Капитан выстрелил. Хлопок был почти не слышен, но пуля вошла в асфальт у ноги лежащего у капота придурка. Они вскочили разом.

– Ты чё, мужик, – сипло выдавил один, – мы же пошутили.

– Вот и я сейчас пошучу. Снимайте ботинки. Ну!.. Теперь брюки!..

– Да ты чё, мужик…

– Снимай, тварь, иначе мозги выбью. Две пары джинсов легли на асфальт.

– Теперь трусы.

– Падла! – крикнул один из налетчиков и прыгнул на Бориса.

Капитан встретил его левой. Своим любимым свингом, который когда-то принес ему первый чемпионский титул. Мужик отлетел, сел на задницу и замотал головой.

– Снимайте трусы.

Команда была выполнена без промедления.

– Теперь ты, фиксатый, увяжи все это в узел. И не думай меня достать. На этот раз отстрелю яйца. Увязал? Бросай сюда. А теперь бегом марш!

– Мы тебя достанем, – промычал один. Борис поднял пистолет.

Они побежали. Их голые задницы смешно белели в темноте.

Капитан брезгливо поднял куль с вещами, бросил на пол в кабину. Завел мотор и поехал. На Маросейке он остановился и кинул вещи в мусорный бак. Достал из бардачка флакон одеколона, вытер руки. Вот теперь он успокоился.

Весь вечер он искал Вовчика. Звонил к нему в квартиру, заехал в казино «Метрополя», но Рудерман залег где-то.

Дома Борис налил себе немного кампари, отхлебнул. Когда несколько часов назад он нашел в кармане убитого удостоверение ФСБ, то сразу понял, что оно не туфтовое.

А ФСБ не менты. Они рассчитываются за всех своих убитых. Значит, надо линять из города.

И как он, битый-перебитый, мог поверить этой суке Рудерману, что на чердак придет киллер, замочивший несколько дней назад председателя Морбанка Козлова, потому что с чердака он наблюдает за президентом АО «Горизонт».

Правда, ходили слухи, что чекисты сами устраняют новых русских, повязанных с криминалом, но Капитан не особенно в это верил.

Короче, влип он по полной программе. С этими невеселыми мыслями Борис допил кампари, лег и сразу уснул.

Разбудил его звонок в дверь. Капитан вскочил. В комнате было совсем светло.

Звонок снова задребезжал в прихожей. Борис включил монитор. На лестничной площадке стоял Серега Попов.

Капитан внимательно рассмотрел экран телевизора. Никаких подозрительных теней.

Конечно, он доверял своему бывшему сослуживцу Сереге Попову, но нынче жизнь такая – всех проверять надо.

Борис открыл дверь.

– Привет, Боря.

От Сереги невыносимо густо несло дорогим французским парфюмом.

Удивительно быстро бывший старший прапорщик-подрывник приладился к крутой московской моде. На шее у него висела золотая цепь, на руке – «рыжий» «ролекс» и массивный браслет. Конечно, на пальце левой руки расположилась крупная «гайка» – перстень с печаткой.

Борис посмотрел на него и улыбнулся.

– Ты чего, командир? – спросил Сергей.

– Золота на тебе больше, чем в ломбарде.

– Да брось ты, командир, люблю я это.

– Ты же не цыган.

– При чем здесь цыган? Нравится мне.

Действительно, Серега Попов с радостью окунулся в новую, непонятную жизнь. За один день он зарабатывал больше, чем за год опасной и тяжелой службы в Анголе или Мозамбике. Внешним аксессуарам благополучия он придавал особое значение. Пригнал из Мюнхена БМВ, одевался только в «Калинке-Стокманн», носил золото и отпадные часы.

– Ну, если нравится… Проходи.

– Ну что ты, в натуре, командир, достаешь меня с этими цацками.

– Да носи на здоровье. Ты теперь новый русский.

– Ну чё ты, в натуре…

– Вот видишь, и говорить стал, как малолетка из Матросской Тишины.

Серега насупился. Он любил и уважал Кондрашова с тех пор, как они вместе портили жизнь южно-африканцам в Анголе, а особенно в Мозамбике.

Борис Кондрашов тогда еще не был Капитаном, носил погоны старшего лейтенанта и командовал особой диверсионной группой, в которой специалистом-подрывником был старший прапорщик Попов. Поэтому любое замечание командира Сергей воспринимал болезненно.

