Я аж вздохом поперхнулась. И вот как на него после этого гордо обидеться? Чтоб уйти, как истинная ведьма, с гордо поднятой головой. Хотя про «уйти» – это я погорячилась. Ибо для начала надо было слезть с пепельного…

А на нем я, к слову, сидела качественно и ни разу не деликатно. Потому как задача у меня была не соблазнить, а зафиксировать. И как итог был полный разврат: юбка задралась так, что обнажила не только голени, но и бедра! И даже панталоны в ромашку! Эти-то цветочки пепельный сейчас и разглядывал. Заинтересованно так.

Вот ведь! Совсем недавно едва не умирал, а сейчас, посмотрите на него, на ботанику потянуло. Цветочками любуется! Распутник. Я уже хотела вскочить и одернуть юбку, как вдруг заметила рядом с едва затянувшейся раной кое-что. И мне стало резко не до морали. Да вообще мало до чего. Потому как я заметила черную нить. Та была магической, тоньше волоса, и уходила в тело пепельного…

– Что это у тебя за гадость? – протянула я.

– Характер, – саркастично отозвался муженек.

Но я на подколку внимания не обратила, а склонилась над разошедшимся швом и осторожно дотронулась силовым щупом до нити. Та дернулась и попыталась уйти в мужское тело, как рыба на глубину.

Поймала проклятие – а это было именно оно – за самый хвост. Зато теперь стало понятно, почему магия этого светлого на всю голову не брала…

– Где ты умудрился подцепить смертельное чернословие высшего порядка? – поинтересовалась я светским тоном, меж тем завязывая узелок из кончика нити так, чтобы зафиксировать ту на поверхности тела.

– Наверное, там же, где и тебя, – на том свете, – отозвался раненый.

– И как же ты оттуда вернулся? – поинтересовалась я, проигнорировав едкое замечание в мой адрес.

– Вернули… Одному магу нужно было узнать пределы силы нового регенерационного заклинания, и для этого требовались… подопытные.

– Судя по тому, что ты жив, опыт удался? – заметила я.

– Да, – мрачно ответил пепельный и добавил: – Если один из двух сотен – это однозначно удача. Кроме меня, это заклинание не смог перенести ни один… Все сгорели в энергии магической жилы.

– Жилы? – переспросила я, нахмурившись.

– Да, та выходила наружу как раз в подвале лекарского корпуса. Умирающих спустили туда и…

Супруг сглотнул, прервав сам себя, и я за него закончила:

– …присоединили к жиле, чтобы та питала заклинание. Но природная сила – слишком сырая, неконтролируемая. Поэтому, полагаю, она сожгла плетение, а за ним и тела… добровольцев? – я постаралась подобрать тактичный синоним к «подопытным».

– Да. То, что я не сдох, назвали статистической погрешностью и чудом, – холодно закончил пепельный.

– Это было не чудо, а смертельное проклятие, – возразила я. – Оно-то и спасло тебе жизнь, вобрав в себя излишки силы дикой магической жилы…

После этих слов раненый упрямо сжал губы, ничего не сказав. И по этому его молчанию стало все понятно. И я не удержалась от вопроса:

– Многих потерял?

– Выжила одна треть из нашей сотни…

Со мной такое случалось нечасто – когда я не знала, что сказать. Утешать я не умела, сочувствовала – не лучше… Потому невольно вырвалось:

– Никто из нас не вечен. И когда-нибудь ты встретишься с теми, кого потерял, там, за гранью. Но пока есть возможность жить – живи. И так ярко, чтобы демоны тебе завидовали!

– Звучит как девиз, – усмехнулся пепельный.

– Вообще-то это тост, – поправила я. – Его в канун Новогодия всегда произносила моя прабабка за семейным ужином.

– И как она жила? Ярко? – полюбопытствовал раненый.

– Почему жила? – приподняла я брови. – Живет до сих пор.

– И в чем же секрет ее долголетия? – полюбопытствовал пепельный.

– Овсянка и прадед, – охотно ответила я и пояснила: – Овсянка – для крепкого сердца, а прадед – для всего остального.

Прозвучало это так двусмысленно, что я как-то разом вспомнила, на чем я сижу, а главное – в каком виде…

Так. Засиделась я что-то…

Медленно, чтоб не потревожить рану, начала вставать и…

– Ай! – вырвалось непроизвольно.

