Я оторвала деревяшку от телеги и побежала в самую гущу толпы, расталкивая всех на своём пути, пока не очутилась там, где чиновник в багровых одеждах нависал над несчастной девушкой, вдавливая её в землю коленями. Он выкрутил её руки за спину и связывал верёвкой.

– Отпустите её, – хрипло сказала я.

Чиновник схватил девушку за волосы и приподнял.

Одержимая своим видением, я выпалила:

– Говорю же – оставь её в покое, мерзкая свинья!

Он повернулся ко мне.

Я замахнулась со всей силы.

Деревяшка пропорола щёку чиновника, и кровь брызнула мне в лицо.

Я подхватила девушку под руку, помогая ей подняться, и рявкнула:

– Беги!

А затем снова замахнулась. Из раны на лице чиновника обильно текла кровь. Он застонал, и я замерла на месте. Казалось, застыло даже моё дыхание.

– Ах ты дрянь! – заорал чиновник и обнажил меч.

Я вздрогнула, ожидая неминуемой смерти, но тут толпа всколыхнулась, несколько человек схватили чиновника и заломили ему руки, другие принялись швырять в него чем попало: камнями, гнилыми овощами, – всем, что валялось на земле. Девушки, за которую я заступилась, уже не было видно – она успела спастись.

– Беги! – крикнул мне кто-то и подтолкнул в спину. Ёнхо. – Беги как можно дальше!

Пошатываясь, я выбралась из толпы, и тут меня схватила чья-то рука.

Дальше всё происходило так быстро, что я не успевала ничего понять, и чувствовала лишь давление мозолистых пальцев на запястье. Передо мной мелькали лица, тени, узкие многолюдные переулки… И вот наконец – мы одни.

– Как ты поможешь сестре, если сама погибнешь? – прозвучал знакомый голос.

Я моргнула и посмотрела в лицо охранника гостиницы «Красный фонарь». Вонсик привёл меня во двор, крошечный и пустой, за какими-то торговыми лавками. Рыночный шум с улицы прорезали свистки стражников.

– Патруль рыщет по столице. Если бы ты задержалась ещё на минуту, тебя бы арестовали и завтра же казнили без суда.

Я открыла рот, но с моих губ не слетело ни звука. Я чувствовала себя как в бреду. Наконец мне удалось выдавить:

– Почему вы здесь?

– Я присутствовал на следственном допросе в столице, – объяснил Вонсик. – Юль сказала, что ты, скорее всего, будешь где-то у академии. Умеешь ты привлечь к себе внимание.

Он бросил мне в руки что-то мягкое. Мою накидку.

– Я нашёл её поблизости и сразу узнал.

– Почему… – Мой голос опять дрогнул. – Зачем вы меня искали?

– Юль просила убедиться, что ты жива. Она мне рассказала о твоей ране. Несчастный случай в лесу? – Вонсик вопросительно посмотрел на меня, и я кивнула. – Подозрительно похожий на нападение, по словам Юль.

– Но как я и сказала, это…

– Кто выпустил в тебя стрелу?

Мне стало не по себе.

– Никто, – выпалила я, не желая говорить правду. Но Вонсик тоже что-то скрывал, и мне стало любопытно. – Ну, кто-то… Кажется, один из братьев вана, но всё произошло так быстро…

Он покачал головой.

– Что ж, держись подальше от них и от леса. И набрось свою накидку. Мы не можем вечно тут прятаться, – добавил он, выглядывая в переулок. – Кстати, я нашёл твой походный мешок.

– Мой походный мешок?

– Ты можешь забрать его в гостинице.

Я спешно накрыла голову, предвкушая крепкий сон с косточками из плодов унаби, и спросила, рассчитывая всё-таки заплатить Юль:

– В мешке лежали монеты?

– Нет. Похоже, в нём кто-то покопался.

Я тут же пала духом. Всё же придётся истязать себя физическим трудом.

– Ты её видела? – тихо спросил Вонсик.

– Кого? – переспросила я монотонным голосом.

– Сестру.

Одно упоминание о ней полоснуло по сердцу ножом.

– Да.

– Спасти её будет непросто. Тебе потребуются друзья.

