вотчины!.. Они слабы, но на меня-то одного у них точно хватит силёнок!.. И та машина – вотчинники же почти вышли на меня за неё! Двое в машине были «спящими», они не в счёт… Но баба… Она же… Нет… Нет, я этого не хочу… Но… Но… Послушай, послушай… Она меня нарисовала!.. Она была долбаным Истоком! И её охранял один из рода Вотчины! Как это – ты знала?!.

«Беги».

Я вздрогнул и остался незамеченным только потому, что хозяин авто сам ёрзал на сиденье, не находя себе места от телефонной отповеди, которую спровоцировал собственной наглостью.

Кто это сказал? Я ведь совершенно точно слышал чей-то голос! Старческий какой-то, сказочно-скрипучий будто бы. Там в багажнике что, дедок какой завалялся?..

– Если так, то обратно в Тайланд… – лысый уже скулил и просто-напросто вымаливал собственное спасение. – Да… пожалуйста… Нет, не Китай, там Триада меня точно достанет!.. Тайланд, только Тайланд! Там у меня есть… ну пожалуйста…

«Открой дверь и беги прямо сейчас, малец».

Нет, мне не почудилось. Потому как иглопёс с башкой Анубиса тоже расслышал неведомого старикана и незамедлительно перешёл к активным действиям.

Я впился зубами в кожу сиденья, чтобы не зарычать – настолько был сладок этот миг! Момент мести! Руки потянулись вверх, к толстой шее лысого, который закончил умолять начальство и с выдохом облегчения откинулся назад. Я уже почти слышал его хрип и хруст позвонков. Почти ощутил податливость живой кожи и тепло его поганой крови, текущей по моим пальцам.

– Чтоб у тебя рога вовнутрь проросли! – сплюнул он под себя и запустил двигатель.

«Тесла» рванулась с места слишком быстро, но мне это не помешало.

– Чё за…

Остальное лысый уже прохрипел, выпучив на меня в зеркале маленькие чёрные глазки. Его мощная шея была срощена с морщинистым затылком, длины моих пальцев не хватало, чтобы обхватить её полностью, но зато сила в них образовалась просто нечеловеческая! Казалось, я прикоснулся к студенистому желе и с лёгкостью мог раздавить эти недюжинные шейные мышцы!

Машина вильнула и врезалась в отбойник, одной рукой мачо попытался разжать мои пальцы, но впустую. Я был в миллиметре от своей цели, в доле секунды от неё – стоило лишь надавить посильнее! И нхакал стрекотал иглами всё громче, подталкивая к этому. Но желание видеть этот блеск – ужас в чёрных глазах, что мелькали в зеркале – было гораздо сильнее. Убийца должен был понять, кто я! Понять, за что я здесь и за кого! И я поддался этому желанию.

Зря.

Имя своей жены я выговорить не успел. «Тесла» резко ушла влево, стрелка спидометра упала, и лысый рванул руль в обратную сторону. Удар, металлический скрежет. Отбойник выгнуло, мир завертелся дикой каруселью и с громким треском ломаемого льда погрузился в темноту.

Надо мною вспыхнули огромные глаза: холодные змеиные агаты, почему-то полные насмешки и странного вызова. А живая шевелящаяся темнота вокруг услужливо размножила свистящий шёпот, издаваемый невидимой пастью с раздвоенным языком на мотив беззаботной частушки:

«Он лихой, разудалой
Понесётся вслед за мной.
Он единственный такой,
Кто покончит враз с Игрой».

Но я не умер. Был всё ещё жив, и когда меня тащили наружу, из последних сил сопротивлялся. Мне по-прежнему казалось, что в руках заветная шея, и что нужно давить, давить, пока пальцы на найдут друг на друга. Отбивался, ничего не видя перед собою, хоть и ощущал ногами стылую воду Невы.

Это был конец. Машина погружалась. Замыкался и мой круг.

– Трос цепляй!..

– Режь, Семёныч! Нет, стойку, стойку давай!

Визг циркулярной пилы спасателей вернул меня в реальность. На переднем сидении, почти целиком уже затопленном, не было никого, дверь водителя распахнута настежь, а на моих пальцах остался всего-навсего слой омертвелой змеиной кожи…

«Держи его! Держи в узде нхакала!».

Я не понимал, чего от меня хочет старикан «из багажника». Псина внутри стрекотала иглами на спине и пускала волну за волной этих своих эхощелчков. Камень постамента под её когтями крошился, и ярость твари была уже неостановима. Поздно.

Отмеченный ушёл.

Злость затмила взгляд и украла дыхание. Меня вынули из медленно тонущей машины, но даже белый снегом Питер теперь весь был чёрен: то там, то тут проступали пятна, они лезли наружу отовсюду, живыми нефтяными кляксами. И что-то шептали.

«Держи, малец! Погубишь ведь!» – надрывался старик.

Впустую. Я уже ничего не мог поделать. Или не хотел?..

Я стоял возле машины на ватных ногах, мокрый, не принадлежащий сам себе, прямо как тогда. Спасатель не успел заглушить бензиновую циркулярку – он думал, что внутри остался кто-то ещё и хотел было резать дальше, но… Одно быстрое движение – никем не замеченный толчок в спину! – и диск легко проходит сквозь спецовку и вгрызается в рёбра.

– А-а-а-а!..

– Семёныч, твою мать!..