Татьяна Богданович: Горный завод Петра третьего

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

Часть первая

Глава первая

Захар стоял перед «кучей» – огромной грудой бревен, обложенной дерном, и, задрав голову, сердито смотрел на нее. Куча была высоченная, куда выше их избы на деревне. Дома они с отцом такие стоги сена вили. Нет, пониже все-таки. Да только сено-то само держится, знай притаптывай, когда вилами вскидывают. А тут – бревна. Да и бревна бы еще ничего – сложили, как велено было, а вот землей их потом обсыпать да сразу дерном обкладывать – это потруднее. Нил со Степаном, земляки Захара, как-то приловчились, точно век на этом проклятом заводе угольщиками работали. А Захару никак за ними не угнаться было, хоть его после смерти отца и поставили на работу наравне с мужиками.

Куча уже совсем была готова. Нил и Степан заравнивали ее со своей стороны. Остальные кучи на просеке тоже были готовы. Назавтра велено поджигать. А у Захара, на его стороне, внизу кучи все еще высовывались голые бревна, и земля никак не хотела держаться на них.

Около кучи наготовлены были пласты дерна. Только Захару теперь остались самые худые, неровные, обсохшие. Возьмешь пласт, а он тут же у тебя в руках осыпается, а как на кучу его приткнешь, так земля градом и посыплется – хоть плачь.

Захар тряхнул руками, чтобы высыпать из рукавов комья земли, и сердито плюнул. В ту же минуту кто-то схватил его сзади за ухо.

– Плюешься, вражонок! – прохрипел знакомый голос приказчика. – Завтра обжиг начинать, а у тебя бревна торчат. Вот я тебя самого наместо дерна приконопачу. Будешь плеваться.

Захар дернул белобрысой кудлатой головой, стараясь вырвать ухо, и на глазах у него сверкнули сердитые слезы. Но он молчал и только крепче стискивал зубы.

Приказчик Ковригин, рыжий, с красными, точно обожженными веками, защипнул цепкой длинной рукой Захарово ухо и крутил так, точно хотел оторвать прочь.

Нил и Степан выскочили из-за кучи и со страхом смотрели на приказчика. От ближних куч тоже собирались мужики, оборванные, запуганные, и останавливались поодаль. Полтора года уже как пригнали их на этот завод, а они все не могли обжиться на чужом месте. Работа непривычная, начальство сердитое.

– Велено тебе, Нил, за мальчонкой смотреть, а он у тебя тут ворон считает! – хрипел сиплым голосом приказчик, оборачиваясь к маленькому сутулому мужику с редкой серой бороденкой. – Держи, я ему ожерёлок надену, чтоб не баловался.

Нил нехотя протянул руку, и корявыми пальцами взял Захара за плечо. Правда, и держать-то мальчишку не к чему было. Захар и без того стоял на месте и, не сводя глаз, смотрел на широкий железный ошейник с торчащими от него в четыре стороны длинными железными рогульками.

Приказчик снял ошейник с пояса, раздвинул концы и протянул к шее Захара. Тут только Захар рванулся и сердито крикнул:

– Не дамся!.. Не собака я, чай!.

– Ты чего ж, Нил? – грозно засипел приказчик. – Сам захотел того ж? Держи! Не то обоих выпорю. Стой смирно, щенок, а то, гляди, колодки набью.

Захар исподлобья оглянулся на обступивших его земляков. Мужики стояли, угрюмо потупившись, никто и не пробовал вступиться за него. Нил опять взял Захара за плечо и шепнул в красное, распухшее ухо:

– Молчи, сынок. Худо будет.

Захар стих. Он зажмурил глаза и только вытягивал шею, пока Ковригин надевал на него ошейник, всовывал в пробой замок и поворачивал ключ.

– Живо кончать кучу! – крикнул приказчик, дернув Захара за ошейник. – Завтра с утра обжиг начинать. – А вы чего тут? – вскинулся он на мужиков – Аль собак в ожерелке не видели? Рады от работы отлынивать. Погляжу, как обжиг начнется. Коли лиственниц мне насовали, – запорю до смерти.

Мужики, шаркая лаптями, побежали к своим кучам.

Захар открыл глаза. Прямо перед его носом больше чем на четверть торчала железная рогулька, с боков еще две.