Все оттого, что мои каштановые волосы умудрились перепутаться со светлыми, а я, в свою очередь, напрочь об этом забыть. Так что пришлось потратить время, распутывая колтун, стоя при этом в позе вопросительной руны.

Наконец я выпрямилась, одернула юбку, чувствуя, как в груди под заинтересованным и немного насмешливым взглядом пепельного рождается доселе неведомое чувство – смущение. Чтобы задавить его в зародыше, напустив на себя деловой тон, произнесла:

– Тебя надо зашить еще раз и перевязать, а потом вытащить проклятие. Иначе рана снова разойдется. Так что я сейчас схожу за лекарской котомкой и вернусь…

С этими словами я развернулась на пятках и уже сделала шаг к лестнице, как мне в спину прилетело:

– Рангер…

– Что? – Я невольно остановилась и обернулась.

– Меня зовут Рангер, можно просто Ран, – повторил пепельный и приподнял бровь. С намеком так приподнял.

Пришлось вынужденно ответить.

– Веризия… Изи Дэйрис, – представилась я по привычке уже новой фамилией.

– То, что Дэйрис, я в курсе, – усмехнулся этот невозможный пепельный. Вот ведь язва!

Хотела ответить что-нибудь ехидное, чтобы оставить последнее слово за собой, но решила: я девушка экономная, поэтому не стоит транжирить словарный запас на всяких доходяг. Так что лишь гордо вскинула голову и направилась к лестнице.

Глава 4

Ступени надрывно заскрипели под моими шагами, когда я поднималась на второй этаж. Толкнула дверь в комнату, где хранились мои вещи. Вечерний свет проникал сквозь узкие окна, играя бликами на полках, где в ряд уже успели выстроиться бутыльки с зельями, амулеты, книги по магии, пара противней, на которых сушилась тыквенная, демоны ее дери, пастила… Просто я не знала, что еще можно сделать из этой рыжей напасти, которую мне регулярно подкидывали под дверь в знак то ли благодарности, то ли откупа…

Среди всего этого я нашла то, что мне было нужно: нитки, иголку, склянку с первачом и обезболивающее зелье. А еще бинты, что были аккуратно уложены в мой целительский кисет. Тот стоял рядом с бутылью, в которой настаивался болиголов.

Спустившись обратно на первый этаж, я увидела, что супружник запрокинул голову, прикрыл глаза и стиснул зубы. Ясно. Терпит… Даже не стонет. «Надо же, выдержанный какой мне попался, прям как столетний коньяк», – промелькнула мысль, когда я подошла к раненому.

– Как себя чувствуешь? – поинтересовалась я, начав заговаривать зубы.

Заговаривать, увы, не буквально, а фигурально: сил на чародейство у меня не осталось ни капли, резерв был вычерпан до дна. Так что приходилось отвлекать, используя дар красноречия, а не магический.

– Я чувствую себя так, как будто хочу хорошо прожаренную отбивную, – отозвался Ран, не открывая глаз.

– Хорошо. Значит, будет отбивная, – покладисто согласилась я, вдевая нитку в иголку. Задумывалась ли над тем, что говорю? Навряд ли. Все мои мысли сейчас были о том, как бы поаккуратнее залатать глубокую рану: придется накладывать несколько швов, один поверх другого, на разные слои. Задеты и брюшная полость, и глубокие мышцы, и поверхностные… – Ты как, охотиться умеешь на кого-то, кроме демонов в пустошах и дам на балах?

– А ты с какой целью интересуешься? – приоткрыв один глаз, поинтересовался блондин.

– С той, что отбивную придется ловить тебе, – поведала я муженьку и положила иголку с ниткой в склянку с первачом – обеззаразить.

– А как же хваленая ведьмина магия? – поинтересовался Ран. – Наколдовала себе какое-нибудь, не знаю… яйцо призыва лосося, кинула его в воду – и рыба сама на берег выбрасывается.

– То есть охотиться на дичь ты не умеешь… – поняла я, доставая иглу.

– Обижаешь, дорогая женушка. Я на дичь могу и охотиться, и, если надо, нести ее. Причем полную, не расплескивая…

– Учту, – хмыкнула я и, протянув муженьку флакон с зельем, не удержалась от подколки: – Выпей. И желательно тоже… Не расплескивая.

