– Почти уверена. Даже знаю, чего хотят. Чтобы я в монастырь ушла, когда Лилечки не станет…

– Ей ведь лучше.

– Лучше, – согласилась баронесса и зонт сложила. – И… намного лучше… это хорошо. Это просто чудесно! Но…

– Но?

– А если все закончится? Если опять станет хуже? Дурбин… я у него спрашивала. Невозможный человек! Особенно теперь… он должен понимать, что его долг – быть подле Лилечки, а он взял и едва не умер. Теперь мало на что годен… так вот, говорит, что пока полной стабилизации не произошло, а значит, процесс вполне возможно остановится. Если не хуже…

– Не остановится.

– Вы… уверены?

– Да, – правда, Аглая понятия не имела, откуда вовсе взялась в ней эта вот нынешняя уверенность.

– Хорошо… чудесно… – зонт вновь раскрылся.

И закрылся.

– Но все равно, она ведь девочка!

– И что?

– А ему нужен наследник! И матушка… теперь станет обхаживать. Все уже решила… от меня избавиться, сослать в монастырь, а ему Лику подсунуть. Как же, она моложе, она… красивая! Все молодые красивы, а я…

На сей раз зонт схлопнулся с резким звуком.

– Я не могу этого допустить!

– Вы, возможно, слишком рано переживаете. Ваш муж, он…

– Мужчина. Он прежде всего мужчина. А какой мужчина не откажется заменить старую надоевшую жену на новую? Молодую, красивую, здоровую…

– Тот, который любит? – предположила Аглая робко.

– Деточка, – баронесса посмотрела снисходительно. – Любовь – это сказка, которая позволяет надеяться…

– На что?

– На все. Не важно. Главное, что он рано или поздно согласится. Поймет. И я должна быть первой. Поэтому, умоляю, превратите его… в жабу, в оленя, в кого угодно!

– Извините, – сила теперь ощущалась внутри клубком теплого солнца. – У меня вряд ли получится…

– Я заплачу, – баронесса схватила Аглаю за руку. – Он богат! Вы не представляете, насколько он богат. И… и я готова! Сколько скажете! Назовите свою цену… что угодно, только… помогите!

– Помогу, – Аглая коснулась лба баронессы, отпуская силу, которая уже устала ждать, когда же ей позволено будет творить. Правда, пока Аглая не понимала, что именно должна творить, но определенно не превращать.

Барона.

И баронессу тоже.

И вообще она взрослая серьезная ведьма, а потому думать тоже должна по-взрослому.

– Роди ему наследника, – сказала Аглая, подумав, что взрослым ведьмам нужно быть снисходительными. И мудрыми. И… и если баронесса родит, то проблема решится? Теоретически.

Та лишь моргнула.

А сила взяла и ушла внутрь её. Провалилась. И если так… то все правильно?

Аглая очень на то надеялась.

Вернувшись на свое место, она еще раз поглядела на барона, что-то втолковывавшего Норвуду. И убедившись, что ни в кого-то Козелкович превращаться не собирается, успокоилась окончательно.

– Видишь, – сказала Аглая кошке, которая-таки забралась в корзинку, чтобы улечься уголком. В кошачьей шерсти копошились подросшие котята. – Я тоже могу поступать осознанно.

Ежи мутило.

Странно. Ему и прежде случалось на кораблях ходить, в том числе и по морю. Море вот могло дурноту вызвать, а озеро… гладкое, будто стеклянное, и ладьи скользят по этой глади лебедями.

Ветер паруса наполняет.

Тишь вокруг.

Благодать.

А Ежи от этой благодати прямо-таки крючит. Он уже и глаза закрывал, и корень кислый жевать пытался, да без толку.

– Тяжко? – поинтересовался Евдоким Афанасьевич, и фиал, который Ежи на грудь повесил, потеплел, налился темною силой.

– Это…

– Вода тут…

– Я заметил.

– Много воды.

– И это тоже заметил, – Ежи приоткрыл левый глаз. Вокруг, куда ни кинь, расстилались воды. Чтоб их… уже недолго осталось. До берега дойдут, а там… разгружать ладьи на волок, и… появилось искушение объявить, что от волока до Китежа Ежи обычною дорогой доберется, верхами, чай, за день-другой управится, но он искушение поборол.