А Ковригин, припадая на одну ногу и размахивая длинными до колен руками, ковылял уже по просеке к другим кучам.

Куч было на просеке штук двадцать, и у каждой стояло по три мужика.

Захар схватился за рогульку и замотал головой. Тяжелый замок стукал его по ключице, железный ошейник тер шею.

Нил смотрел на него и качал головой.

– Думаешь, терпеть стану? – срывающимся голосом пробормотал Захар. – Пес я им, что ли, дался. Сбегу… Нонче же. Ожерёлок лишь сбей.

– Да ты что, Захарка, – зашептал Нил, оглядываясь на Ковригина, – ума решился? Запамятовал отца-то? Тоже в бега ударился… Пристрелили же его в тот раз. И тебе то же будет. Да и с нас, того, шкуру-то спустят… а? Потерпи, сынок, не навек. Дай-ка я за тебя кончу.

Нил отстранил Захара и махнул Степану рукой, чтоб и он помог. Степан подошел ближе. Длинный, тощий, с торчащими веником волосами, он быстро наклонялся к земле, точно пополам переламывался, хватал пласты дерна и подавал Нилу. Нил неторопливыми спорыми движениями прилаживал их на то место кучи, откуда еще высовывались бревна. Захар молча, сердитыми глазами следил, как дерн приставал к куче, точно Нил его клеем приклеивал, а сам то и дело хватался за рогатку, мотая головой, как щенок, на которого в первый раз надели ошейник. Он был зол на Нила. Земляки ведь, с одной деревни, вместе всех барин на завод продал. Кажись, жалел Захара, как у него дорогой матка померла и отца пристрелили. А, небось, как до дела дошло, – трусит. Нет, чтоб сбить ему рогатку. Давно уж Захар задумал сбежать с проклятого завода, а теперь совсем невтерпеж стало. Только бы рогатку сбили – сразу бы ушел.

«Может, Амим поможет?» – подумал он.

Аким работал мастером на Уральском медеплавильном заводе Твердышева, где обжигал уголь Захар с земляками. Когда полтора года назад партию крепостных пригнали из Казанской губернии сюда на завод, Аким взял себе в приемыши сироту Захара. Но сейчас Захар и Акиму не хотел верить.

«Рад еще будет Аким-то. Да нет, верно, и от него толку не добьешься. С хлебов долой. Много ль я заработаю».

Он на всех был зол.

– Вновь ворон считаешь?! – гаркнул опять над его ухом сиплый голос. – Я тебе покажу лодырничать! Всех троих выпорю, как обжиг начнется!

Ковригин осмотрел все кучи вдоль просеки и на обратном пути, возвращаясь с просеки на завод, опять прошел мимо Захаровой кучи.

Когда он стал спускаться под гору, к заводу, Захар оглянулся и погрозил ему вслед кулаком. Нил взглянул на Захара, покачал головой и протяжно вздохнул.

Глава вторая

Как только вдали на заводе ударил колокол, угольщики пошабашили, и Захар, не дожидаясь их, побежал домой. Ему не по пути было с земляками. Мужики жили в деревне Александровской, у больших прудов за плотиною, от просеки сразу влево, не доходя до завода. А Захару надо было на самый завод. Он с Акимом жил в рабочем поселке, где и другие заводские. И какой поселок! – на деревню совсем и не похож. Так, домишки наставлены вроде изб, и ни огорода, ни гумна. Не у всех даже коровы есть, а уж лошадей ни у кого. И хоть бы речка бежала поблизости – всё веселей. А то канал какой-то, досками обшитый, и по обоим его берегам заводские мастерские, – дым от них, копоть, грохот. И мельницы не как у них дома – ветрянки, а тоже на канале. Правда, в соседнем селе была и у них водяная мельница, только разве такая, как здесь: речка маленькая, в ней колесо вертится, а над ним мельница как надо быть, и на ней мельник. А тут мельницы – тоже вроде завода. Большущие, ну как дома большие бревенчатые. Целых две. Одна хоть муку мелет, а другая – бог ее знает, с чего мельницей и называют, – доски пилит.

А самое худое, что и поселок, и мельницы, и заводские мастерские, и управительский дом, и церковь, и канал – все кругом обведено земляным валом, а сверху стеной, высокой, бревенчатой – не перелезть. Выходи, коли надо, в ворота. Ворот трое, в разных концах. И над воротами башни, а в башнях пушки.

