Она с надеждой взглянула на брата, но эта надежда сразу увяла, когда она увидела, как горестно он прислоняется к двери.

– Работа не такая уж плохая, когда привыкнешь, – заверила его она почти умоляющим тоном.

– Я никогда не привыкну. И ты права. Она не плохая, она ужасная.

– Неправда!

Зедди стиснул голову, и кудри выбились между пальцев.

– Знаю, надо было раньше сказать, но я каждый раз робел, когда пытался поговорить с папой. В смысле, ну как я мог так с ним поступить после всего, что он для меня сделал? Так что я решил: «Ладно, Зедди, ну что плохого может случиться? Просто попробуй». Но хватило меня секунд на пять. Божьи сиськи, это просто катастрофа!

– Ты так говоришь, будто все это оказалось для тебя большим сюрпризом. Ты вообще-то знал, что похоронное дело передается от отца к сыну. Так повелось от Старых Богов, и папа готовил все для тебя с самого твоего рождения. Предполагалось, что ты станешь во главе конторы, а я буду заниматься бумагами. Мы в заднице, Зедди. Без тебя все кончено. «Бердсолл и сын» закроется. Рухнет. Исчезнет.

– Я знаю, но я же говорю, я не могу. Не хочу!

– Отлично, ну и чем тогда ты собираешься заняться?

– Ну уж точно не тусить с мертвяками!

Он будто отвесил Мёрси пощечину. На глаза навернулись горькие слезы, но она понимала, что уговорить его не получится, слишком уж несчастным он выглядел, молча сползая по двери на пол. Сдаваясь, она потерла лоб обеими руками.

– Ну и что будем делать?

– Не знаю. Пожалуйста, папе не говори. И Лил тоже. Она точно проболтается.

– Они все равно узнают.

– Знаю. Я скажу папе. Всем скажу, честно. Но к этому моменту я хочу иметь планы на будущее. Прикроешь меня пока что?

Мёрси задавалась вопросом, понимает ли брат, что выбивает землю у нее из-под ног. Она тринадцать лет работала не покладая рук, помогала папе держать «Бердсолл и сын» на плаву, чтобы передать Зедди, а теперь он собирался вдребезги все разбить. Хотелось спросить: «А как же я?» Но какое право она имела давить на жалость, чтобы заставить Зедди согласиться на работу, на которой ему плохо? Тем более что это не работа, а призвание. Она не могла так поступить с этим нахалом, которого любила с рождения.

Он подполз на коленях к ней.

– Пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста! – молил он.

И она сломалась как щепка.

– Уф. Ладно. Сохраню я твой секрет. Пока что. Но хоть лодки попробуй делать, если с телами никак. Хоть ради папы. И про свой диплом по философии признавайся побыстрее. А до тех пор будешь помогать мне со всем, что не связано с трупами. И еще помогай мне держать папу в узде, а то он все пытается заняться вещами, которые ему запретили врачи. Годится?

– Да. Точно. Годится. Ты буквально лучшая сестра на свете.

– Не забудь повторить это, когда Лил вернется в город, – вяло пошутила Мёрси, а Зедди крепко стиснул ее вместе со стулом.

Она уже забыла о загадочном письме, так что не обратила внимания на хруст бумаги в кармане, пока брат душил ее в объятиях.

Глава третья

Харт проторчал в зоне уже добрых двадцать шесть часов, когда явился нимкилим со своим назойливым «Тук-тук! Доставка почты!» – предостаточно времени, чтобы раскаяться в своем решении написать и отправить то письмо. А вдруг тот нимкилим, который забрал письмо из ящика, прочитал его или еще хуже – смог каким-то образом вернуть отправителю? А вдруг его в самом деле кому-то доставили? А вдруг кто-нибудь – кто угодно – выяснил, что его написал именно Харт?

Но все равно, когда Харт вышел в танрийские сумерки и увидел, что около лежаков торчит Бассарей, ему невольно захотелось, чтобы письмо в лапе кролика оказалось ответом на то, которое он бросил в мир, будто бутылку с посланием.

– Ну, как поживаешь? – спросил Бассарей до нелепости глубоким голосом. Красный жилет видывал виды, но золотое колечко в длинном ухе блестело как новое.