– Иди мойся, командир, а я завтрак сооружу.

– Ты ко мне по делу или просто в гости?

– По делу, командир. – Сергей поставил кофейник на плиту.

– Тогда готовь завтрак, а я – в душ. – Капитан пошел в ванную.

Холодная вода окончательно отбросила остатки сна. Он стоял под тугими струями и смотрел на себя в зеркало.

Тридцать два, а сложен он неплохо, ни одного грамма жира. Только рубцы – отметины после Анголы и Мозамбика – оставались на теле.

Он смотрел в зеркало и думал о том, что, если бы опять его послали воевать в джунгли, он не просто поехал бы, а побежал со спринтерской скоростью. И денег ломовых не надо, и тряпок, и кабаков. Лучше быть офицером великой страны, чем подручным у непонятного человека.

Борис растерся полотенцем докрасна, накинул халат и вышел на кухню.

Сергей сообразил завтрак. Стол был накрыт с профессиональным военным шиком.

Капитан сел за стол, отпил кофе.

– Что за дело, Сергей?

– Шеф срочно требует. Он уже знает, что ты завалил чекиста. Как же так, командир?

– Сука Рудерман подставил.

– Не может быть!

– Как видишь, может.

– Вот сука, – злобно сказал Сергей, – ну, ему теперь не жить.

Борис допил кофе, сполоснул чашку. Он не любил, когда в доме оставалась грязная посуда.

– Поехали.

Майор Олег Кольцов

Лицо сидящего человека распадалось на множество мелких деталей, и он, как в детстве, когда собирал из кубиков нужное слово, пытался совместить эти детали.

Наконец ему это удалось, и Олег увидел незнакомого человека.

– Здравствуйте, Олег Николаевич, я следователь прокуратуры Востряков.

– Где я?

– В госпитале, на Пехотной. Вы можете отвечать на мои вопросы?

Лицо следователя плыло, рассыпалось и складывалось вновь. Но теперь у него не было правого уха.

– А почему у вас одно ухо?

– Как так? – удивился Востряков, но, посмотрев на раненого, видимо, понял все. – Я его дома забыл, Олег Николаевич, приеду дня через два, обязательно прихвачу с собой.

Олег уже не видел его, а слышал только голос, доносившийся из прошлого, из далекого далека. Второй раз он пришел в себя и прохрипел:

– Пить.

– Сейчас, – ответил до боли знакомый голос. Сильная рука приподняла его голову, и он начал пить прохладный кисловатый напиток.

Олег пил и не мог напиться. Ему казалось, что пьет он много и долго, хотя он сделал всего два глотка.

– Попил?

И Олег вспомнил, чей это голос. Рядом с ним сидел начальник отдела Юрий Комаров.

– Это ты, Юрий Павлович?

– А кто же, если не руководство, поддержит сотрудника в трудную минуту.

– Это точно, – Олег почти пришел в себя, – тут ко мне из прокуратуры…

– Не бери в голову.

– Я курить хочу.

– Значит, будешь жить. Сейчас сделаем, только пару затяжек. А то меня врачи съедят.

Олег два раза затянулся. Никогда еще сигарета не казалась ему такой вкусной.

– Ты все помнишь? – спросил Комаров.

– Все.

– Как ты попал на этот чердак?

– Связь Рудерман…

– Агент?

– Псевдоним Спирин. Сказал, что в нише под окном два килограмма кокаина. Ну, я и пошел проверить… Начал копаться, а тут эти… Один сразу выстрелил, я его завалил, а второй…

– Как у тебя в кармане оказался стальной портсигар?

– Он не стальной, из особого сплава сделан. Такие теперь на космических предприятиях лудят вместо ракет. Мне его наши ребята из Подлипок подарили.

– В ножки им поклонись. Он и увел пулю от сердца. Крови ты потерял много. Все-таки два ранения, одно касательное, другое навылет. А сознание ты потерял от контузии. Пуля в портсигар ударила, сам понимаешь с какой силой. Но врач сказал твердо, что служить сможешь.

– Обрадовал. Лучше бы дали мне пенсию по увечью и отпустили бы с богом.

– Ага… Отпустили бы, да что ты делать будешь? Что ты умеешь?

