– Да он скорее влепит нам вторую отработку, чем разрешит каждому свой доклад рассказать! Он же предельно ясно сказал нам, чтобы мы вместе ему отработку сдавали. Один доклад на двоих. – Прекратив испепелять полку с книгами по вышмату, брюнет переводит раздражённый взгляд на меня. – И если бы не ты, твоё долбаное упрямство и бегство, мы бы были готовы, птичка! – Шипит он тихо, чтобы не привлечь внимание библиотекарши.

– Хочешь сказать, это я во всём виновата? – Ощериваюсь в ответ. – Если бы ты по-человечески ко мне относился, то всё было бы иначе.

– Если бы да кабы! – Огрызается Глеб и откидывается на спинку стула. Прикрывает лицо ладонью. – Поздняк метаться. Надо работать с тем, что имеем.

– Я за то, чтобы попробовать сдать в одиночку. Включить дурака и сделать вид, что неправильно его поняли. Всё-таки мы первокурсники. Вторая неделя учёбы. – Закусываю губу, чувствуя, как от отчаяния и страха, что всё прогорит, щемит в груди.

– Не зря перекрасилась, – язвительно фыркает Соколовский, глядя на меня из-под «козырька».

Ощущая неистовое желание придушить парня на месте, хватаю конспекты и доклад, кидаю их в сумку и направляюсь к выходу.

Перед смертью не надышишься. Будь, что будет.

Глеб нагоняет меня на лестнице. Я с суровой миной на лице топаю на третий этаж, где находится кабинет Разумова. В голове пульсирует мысль, что я, во что бы то ни стало, сдам сегодняшнюю отработку. С Соколовским или без него. Тянуть за собой тонущий балласт, который не может согласиться со мной даже в мелочи, – занятие для клинических идиотов. Но не для меня.

Кабинет, несмотря на то, что всего лишь вторая неделя учёбы, кишит студентами. Я застываю в дверях от удивления и осознания, что Виктор Сергеевич – один из тех принципиальных преподов, с которыми лучше не связываться. А в идеале – получить автомат, не пропуская ни единой лекции.

А я уже вляпалась по самые уши.

Чёрт!

Соколовский, который нёсся следом, врезается в мою спину. От неожиданности я пошатываюсь и уже лечу носом вниз, целоваться с полом. Но в последний момент Глеб хватает меня за шиворот и возвращает в вертикальное положение.

– Бедовая, – низко басит мажор. Хватает меня за широкий рукав джинсовки, будто ему противно взять меня за руку, и, таким образом, тащит за собой к последней парте.

– Эй, пусти! – Вырываюсь, так и не дойдя до цели Соколовского. – Я не собираюсь там сидеть. Первой сдам отработку и свалю. А ты делай, что хочешь. Хоть до вечера прячься за чужими спинами.

Прежде чем ответить, брюнет оглядывается по сторонам. Но я, кажется, уже начинаю привыкать к тому, что мы с Глебом постоянно привлекаем чужое внимание. Поэтому уже не реагирую, сосредоточившись на том, что не собираюсь уступать Соколовскому.

Я сделаю по-своему!

Что-то разглядев в моём взгляде, парень выставляет руки перед собой. Ухмыляется и выдаёт ироничное:

– Валяй.

Мне не нравится его «всезнающая» улыбочка, но я не намерена отступаться. Возможно, Арина, которая училась в старшей школе и боялась Соколовского, так и поступила бы. Позволила Глебу увести её на последнюю парту и сделал бы то, что он говорит.

Но не я. То время прошло. Я теперь другая.

Уверенная в собственном успехе, возвращаюсь к пустующим первым партам и сажусь на ближайшую. И как раз вовремя – в аудитории появляется сам профессор. С присущей ему суровостью и вечной складкой между бровей, он здоровается со студентами. Тишину мгновенно ловят все. Мы поднимаемся с мест, приветствуя Разумова, и только по его команде садимся обратно.

– Даю вам пять минут на повторение и начинаем отработку. – Не отрываясь от раскладывания каких-то листов на своём рабочем столе, говорит Виктор Сергеевич.

Студенты, и я в том числе, принимаются усердно повторять материал. Пять минут проходят быстро. Но мне и не нужно много времени, я не пинала баклуши всю неделю, а готовилась. Как и положено студентке, претендующей на стипендию в следующем семестре.