– Баннекер и Эллис в патруле, – сказал Харт, полагая, что доставка может быть не ему, и не желая расстраиваться.

– Тоже тебе очень рад, лапуля. Это тебе, от капитана.

Харт взял протянутое письмо и хмуро уставился на него – разочарование оказалось сильнее, чем он полагал. Понял, что кролик никуда не уходит, и добавил:

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Бассарей не двинулся с места, так что ушел сам Харт – в казарму, чтобы прочитать записку, но все равно успел услышать, закрывая дверь, как нимкилим буркнул ему в спину: «Мудак!» Альма не потрудилась убрать записку в конверт, так что Харт просто развернул лист и прочитал сообщение, кратко изложенное четким аккуратным почерком.

«Маршал Ральстон,

Вам приказано явиться в мой кабинет завтра ровно в час дня. До встречи.

А»

Такое непонятное сочетание тревожило: бывшие напарники стали боссом и подчиненным. Вроде друзья, а вроде и нет. Харт еще раз просмотрел лаконичную записку, пытаясь читать между строк. Обращение «маршал Ральстон» плохо сочеталось со свойской подписью инициалом. Вот почему он больше не заходил к ней в гости: так и не смог разобраться, в каких они теперь отношениях.

Вчерашний разговор о том, что Харт работает в одиночку, тоже изрядно беспокоил. Но все равно не надвигающаяся встреча с Альмой была причиной того, что он лежал в ту ночь без сна на слишком короткой койке, а отправленное в никуда письмо. Он так долго размышлял над тем, насколько мудро было излить душу на бумагу, что, когда вернулся на базу на следующий день, его уже подташнивало от раздумий.

Он приехал за полчаса, чтобы пополнить припасы – хотел уехать сразу, как только Альма отпустит, но голос капитана раздался среди полок без пятнадцати час.

– Маршал Ральстон!

Он поднял глаза от полки с фруктовыми консервами и увидел ее в дверях. Она кивнула на коридор за своей спиной.

Харт достал из кармана часы.

– Встреча только в час.

– Раньше начнем – раньше закончим. Пошли. И не говори, что я не предупреждала.

Он догнал ее и пошел рядом, чувствуя, как тошнота усиливается.

– Пытаешься всучить мне очередного напарника?

– Можно и так сказать.

– В смысле?

Альма остановилась у запертой двери своего кабинета и всмотрелась в Харта. Усмехнулась уголком рта.

– Что? – сконфуженно спросил он.

– Ты великолепный маршал.

Комплимент. Этого он не ожидал и не знал, что ответить. В груди потеплело.

– Поэтому я решила, что ты как маршал обязан передать свои знания, – продолжала она, и улыбка ее превратилась в угрожающую.

– Ученику?

С тем же успехом можно было попросить его стать стеклодувом или сменить младенцу подгузник. Он и представить не мог, как ей вообще пришла в голову эта мысль, но ведь пришла – полубожьи глаза весело блеснули, когда Альма кивнула в ответ.

– Нет. Нет, и точка, – сказал он.

– За добро надо платить.

Он не успел и вякнуть, как она открыла дверь в кабинет. Их дожидался чудовищно молодой человек – сидел на стуле перед столом Альмы, взбудораженно подергивая коленями. Строго говоря, «молодой человек» – это сильно сказано. Мальчишке наверняка еще не приходилось каждый день брить черный пушок над верхней губой, а из-за коротко стриженных кучеряшек он выглядел еще младше – как будто мамка до сих пор водила его к парикмахеру и покупала ему трусы и носки. На предплечье у него была татуировка в виде запечатанной бутылки – значит, у него случился аппендицит, после чего жрец запечатал душу в этом хранилище, чтобы не уплыла в Соленое Море раньше времени. Харт по опыту знал, что маршалы без аппендиксов обычно заносчивые рисковые чудища.

Мальчишка вскочил на ноги, сжимая в руке вербовочную брошюрку – «Итак, вы решили стать танрийским маршалом!» – и вылупился на Харта.

– Ого, какой вы высоченный!

«Ну уж нет, – подумал Харт. – Я не стану в это ввязываться».

Он с прохладцей покосился на новобранца – такие леденящие взгляды отлично работали на злоумышленниках, но мальчишка оказался так прост, что на него не подействовало.