И головой помотал.

Нельзя.

Ни Стасю оставлять с этими вот, которые еще не поняли, во что Ежи превратился, но как поймут… а поймут… рано или поздно поймут.

Он проглотил вязкий ком слюны и потянулся к силе, которую теперь ощущал. Сила эта пронизывала воду и вширь, и вглубь, и… не от неё ли Ежи дурно?

…а каменьев, в которые эту силу упрятать можно, не так и много осталось. Он-то, конечно, к острову наведался. И водяницам поклонился, что бисером мелким, что иглами, зеркалами, бусами да многими иными мелочами, женскому сердцу дорогими.

Мало ли, как оно обернется…

…барана отвел черного стражу. Сам горло вскрыл и, отступив, отвернулся, а как повернулся, то не было на земле ни барана, ни даже следа его.

…книгу унес.

Ни к чему ей, одинокой, на острове оставаться. А вот каменьев драконьих взял пару. На всякий случай. Хотелось, конечно, и все разом, но… куда их девать?

И прознает кто…

В живых не оставят. Так что…

…взял он еще кое-что, правда, пока понятия не имел, что с этим, взятым, делать.

– Не держи её, – присоветовал Евдоким Афанасьевич, все ж таки изволивши показаться. – Позволь сквозь тебя пройти…

– Я пытаюсь, – просипел Ежи.

Чужая сила грозила стереть его, смыть, уничтожить, растворивши в себе. И откуда её столько взялось-то? Озеро ведь обыкновенное. С виду. И… и что Ежи о нем знает?

– Плохо пытаешься. Ты вон весь напрягся, того и гляди лопнешь с натуги, – Евдоким Афанасьевич огляделся. – Лепота… и ничего-то не переменилось…

Ежи сделал вдох, не тот, который воздухом тело наполняет, но силой.

Тяжко.

И все-таки…

…если помалу… не удерживая… только… представить, что он, Ежи, даже не стена – сеть рыбацкая, сквозь которую сила, подобна воде, течет…

– Правда, в мои времена от там храм стоял, – Евдоким Афанасьевич указал куда-то вдаль. – И деревушка была… куда подевалась?

– Сожгли, – вот кому Ежи вовсе рад не был, так это Радожскому, который держался вольно, будто полагая и земли эти, и корабль собственною вотчиной. На Ежи он и вовсе глядел сверху вниз, всем видом показывая, что он ему не ровня.

Ежи и не собирался ровняться.

В ином каком случае и вовсе постарался бы держаться подальше от князя, но, во-первых, места на корабле было не так и много, а во-вторых, уж больно этот князь был наглым.

Жених, чтоб его…

– Потом там, помнится, отстраивались, но тоже неудачно. Одну деревеньку мор выкосил, другую – пожар, на третью вроде волки… или еще какая напасть? – Радожский наклонился, опершись на борт обеими руками. – Недоброе место.

Недоброе.

И теперь Ежи, почти примирившись с этою вот силой, готов был согласиться с князем. Место было не просто недобрым.

Мертвым?

Пожалуй что. Именно оно делилось силой, которая и наполняла озеро. Будь то поменьше, то и вовсе вскорости омертвело бы.

– Родник там, – сказал он, правда, не Радожскому, но Евдокиму Афанасьевичу, который и не подумал исчезнуть. – Темный…

– Темных родников не существует, – ответствовал князь.

– Конечно, – желания спорить у Ежи не было. А вот родник имелся. И выходил он там, близ самого берега, выпуская тяжелую темную воду свою, вынося ее откуда-то из самых земных глубин. Эта вода и поила землю, меняя, что травы, что людей. Пристать бы там, пройтись, собирая их, переменившихся.

…может, удалось бы сыскать могильную крапиву, о которой в книге говорилось?

Ежи сделал еще один вдох, глубже…

И еще…

– Мне не нравится, что вы ошиваетесь подле моей невесты, – нарушил молчание князь. – Будьте любезны сгинуть…

– Сами… будьте любезны… сгинуть… – слова приходилось выговаривать осторожно. Сила больше не пыталась сломать Ежи, словно поняв, что и он не собирается мешать ей. Она… она пожалуй и вправду текла сквозь тело его, правда, нисколько не унимая дурноту.