Конечно, полностью от боли эликсир не избавит, но хотя бы притупит ее, пока я буду шить. Ран приоткрыл глаза, глянул на бутылек и светским тоном уточнил:

– Яд?

– Яд, настоянный на перваче, – уже лекарство, – назидательно отозвалась я, примериваясь к ране. Та впечатляла. Так что я решила морально подготовить пациента: – Слушай, тебе говорили, что главное в лечении – это доверие?

После этих слов муженек, уже пригубивший флакон, как-то гулко сглотнул и, отняв ото рта бутылек, выдохнул:

– Говорили. Как раз перед тем, как соединить с магической жилой.

Упс. Нехорошо вышло. Если учесть, сколько раненых выжило после эксперимента, – очень нехорошо.

– Знаешь, если с доверием у тебя не очень, тогда просто терпи, – посоветовала я.

– Это точно постулат из лечебной практики? Или супружеской? – иронично уточнил Ран и в следующий миг зашипел: я сделала первый стежок.

– А есть разница? – не переставая орудовать иголкой, уточнила я.

– Целительство не столь болезненно и более привычно, чем брак, – сквозь стиснутые зубы выдохнул блондин.

Надо же, крепкий орешек. Другой бы на его месте уже орал недуром, а этот ерничает.

– Много ты понимаешь в браке, – хмыкнула я. – Мы месяц всего женаты, а знакомы – и вовсе меньше половины дня.

Ран поморщился. То ли от боли, то ли от услышанного. Скорее, и то и другое. И наверняка хотел мне сказать, что он и вовсе не желал бы быть моим мужем ни мгновения. Но вместо этого сделал глубокий вдох. Затем выдох. Будто прицеливался из арбалета и хотел успокоиться, чтобы рука не дрогнула. И, чеканя каждое слово, произнес:

– А. Ты. Знаешь. Больше? – И, сглотнув, спросил: – Я не первый твой супруг?

Мне показалось или в последней фразе прозвучало как-то слишком много эмоций для обычного уточнения?

– Замужем, может, и впервые, но о любящей семье знаю многое, – ответила я, орудуя изогнутой в форме молодого месяца иглой, и пояснила, не отрываясь от дела: – Я в такой выросла. И мы всегда жили счастливо! А когда кончалась посуда – еще и тихо. Но разве в твоей семье было иначе?

– Не знаю, – отозвался Ран и отвернулся, всем своим видом давая понять, что не желает это обсуждать.

Но тяжело уйти от разговора, когда сидишь, как пришитый на лавке, а над тобой склонилась ведьма, которая то ли лечит, то ли пытает…

– Подкидыш? Бастард? – полюбопытствовала я. Ну надо же что-то знать о своем муже?

К тому же от боли мышцы пресса непроизвольно сокращались, а это мешало. Поэтому я решила их расслабить тем, что напрячь самого Рана вопросами. Пусть отвлечется на ехидную темную ведьму.

– Я был третьим сыном лорда, – нехотя ответил пепельный, лишь бы только я отстала.

Впрочем, мне пояснений и не требовалось: скорее всего, папочка решил избавиться от младших безнаследных отпрысков, чтобы те не вздумали заступать дорогу старшему. Логичнее всего в таком случае отправить на службу короне или в духовники. И раз на моем супруге не сутана, то…

– И сколько тебе было, когда отдали в корпус паладинов? – задала я очередной вопрос.

– В шесть… – обреченно выдохнул Ран, видимо поняв, что уже не отвертеться, и, невесело усмехнувшись, добавил: – Чтобы я добыл себе честь и славу сам.

После этого ответа моя рука на миг замерла в воздухе. Примерно в этом возрасте я подняла первое свое умертвие. А папа тут же его уложил из арбалета обратно. Чтобы нежить с дочкой ничего не сделала. И это при том, что мама меня страховала в кругу силы! И оба – поддерживали. Всегда. А у Рана же, похоже, жест доброй отцовской воли свернулся в дулю.

– Добыл? – поинтересовалась, переходя к последнему, верхнему слою.

– Я стал седьмым паладином короны, – ответил Ран.

– Седьмой… Не мог мне отец номером повыше кого найти? – беззлобно усмехнулась я.

– Может, он потому не мог, что первые шесть были уже женаты? – саркастично заметил Ран.