Поэтому, когда профессор поднимает взгляд и ищет глазами свою первую жертву в толпе, я бесстрашно поднимаю руку. Несмотря на то, что у меня все внутренности завязались в узел от страха, а конечности онемели. Оказывается, это не так уж и просто, как казалось.

– Да, Скворцова, желаете первой сдать отработку? – Басит преподаватель и ищет глазами ещё кого-то.

Я киваю. И с ужасом понимаю, что Разумов не только запомнил мою фамилию из тысячи других студентов, но и, похоже, помнит про то, что я должна была рассказывать доклад не одна.

Это плохо… Это о-очень плохо.

Горло сдавливает спазм, а сердце колотится так, что мне кажется, я в обморок упаду от нехватки воздуха. Руки сотрясает мелкая дрожь.

Мне не хочется затягивать с этой досадной оплошностью. Это вообще произошло не по моей вине! Мне очень нужна стипендия. Я с самого начала планировала быть тише воды, ниже травы. Планировала учиться, как и положено будущим стипендиатам – на отлично.

Но из-за Соколовского, который постоянно портит мне не только все планы, но и жизнь, всё пошло псу под хвост!

– А где ваш, – Разумов делает небольшую паузу, подбирая верное определение роли Соколовского в нашем вынужденном тандеме, – напарник?

– Я здесь. – Подаёт голос виновник торжества и поднимается с места.

– Почему сидите порознь? – Задаёт резонный вопрос профессор. – Вы же мне вместе должны были отработку сдавать. Один доклад на двоих. – Спокойно басит мужчина.

После его слов я окончательно леденею.

Всё пропало. Это конец.

– Всё так, Виктор Сергеевич. – Рапортует Глеб, словно он в армии, а не в университете.

– Тогда пересядьте поближе к своей напарнице, молодой человек. – Преподаватель смотрит на нас двоих смеющимся взглядом. И у меня появляется небольшая надежда на то, что мой план выгорит.

Если он не настолько суров, как кажется, то всё пройдёт пучком. Мы объясним ему, что не смогли сработаться вместе и попросим рассказать доклады самостоятельно. Каждый свой.

Соколовский садится рядом со мной. Складывает перед собой руки в замок. И чего-то ждёт. Его губы подрагивают так, будто он едва сдерживает улыбку.

И чего смешного, не понимаю?!

У меня чуть ли пар из ушей не валит от беспечности мажора, что сидит рядом.

– Скворцова, ваш доклад, – просит Разумов, протягивая руку.

Я отдаю профессору свою работу. Тот быстро пробегает по нему глазами и одобрительно кивает в конце.

– Неплохо. Хорошая работа. Теперь презентуйте.

Виктор Сергеевич расслабленно откидывается в кресле, поворачивается корпусом к доске и ждёт, пока мы с Соколовским встанем и начнём доклад.

Я мнусь. Глеб иронично косится на меня, ничего не предпринимая. Разумов ждёт. Другие отработчики – тоже.

– Мы готовили разные доклады, Виктор Сергеевич. – Решаюсь я. Внутри всё замирает в ожидании ответа.

– Вот как? – Вскидывает брови профессор. – Почему? – Интересуется всё в той же невозмутимой манере.

– Мы не сошлись во мнениях. – Разводит руками брюнет, всё же решая поучаствовать в беседе.

– То, что вы не сошлись во мнениях, мне было понятно ещё на лекции. Я просил вас подготовить общий, – он делает акцент на последнем слове, подтверждая то, что Глеб был прав, – доклад. Тем самым я был бы уверен, что вы сработаетесь со Скворцовой, и больше не будете отвлекать от лекции ни меня, ни себя, ни других.

Я удивленно таращусь на Разумова круглыми, как блюдца, глазами. И, кажется, что Соколовский, не меньше меня удивлён ответом преподавателя.

Возникает небольшая пауза. Кивая самому себе, словно и без того всё ясно, Виктор Сергеевич вздыхает и выносит нам приговор:

– Что ж, всё с вами ясно, молодые люди. На сегодня вы свободны. Жду вас через неделю с общим докладом. – И поправляет сам себя, выставив вверх указательный палец. – Пардон. С двумя общими докладами. Чтобы уж наверняка сработались.

Глава 8

– Это всё из-за тебя!

Я вылетаю из дверей альма-матер и всплёскиваю руками вверх. Мне всё равно, кто меня услышит в наступающих сумерках. Белка или сокурсник – всё одно. Злость, обида и досада бурлят в крови обжигающей смесью. И мне нужно выплеснуть их наружу. Больше не могу держать в себе.