– У меня в дипломе профессия юрист записана.

– Юрист-прикладник, – захохотал Комаров, – ты лежи спокойно. Выздоравливай. Кстати, поздравляю тебя.

– С чем?

– Тебе подполковника дали, а ты бежать собрался. Чего молчишь? Рад?

– Даже не знаю.

– Вот и сообщай вам приятные новости, – обиженно сказал Комаров. – Ты сколько в майорах переходил?

– Три года.

– Ну вот, справедливость восторжествовала.

Олег молчал. Почему-то известие это совершенно не тронуло его. Еще несколько лет назад он находил любой предлог, чтобы позвонить в кадры, ожидая услышать, что пришел приказ и он должен срочно бежать за бутылкой. А сейчас… Видимо, не прошли для него бесследно те несколько часов, когда жизнь по крупице уходила из него. Что он чувствовал в эти минуты? В памяти восстановились те несколько мгновений, когда сознание возвращалось к нему. Тогда в нем жила только горячая боль, и она владела им полностью до тех пор, пока он вновь не проваливался в темноту.

– Ну, ты, видно, устал, – сказал Комаров, – я пойду. А Рудермана твоего мы выдернем. Бывай.

Дверь за Комаровым закрылась, и наступила тишина. Особая, больничная, замешанная на тревоге, боли и ожидании.

Кольцову некого было ждать. Четыре года назад жена забрала сына и ушла. Вернее, уехала на недавно купленной «шестерке». Деньги на машину дала мать, продавшая картину Нестерова. Машина была записана на жену. Олег так и не собрался продать свой старенький «москвич». Они прожили десять лет, плохо ли, хорошо, а прожили. Когда он женился на ней, ее отец, доктор наук, завотделом в Институте мировой экономики и международных отношений, весьма поощрял брак дочери и занятие зятя.

Он любил при каждом удобном случае сказать:

– Мой зятек из Конторы Глубокого Бурения. Говорил он это весьма многозначительно, будто Олег был не скромным капитаном, а минимум полковником.

Место работы зятя как бы определяло благонадежность семьи. И друзья тестя, говоруны и краснобаи, все как один люди весьма обеспеченные и обласканные властью, заводя крамольные разговоры, шутили:

– Тихо, друзья, в этом доме витает тень Дзержинского. Но пришло время головокружительных разоблачений. Однажды Олег пришел домой и увидел тестя, попавшего нынче в Президентский совет, тещу, ну и, конечно, жену.

– Нам надо серьезно поговорить, – сказала жена.

– О чем?

– Ты должен уйти из КГБ.

– Почему?

– Понимаешь, Олег, – твердо сказать тесть, – твоя служба в этом доме бросает тень на нашу семью.

– Давно ли?

– Я член демпартии, состою в Президентском совете, депутат. Моя жена – социолог, работает у Бурбулиса, Наташу взяли на телевидение. Ты понимаешь?

– Нет. Я не ворую, не спекулирую. Я охраняю страну.

– Ну зачем этот ненужный пафос. Увольняйся, я найду тебе работу.

– Спасибо, я останусь служить на Лубянке.

– Значит, ты так решил? – зло спросил тесть.

– Да.

– Тогда я от тебя уйду, – спокойно сказала жена.

– Как уйдешь?

– Заберу сына и уйду.

В тот вечер Олег не принял ее слова всерьез. А на следующий день, вернувшись домой, он нашел записку, в которой жена извещала его, что уходит, забирает машину и вещи, и сообщала счет в сберкассе, на который он должен переводить алименты. Он ей больше не звонил, сына не видел. Почему-то не тянуло его к нему. Порвал – значит, порвал. Деньги переводил исправно, оставив в финчасти заявление.

Поэтому ему некого было ждать. Он лежал, прислушиваясь к шагам в коридоре, шорохам деревьев за открытым окном, к какой-то мелодии, доносившейся издалека. Нужно будет попросить ребят, чтобы они принесли магнитофон. Радио слушать не хотелось. Устал он от мрачных новостей новой России.

Сергей Никольский

Всю ночь шел дождь, и утро пришло сырое и прохладное. После десятидневной утомительной жары ненастный день принес долгожданное избавление. В открытое окно залетел упругий прохладный ветерок, и пах он не бензиновой гарью, а клейкой пряностью листьев.