Купец и кузнец обменялись полными досады взглядами, крестьянин смотрел на них. Он уже привык к неторопливости стариков. Но их караван был полон молодых людей, и терпеливо ждать старших они не умели. Купец и кузнец перешептывались, но крестьянин держал язык за зубами. Порицать нерешительность и медлительность старейшин было обычным делом, но он подобного не совершал. Когда-нибудь крестьянин сам станет старейшиной, и он предпочел бы уважительное отношение, а не шепотки за спиной.

Старейшины пришли к решению до того, как людей начал бить озноб. Старейший из них выступил в роли представителя, как того требовала традиция.

– Крестьянин прав. Путешествовать в таких условиях опаснее, чем встретиться с разбойниками. Мы отправимся в путь с первыми лучами солнца, если, конечно, буря утихнет.

Купец шагнул вперед, уже приоткрыл рот, чтобы запротестовать, но рука жены удержала его. Решение старейшин было окончательным, а солдаты обязаны были им подчиняться. И хотя купец был расстроен, публичный протест не принес бы ему никакой пользы – только бы навредил его торговле по возвращении в деревню. У него было два варианта: он мог либо забрать свою семью и уехать без поддержки солдат, либо подчиниться решению старейшин.

Крестьянин краем глаза внимательно наблюдал за купцом. Хотя у него была внешность обычного трудяги, привязанного к земле, в деревне его хорошо знали благодаря острому уму и проницательности. Когда он был моложе, совсем юным, старейшины подозревали, что он обладает кое-какими способностями к чувственному восприятию; но он всегда отрицал свою склонность к подобному и никогда не проходил тесты, которые монахи устраивали детям во всех Трех Королевствах. Крестьянин знал, что нажил себе врага в виде купца, по крайней мере на время. Торговать с ним будет невыгодно, и ему придется продавать продукты в других деревнях. Эти мысли он отложил в сторону – к остальным крупицам информации, которые держал в голове.

Взгляд крестьянина задержался на купце еще на мгновение, а затем вернулся к семье. Все его тревоги растаяли, как снег у костра, когда он увидел своего сына. Мальчик был еще слишком мал, чтобы понять суть этого спора, и довольствовался тем, что сидел между матерью и огнем. Крестьянин гордился своим сыном. Ребенок был необычайно одаренным, и это было очевидно всем, кто с ним встречался. Он научился говорить гораздо раньше, чем любой ребенок, которого помнили старейшины. В возрасте пяти циклов он задавал вопросы всем и обо всем, а его память была безупречной. Крестьянин сначала не решался везти сына в Нью-Хейвен, но его опасения оказались необоснованными, а сделки, которые он заключил, были гораздо выгоднее, чем то, что он бы получил, продавая свой товар через купца.

Крестьянин всегда охотно потакал любопытству сына, с искренней радостью поддерживая любые его увлечения и интересы. Он никогда не лгал ему и позволял спрашивать обо всем, что тому взбредет в голову. По городу они почти не ходили, потому что мальчик останавливался через каждые два шага, чтобы засыпать вопросами каждого, кто бы его ни слушал, и некоторые из них были почти неуместны. Тогда крестьянин впервые попросил сына повременить с вопросами, чтобы они могли заняться делами. Мальчик, как и всегда, спросил почему, и его отец не мог решить, плакать ему или смеяться от неуемного любопытства сына. К счастью, мальчик послушал отца и спрашивал только о важном, пока они не покинули городские окраины. И как только они миновали последние дома, он вновь начал сыпать вопросами.

Крестьянин заставил себя сосредоточиться на настоящем. Их лагерь пришел в движение, готовя убежище на ночь. Поскольку главный вопрос был решен, им потребовалось совсем немного времени, чтобы разжечь посильнее костер и собрать побольше дров из запасов каравана. Время караула определили для каждого из солдат, купец с крестьянином тоже согласились нести стражу.