– Я пришла в столицу не для того, чтобы заводить друзей.

– Невозможно быть самым мудрым, самым сильным, самым храбрым всегда и во всём. Поэтому и нужны друзья. Они направят на верную дорогу и проведут по ней, какая бы вокруг ни сгущалась тьма.

– Таких друзей не существует, – огрызнулась я.

Никто не поддержал нас с сестрой в трудные времена. Кровные родственники ещё могут проявить участие, но странно ждать того же от друзей. Какой им в этом смысл? Все наши друзья исчезли при наступлении хаоса, и я их не виню.

– Когда найдёшь такого друга, сражайся за него, а он будет сражаться за тебя, – продолжил Вонсик, ниже опуская шляпу. – Одна ты не выживешь в столице. Тебя ждут либо поражение, либо смерть, и ты никогда не вернёшь сестру домой.

8
Тэхён

Солнечный свет таял за стенами дворца. Крыши павильонов выступали тёмными силуэтами на фоне неба, под широкими карнизами залегли глубокие тени, в которых было почти не различить юношу, спешившего к воротам. После встречи с ваном, которая закончилась без происшествий, он задержался в библиотеке – читал о восстаниях прошлого и не заметил, как пролетело время. Уже ударили в колокол, и наступил тот час, когда, кроме наследника престола, никто из братьев вана старше десяти лет не имел права находиться во дворце.

Тэхён проходил мимо красных колонн, но резко остановился, услышав кошмарный вопль. Он огляделся и увидел одну фигуру, нависшую над другой. Шёлковые одежды вана вздымались алым облаком, пока он колотил неподвижного мужчину, и эмблема дракона на его спине блестела золотом в свете фонарей.

– Почему ты её не спас?! – ревел Ёнсан-гун. – Как придворный врач позволил ей умереть?!

Ван обнажил меч, и перепуганная прислуга мгновенно скрылась в павильонах. Тэхён отвернулся и весь сжался, когда влажные звуки смерти пронзили ночь. Лезвие вошло в плоть, и вопли сменились хрипом. Сколько людей умерло в этих стенах, и до сих пор сердце Тэхёна сжималось от горького потрясения.

– Б-братишка…

Кровь застыла в жилах Тэхёна. Он хотел бежать, но ударился спиной о стену, и ван настиг его в мгновение ока.

Ёнсан-гун обхватил щёки Тэхёна горячими от крови руками.

– Госпожа Сынпхён мертва, братишка.

– Ваше величество… – прошептал Тэхён срывающимся от страха голосом. – Она же была в полном здравии…

– Госпожа Сынпхён была мне как мать, и теперь она мертва… – пробормотал Ёнсан-гун, дрожа как лист на осеннем ветру. – Говорят, это самоубийство, но зачем ей накладывать на себя руки? Лишь этим утром я своими глазами видел её прелестное лицо и сказал, что даже в пятьдесят она поражает меня своей красотой. Должно быть, её отравили.

– Отравили?

– Придворный врач нашёл подозрительный осадок на дне её пиалы из-под чая, – объяснил Ёнсан-гун и крикнул, обернувшись: – Евнух Мун!

Бледный, хрупкий слуга выскочил из павильона весь в поту.

– Где следователь Ку? – прорычал ван. – Найди его и прикажи прийти ко мне немедленно. Я повелеваю расследовать её смерть. Я разорву убийцу своими руками!

Он побрёл прочь во мраке, и евнух поспешил за ним, спотыкаясь на ходу. Тэхён застыл у стены и ещё долго так стоял, пока чужая кровь стекала с его лица на шею.

– Ваше высочество?

Он вздрогнул и посмотрел на девушку, которая выглядывала из-за колонны. Это была Чию, служанка мусури, то есть самого низкого положения. Тэхён время от времени отправлял её по тайным поручениям во дворце и в обмен щедро платил, чтобы она могла ухаживать за больной матерью.

– Ваше высочество!

Ноги его не слушались.

Девочка огляделась и подбежала к нему, словно мышка.

– Я хотела раньше вам сказать… – пропищала она.