– Ну да, конечно, из-за меня, – на удивление спокойным, но ироничным тоном отвечает Соколовский, неспешно плетущийся следом за мной. – Это же не я тебя предупреждал, что надо вместе рассказывать. Не я за тобой неделю бегал, чтобы доклад вместе составить.

Я оборачиваю и лицезрею, как мажор закатывает глаза. Он останавливается посреди дворика, скрещивает руки на груди и выжидающе смотрит на меня.

– Что?! – Выплёвываю я и тоже останавливаюсь.

Мне нужно на ком-то сорвать злость и Глеб подходящая цель. Если бы не он, всего бы этого не было. Я бы спокойно училась, завела бы дружбу с Красновым. Возможно, даже встречаться с ним начала. И стипендия бы у меня была к следующему семестру.

Всё бы было нормально! Даже отлично!

Но, видимо, в параллельной Вселенной.

– Пораскинь мозгами, блондиночка, – недовольно цокает брюнет. – Вдумайся в то, что я тебе только что сказал. И признай, что не права. – Произносит так, будто разжёвывает несмышленому ребёнку.

– Да ты… – Я аж задыхаюсь от возмущения. Из глаз грозятся посыпаться искры.

Прикрываю глаза. Сжимаю и разжимаю ладони, пытаясь успокоиться. Остыть. Но получается плохо. Перед глазами красная пелена, а в крови – жажда убивать.

– Продолжай. – Янтарные глаза парня опасно сверкают в сгущающихся сумерках. Он опускает руки, после чего засовывает их в карманы широких штанов цвета хаки.

– Ты… – Произношу я, но в голове внезапно становится пусто. А на смену злости приходит жалость.

Мне становится так жалко саму себя, что я не могу сдержать поток слёз, и они тихим градом катятся по щекам. Я зло смаргиваю их, утираю тыльной стороной руки. И стараюсь не смотреть на Глеба.

Пошёл он!

Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и быстрым шагом направляюсь в сторону автобусной остановки. Слёзы застилают глаза, но единственное, о чём я сейчас думаю – о том, что душу готова продать, лишь бы Соколовский не видел, как я плачу. Это моё самое твёрдое табу из имеющихся. Сколько бы Глеб ни издевался, сколько бы ни насмехался, я ни разу не плакала при нём. И не собираюсь.

Точнее, не собиралась. Поэтому убегала на голых инстинктах.

Брюнет быстро нагоняет меня. Я едва успеваю миновать сто метров от кованой ограды университета, как мне на плечо ложится огромная лапища и разворачивает меня к парню лицом.

Я всё ещё продолжаю тихо плакать, поэтому не смотрю на Соколовского. Будто, если я на него не смотрю, то и он меня не увидит. Не увидит моих слёз.

– Арина, – очень тихо и хрипло произносит Глеб.

Это настолько неожиданно, что я поднимаю взгляд. Смотрю прямо в янтарные глаза своего преследователя. Своего худшего кошмара. Но вижу в них лишь раскаяние. И растерянность.

Это настолько дико и неправильно, что я злюсь на парня ещё больше. Стучу его кулачками по груди, вскрикивая:

– Да чего ты пристал ко мне? Сколько можно портить мне жизнь? Сколько, Глеб? – Всхлипываю я. – Если бы ты не отвлекал меня от лекции Разумова, меня бы тут вообще не было! Всё из-за тебя! Всё всегда из-за тебя!

Я продолжаю бить парня по каменной груди, но силы постепенно кончаются. Редкие прохожие обходят нас стороной, но я не замечаю их. Я вижу только его – своего палача. Он испортил мне всю жизнь. И продолжает её портить по сей день. В эту самую минуту. В эту секунду. И я не могу от него никуда деться. Не могу скрыться. Он не даёт мне и глотка свободы, не оставляет в покое.

– Ты можешь… просто… оставить меня в покое?! – Делаю судорожный вдох между всхлипами. – Пожалуйста! Пожалуйста… – Я поднимаю на него заплаканный, умоляющий взгляд. Смотрю снизу вверх.

Не знаю, чего я жду от Глеба, но чего-то жду. Замираю в ожидании.

Что-то мелькает в глазах Соколовского. Что-то, что я не в силах разобрать. Его лицо кривится в болезненной гримасе, словно ему тяжело видеть мои слёзы. Но это бред. А затем в одну секунду это выражение исчезает с его лица, будто его никогда и не существовало. Будто мне привиделось.

– Нет, – отвечает он твёрдо. Даже зло.