Вскоре путники улеглись вокруг костра, закрывшись повозками и скотом. Ночь прошла без происшествий, и темнота уступила место мягким, но настойчивым лучам восходящего солнца. По привычке вся семья крестьянина проснулась, чтобы встретить рассвет. Дома у них было много работы, и солнечный свет был самым ценным из ресурсов. Следом проснулись солдаты, привыкшие к гарнизонному распорядку, семья купца и старейшины пробудились последними.

Рассвет нового дня поднял настроение всем путникам. Сомнения в том, выживут ли они, отступили, когда сквозь облака пробился набирающий силу солнечный свет. Мужчины сохраняли самообладание на протяжении всей ночи, но каждый из них хотя бы раз задумывался, не одолеют ли снег и ветер их костер и смогут ли они согреться.

Но надежды сменились тревогой, когда выяснилось, что кузнец покинул лагерь. Солдат, который дежурил последним, сказал, что кузнец проснулся рано, еще до восхода солнца, и ушел искать дорогу. Крестьянин и купец отложили свои разногласия и пришли к выводу, что, даже если это и так, он должен был вернуться к тому времени, как они проснулись.

Эта новость вызвала новые споры между торговцами. Старейшины считали, что кузнец нашел дорогу домой и решил, что уют домашнего очага важнее, чем благополучие путешественников. События последних нескольких дней убедили их в том, что они сделали неправильный выбор, назначив этого человека проводником. Деревня должна была быть неподалеку, и кузнец мог предположить, что остальные смогут легко дойти до нее сами.

Также была вероятность, что кузнец сам заблудился. Старейшины не преминули заметить, что то, что кузнец не добрался до дома, – это наиболее логичное объяснение. Хотя они и не знали, что случилось с кузнецом, но были уверены, что виной всему произошедшему стала его неумелость. С этим мнением быстро согласился купец.

Последнее предположение, озвученное крестьянином, вызвало у всех ужас: он считал, что на кузнеца напали разбойники. Старейшины и купец быстро отбросили эту идею – к вящей радости солдат. Ни один разбойник не стал бы промышлять в такую погоду. И во всех проблемах, конечно, был виноват сам кузнец.

Крестьянин не стал спорить, но видел, как забегали глаза старейшин. Он пришел к выводу, что страх всегда основан на неизвестности, а неизвестного тут было достаточно, чтобы напугать любого. Крестьянин сочувствовал кузнецу – он был знаком с ним много циклов, и хотя тот не отличался сноровкой в работе с металлами, крестьянин признавал, что никто не ориентируется в их местности лучше. Потому ему казалось гораздо более вероятным, что кузнецу причинили вред, случайно или умышленно. Он надеялся, что ошибается, но сердцем чувствовал, что это не так.

Обсудив все варианты, старейшины решили, что крестьянин, знающий местность лучше остальных, должен отвести их домой. Тот возражал, утверждая, что он не знает этих земель и уходить было бы опаснее, чем остаться. Однако старейшины настаивали, все хотели вернуться домой. И крестьянину не оставалось ничего другого, как согласиться стать проводником.

Крестьянин тихонько поделился своими опасениями с женой, но она ему ничего не сказала. Он всегда ценил это в ней. Его жена не жаловалась на тяготы в повседневной жизни – или даже на те трудности, что выходят за рамки повседневности. Вместо того чтобы жаловаться и давать оценки, она действовала. Она часто слышала замечания и становилась свидетельницей споров мужа с самим собой. А потом резким жестом заставляла его замолчать и спрашивала: «Что ты собираешься делать?»

Она не позволяла ему слишком много размышлять и, каким бы ни было его решение, тут же начинала воплощать его в жизнь. Так было и сегодня. Оставаться или уходить, даже если неподалеку бандиты, – они не будут в безопасности. В ее глазах не было ни недовольства, ни явного страха. Она невольно провела правой рукой по поясу, поддерживающему ее зимнюю одежду. За ним был ловко спрятан маленький, невероятно острый кинжал. Крестьянин знал, что она не училась с ним обращаться, но был уверен, что жена без колебаний воспользуется им, если того потребует ситуация.