Листья за ними зашуршали, и служанка вздрогнула. С ветви вспорхнула птица и улетела, хлопая крыльями. Тогда Чию продолжила:

– Сестра придворного стражника Мин Хёкчжина обратилась ко мне со странной просьбой.

Тэхён не находил в себе сил ничего сказать. Он молча достал из кармана носовой платок и стал тереть щёки, пока те не заныли.

– Она п-попросила передать её брату, чтобы он нашёл и отправил ей лекарство, а иначе её накажут за п-предательство. Я его предупредила, что приносить во дворец лекарства запрещено, но он всё равно послушался сестру. Я подумала, вам стоит об этом знать.

– Какое мне до этого дело? – грубо спросил Тэхён.

– Т-такое, что… – Чию быстро заморгала и снова огляделась. – Придворная дама Сонхи приказала своему брату раздобыть волчий корень для госпожи Сынпхён, а теперь госпожа Сынпхён мертва…

Ужас сковал сердце Тэхёна. Волчий корень – растение с маленькими фиолетовыми цветками, которые способны как исцелять, так и убивать. Если правильно их приготовить, они снимают боль… но в руках того, кто желает избавиться от жертвы, не оставив следов, волчий корень становится смертельным ядом.

Во что же ввязался Хёкчжин?

9
Исыль

Пять дней я пролежала в постели, и за мной ухаживали, как за больной императрицей. Из столицы приехал опытный врач с помощницей, и они показали Юль, как обрабатывать мою рану. Юль каждый день её прочищала, накладывала свежую повязку, и мне пришлось признать, что хозяйка не лукавила: она и впрямь относилась к постояльцам как к родным. Благодаря её заботе я постепенно шла на поправку.

На шестой день Юль разбудила меня на заре, в час, когда воздух ещё влажный от росы, и её капли сверкают на листьях растений.

– Ты достаточно отдохнула, – бодро произнесла Юль. – Пора зарабатывать на проживание.

Мы взяли плетёные корзины и тяпки с короткими ручками и отправились вверх по холму, поросшему деревьями. Голова у меня кружилась, я тяжело дышала, а Юль весело шагала, распевая во весь голос народную песню. Мы добрались до места и принялись за работу. Юль продолжала петь, пока мы сдирали кору с деревьев и выкапывали корни полыни.

– Для чего это? – спросила я.

– Чхогын мокпи, – ответила Юль, что означало «корни и кора». – Наша грубая и жалкая пища. Она едва поддерживает жизнь, но ячменя в запасах почти не осталось, а новый ещё не поспел.

Острая тяпка вонзилась в землю, и комья разлетелись в стороны. Я выдернула жёсткий корень и увидела, что под ногти забилась грязь.

– Обычно я готовлю из того, что предлагают путники в обмен на проживание, – стала рассказывать Юль, вытирая пот со лба. На коже остались коричневые полосы. – Но дорогу перекрыли из-за охотничьих угодий, и теперь здесь мало кто ходит. Да и нет ни у кого чем торговаться. Налоги слишком высоки, у людей ничего не остаётся. Рисовые поля ван забрал себе, и народ больше не может ими пользоваться. Мы пробовали собирать дикие травы, но ван услышал об их питательных свойствах и лишил нас даже этого. Вот и приходится обходиться горькими дарами земли, пока не пополним запасы ячменя.

Она бросила пучок ярко-зелёной травы в корзину и вздохнула.

– От них болит и засоряется желудок.

– Зато мы не умрём, – прошептала я.

Работа была тяжёлая, и плечи у меня отчаянно ныли. Всё же я трудилась, не отрываясь ни на секунду, поскольку мучительный труд позволял хоть ненадолго забыть о пустом взгляде сестры. Однако другие воспоминания нагнали меня, схватили в свои лапы и утащили далеко в прошлое.

Мне четыре, я вдыхаю яркие лучи солнца, а Суён раскачивает меня на качелях, привязанных к крепкой ветви дерева. Наш звонкий смех пронизывает летний воздух.

Мне десять, и мы с сестрой отдаляемся друг от друга, но она всегда оставляет для меня последнее медовое печенье.

Мне пятнадцать, и сестра зажимает мои уши ладонями, чтобы я не слышала крики родителей.