Захар дружил со сторожем у ближних ворот, и тот пускал его глядеть пушку. Пушка медная, разные узоры на ней, дуло длинное в окошко выставлено. Только из нее никогда не стреляли.

На ночь все ворота запирают, не выйти с завода. Да и куда выйдешь? – кругом горы, леса. В ночное не поедешь без лошади.

Юркнул Захар в ворота, проскочил скорей мимо сторожа, чтоб тот не заметил рогатки. Хорошо, что Акимова изба была первая от сторожки, Захар сразу же толкнул калитку – и во двор.

Двор у Акима травой порос, некому было разрывать и вытаптывать – нет ни кур, ни свиньи с поросятами, не то что лошади. Только две тропочки протоптаны – к воротам и к сараю, где лежат дрова.

Захар тряхнул головой, схватился за рогульки и вбежал в избу.

Оглянулся – никого.

– Ведь когда колокол был, – заворчал про себя Захар, – а он все не идет. Чай, есть охота.

Захар сел на лавку под окно и хмуро оглядел избу. Сегодня и она ему была не по сердцу. Разве это изба как надо? Одни бревна закоптелые да мох из пазов торчит. Не то, чтобы у них дома на деревне много чище было. Там тоже по-черному изба топилась. А только под праздник бабка все-таки бывало пол вымоет, лавки, окошки – ну и посветлеет. Под окном у них в избе прялка стояла. Посреди избы люлька висела – братишка у него был, незадолго помер. Перед иконой лампадка. Всё веселей. А тут, у Акима, – голым-голо. Один стол в красном углу перед лавкой и светец у стола. На полу мусор. Сразу видно, что без бабы живут, прибрать некому.

Захар встал, взял с шестка лучину, высек огня, зажег и вставил в светец. Посветлей стало.

– И куда это Аким запропал? – ворчал он про себя. – Всегда-то он поздней всех приходит.

Была суббота, и завод затих раньше обычного. Зато поселок ожил. Захар видел в окошко, как в избах замелькали огоньки, а по темнеющей улице толпой повалили рабочие. Ребята выскакивали навстречу, вертелись под ногами у рабочих и получали подзатыльники. Голые пятки быстро стучали по ступенькам крыльца.

Собаки лаяли и подвизгивали, радуясь хозяевам.

Весело там на порядке. А тут сиди один у окна. В заводской церкви зазвонили ко всенощной. Бабы звонко перекликались, торопили мужиков: пора в церковь.

Везде кругом суета.

Только Акимова изба стояла как неживая. Не стал бы и Захар один сидеть, выскочил бы на порядок, хоть к Федьке, что ли. Да разве пойдешь с рогаткой на шее. Со скуки Захар задремал даже, сидя под окном. Аким все не шел.

* * *

Когда прозвонил колокол, подручные Акима сейчас же разбежались по домам. Пошел бы и Аким, но нельзя ему было: мастер он был, – значит, на нем вся забота. Надо сарай на замок запереть, а замок, как назло, куда-то запропастился. Аким совался, как слепой, по темному сараю, а замок все не находился.

Сзади, в глубине сарая, в темноте пыхал жаром не остывший горн.

Огромные мехи, весь день шумно дышавшие кожаной грудью, раздувая огонь в горне, затихли и лежали опавшие, точно отдыхали. Перед горном в больших бревенчатых чанах, врытых в земляной пол сарая и наполненных тоже землей, остывали отлитые в глиняные формы, или опоки, медные шандалы для царского дворца.

Штыковая медь [Штыковая медь – очищенная и отлитая в бруски или штыки (штуки). Горн, где ее опять плавят, и сарай, где идет отливка в формы (опоки), тоже назывались штыковыми.– Здесь и далее примеч. автора] – дорогой товар, и когда в сарае стынут опоки, полные меди, его надо сразу же после работы запирать на замок. Аким знал это хорошо. Да где же взять замок, когда его нет? Шарил, шарил, ну нет и нет. И на гвозде, куда он его вешал, тоже нет.

Он вышел за дверь. На засове, может? Нет, и на засове не висит. Аким остановился у порога и посмотрел вдаль поверх заводской стены. За стеной виднелись лесистые вершины гор. Солнце только что зашло, и черные лапчатые верхушки деревьев так и вырезывались на золотом небе.