– Я вижу, как вы на нее смотрите. Эта женщина не про вас, – князь повернулся к Ежи, теперь он глядел задумчиво.

– И вам она тоже не нужна. Сама по себе.

– Сама по себе – нет, но в исполнение клятвы…

– У нее нет этого вашего… узора.

– И что? Мало ли. Может, потом появится, – князь пожал плечами. – Или вовсе… мой очнулся и этого довольно. А потому я буду настаивать на исполнении договора.

Пальцы сами собой сплелись знакомым узором, правда, теперь вместо огня его наполнила темная тяжелая сила, существования которой наука не признавала.

– Погоди, – Евдоким Афанасьевич положил руку на плечо, и Ежи не удивился, ощутив тяжесть её. – Проклясть всегда успеешь. А то мало ли, вдруг да помрет до сроку.

Вот это обстоятельство Ежи совершенно не волновало.

– Сперва поглядим на этот договор…

Ежи позволил силе вернуться к темным водам. И отвернулся… оно и вправду. Проклясть всегда успеется.

– Я не позволю вам мешаться! – а вот Радожский отступать определенно не желал.

– И каким образом?

Сила, чувствуя человека, способного принять её, поднималась к поверхности воды. И та обретала темный, черный почти цвет.

– Я вам запрещаю близко подходить к моей невесте!

– Во-первых, она не ваша невеста, – счел нужным заметить Ежи. – А во-вторых, вы точно не можете что-то мне запретить.

Радожский нахмурился.

И… кажется, не привык он к подобным ответам. Не диво. Древний род. Славный. Богатый. И Государю-батюшке роднею доводится. Там, в Китеже, это важно. А он, Ежи, в провинции, выходит, отвык от того, что важно.

– Я… я тебя уничтожу! – князь покачнулся было, словно желая прямо здесь, прилюдно, исполнить угрозу свою. Но не исполнил. Не оттого ли, что очнувшееся от вековой дремы озеро подняло ладью на водяное крыло. Подняло, крутануло и бросило на воду да так, что весь корабль вздрогнул.

А Ежи покачал головой:

– Не надо, княже, глядишь, и пригожусь еще.

После уж, когда Радожский отошел-таки, правда, недалече, потому как была ладья невелика, да ко всему заставлена тюками, сундуками, бочонками и прочим грузом, Ежи устроился на мешках с зерном. Вытянув ноги, он закрыл глаза и так лежал, окутанный темным, никем-то, кроме него, невидимым маревом силы. Больше та не казалась опасною, не чувствовалось в ней желания смять, растворить Ежи. Скорее уж напротив. Сила ластилась, играла, что кот.

Кот, к слову, тоже не упустил случая. То ли на ногах Ежи лежалось ему удобнее, чем на мешках, то ли просто не желал он оставлять неразумного человека без присмотру, но Зверь вытянулся, завалился на бок, подставляя под ласку светлое брюхо.

– Уничтожит он нас, – проворчал Ежи, жалуясь на этакую несправедливость: живешь, живешь тут, а потом бац и какой-то князь появляется с претензиями. – Пуп развяжется уничтожать.

– Мря, – согласился кот.

– Мы и сами его… и не одного его… только вот выучимся, тогда кого хочешь и уничтожим.

Глава 4
О славном граде Китеже и жителях его повествующая

Наш бумеранг вперед летит!

…из творчества одного очень молодого и очень талантливого автора, чьим крылам еще не случилось быть опаленными беспощадной критикой.

Китеж показался белым туманным облаком, сквозь которое мелькали золотые искорки крыш. Облако близилось, растекалось по водам Ильмень-озера этаким покровом. И соскользнув со стен городских, тот и вовсе растворился, превратившись в туман.

Стася глядела.

На стены городские, издали казавшиеся белоснежными. На башенки, что по-над стенами поднимались. На крыши их красные, черепитчатые. Смотрела на дома, издали глядевшиеся единым белокаменным лабиринтом. И на дворец, что стоял на вершине холма, возвышаясь по-над прочими строениями. Окруженный зеленью садов, гляделся он нарядным.

Игрушечным.