Караван, состоящий теперь уже из одиннадцати человек, продвигался вперед – туда, куда указывал крестьянин. Он знал, в какую сторону они шли вчера вечером, и решил, что лучше всего будет следовать в том же направлении. Он был уверен, что скоро они окажутся в знакомой местности.

На миг крестьянин позволил себе понадеяться на лучшее. Солнце, хотя и стояло низко, светило ярко, отражаясь от снега. День был чистый, ясный. Свежий снег хрустел под ногами, и на мгновение показалось, что все в мире хорошо.

Спокойствие покинуло крестьянина, скрылось, словно солнце за грозовой тучей, как только они преодолели подъем. За ним, на их предполагаемом пути, стояли восемь человек в темных потрепанных плащах. Выглядели эти люди так, будто им не было до путников никакого дела. Хотя разбойники были в меньшинстве, крестьянин понимал, что у группки торговцев против них нет шансов. У них было всего два меча против восьми у разбойников. Он обернулся назад, и последнее, что он успел сделать в жизни, – это попытался сказать жене, чтобы она бежала прочь. Плащи с невероятной скоростью пронеслись сквозь снежную завесу, и холодная сталь вонзилась в сердце крестьянина, прежде чем его крик оборвался.

Наступило мгновение полного шока, никто из каравана не шелохнулся. Все произошло слишком неожиданно, торговцы не успели ничего понять. Но уже через несколько мгновений шок перерос в массовую неконтролируемую панику. Два солдата, зеленые, как свежая весенняя трава, смело встретили нападавших, но были убиты, не успев даже пустить кровь. Остальная часть группы попыталась разбежаться, но безуспешно: их быстро окружили темные плащи. Не считая солдат, они не встретили никакого сопротивления. В караване не было воинов, и шок мешал торговцам мыслить рационально. Сопротивление было кратчайшим путем к смерти, и всегда лучше потерять деньги, чем жизнь. У торговцев оставалась надежда, что бандиты не захотят проливать кровь, но те не думали об этом.

Они уже совершили убийство, а убийство всегда каралось смертью в Южном королевстве. Они знали, что будут в большей безопасности, если выживших не останется. Им потребовалось всего несколько мгновений, чтобы завладеть всеми товарами путешественников, а затем они схватили жену купца. Хотя она была старше жены фермера, ее кожа не потрескалась и не огрубела от циклов работы на солнце. Она была мягкой, и даже после двух тяжелых дней в пути черты женщины сохраняли намек на чувственность ее натуры, которая много циклов назад привлекла внимание купца.

Это было слишком для нее, жена купца начала плакать, отбиваться и кричать. Она могла смириться с потерей денег, но не с этим. Разбойники схватили ее и обращались с ней не лучше, чем с животным. Она знала свое будущее и отказывалась его принимать. Она была королевой их маленькой деревни, пусть и без титула, и считала себя благородной дамой. Подобное случалось с крестьянами. Она показывала на жену крестьянина и кричала, чтобы похитители забрали ее. Она кричала и пиналась, пока один из бандитов не ударил ее с достаточной силой, чтобы та ошеломленно замолчала. Когда женщина пришла в себя, то взглядом молила мужа сделать хоть что-то, чтобы остановить то, что должно было произойти, но он не видел ее глаз.

Купец стоял, опустив голову, стараясь отгородиться от окружающих его звуков и образов. Его жена увидела, насколько труслив ее муж, и тело ее обмякло, словно умерло. В ее глазах сменяли друг друга отчаяние, ярость и, наконец, покорность. Двадцать циклов вместе, а купец даже не поднял головы, чтобы утешить жену, не говоря уже о том, чтобы рисковать жизнью.