– Ладно, давай, – разрешила Альма мальчишке. – С божьей помощью.

Малец воззрился на Харта горящими глазами теплого карего цвета, такого, как у потертой кожаной обложки.

– Я понимаю, что вы занятой человек, маршал Ральстон, так что перейду сразу к делу. Мне сказали, что вы давно работаете в одиночку.

– Ага.

– Маршалам трудно приходится. Вдвоем проще, верно же?

– А говоришь, сразу к делу.

Малец облизал губы.

– Мне нужна работа, а вам напарник.

– Промахнулся процентов на пятьдесят.

– Беспроигрышный вариант.

– А тут мимо на все сто.

Огонь в глазах мальчишки сменился мольбой.

– Послушайте. У меня папа погиб в аварии год назад, и с тех пор нам туго приходится, особенно маме. Ей пришлось найти подработку, чтобы сводить концы с концами. Она хотела, чтобы я учился на зубного врача, но пару месяцев назад у меня случился аппендицит, и раз я не помер, то решил: вот он, мой шанс. Можно податься в танрийские маршалы, поднять деньжат, помочь маме отправить сестер и брата на учебу. В смысле, вы в курсе, какая у маршалов зарплата?

Харт не ответил. Он вспоминал собственную мать, которую какой-то беззаботный бог использовал и бросил с Хартом на руках. Отец этого пацана хотя бы был достойным человеком.

– Я сильный и трудолюбивый, – поднажал малец, будто учуяв, что Харт колеблется. – И кстати, раз у меня нет аппендикса, я не могу стать бродягой, так ведь?

– Зато бродяги могут тебя убить, – заметил Харт, напоминая себе, что не собирался брать ученика и не нуждался в нем. – Это не игрушки. Чем больше народу лезет в Танрию, тем больше там трупов для бродяг, и с каждым годом все хуже. Маршалы «поднимают деньжат», потому что рискуют жизнями каждый раз, когда уходят на территорию Танрии. Работенка опасная, а ты еще ребенок.

«Ребенок» выпрямился и выпятил грудь.

– Мне девятнадцать. А вам сколько было, когда вы стали маршалом? Кто вас учил?

Харт поджал губы, вспоминая себя в шестнадцать – нескладного, тощего, угрюмого.

Напуганного.

Одинокого.

Мальчишка метко тыкал в его больные места.

– Погоди-ка минутку, – сказала Альма будущему маршалу, вытащила Харта в коридор и ткнула пальцем ему в лицо. – Хочу напомнить, каким ты сам был в девятнадцать. И кем для тебя тогда был Билл. Ты можешь стать для этого парня тем же, кем для тебя был он.

Харту стало нечем дышать. С той ссоры четыре года назад Альма не произносила при нем имени Билла и вот теперь разыграла как козырь. Больше всего бесило, что это сработало. Надо было разнести ее в пух и прах, но вместо этого он бросил взгляд в кабинет, на паренька, чья незамутненная надежда гнула совесть Харта в бараний рог.

«Ты можешь стать для этого парня тем же, кем для тебя был он». На долю мгновения в первый раз за всю жизнь Харту захотелось, чтобы так оно и было, и так захотелось, что он вздохнул, сдаваясь, облокотился на дверной косяк и окинул мальчишку долгим оценивающим взглядом. Он словно в зеркало смотрел, и отражение, его юная версия, призывало его стать лучше.

– Как, говоришь, тебя зовут?

– Пэнроуз Дакерс, но друзья зовут меня Пэн.

Оба ответа больше походили на вопросы, а не на утверждения, и эта робость еще сильнее скрутила совесть Харта и утвердила его в поразительном решении, которое грозило превратиться в очень крупную ошибку.

– Ну, я тебе не друг, Дакерс. Пошли. Соберем тебя.

Дакерс подскочил, как радостный щенок.

– Стойте, чего? Вы меня берете?

Харт воззрился на немытый потолок кабинета Альмы, будто причина, по которой он согласился взять ученика, прилипла к ленте от мух около окна.

– Вроде того.

– Ура! Я не подведу, мис… Хар… а как мне вас звать?

– Сэр, – бросил Харт.

– Ладно. – Дакерс схватил Харта за руку и восторженно пожал. – Есть, сэр!