– Это – ваши традиции, не наши, – промолвил Нино спокойно, но достаточно громко, чтобы выдернуть меня из размышлений.

Я придала лицу невозмутимое выражение.

– Зачем же тогда им следовать? – Я обернулась. Меня выдал голос. Слишком тихий и с нотками ужаса, который, как я надеялась, он принял за страх, нормальный для девственницы.

Он находился совсем не так близко ко мне, как я ожидала. Он даже на меня не смотрел. Стоя возле стола, он читал записку, в которой моя тетя поздравляла нас со свадьбой. Положив ее обратно, он взглянул на меня. В выражении его лица не было ничего, что вселяло бы в меня надежду. Ни доброты, ни жалости. Это был чистый лист. Восхитительно холодный, с пустыми серыми глазами, безукоризненно подстриженной бородкой и зачесанными назад волосами.

Покачав головой, он убил последнюю надежду, которая у меня оставалась.

– Семья хочет крови, и она ее получит.

Он был прав. Именно этого ждала моя семья, и я должна была ей это предоставить, вот только крови она не получит, а мой муж поймет, что его трофей испорчен. Каморра отменит соглашение. Этот брак выведет моего мужа из себя, а я останусь жить изгоем.

Это станет моим крахом. Моя семья от меня отвернется. После этого никто и никогда не захочет на мне жениться, а незамужняя женщина в нашем мире и вовсе обречена.

Он начал расстегивать рубашку: спокойно, аккуратно. Наконец он сбросил ее, обнажив шрамы и татуировки – их было очень много и выглядели они пугающе – и стальные мускулы. Я отвернулась. Сердце у меня колотилось как бешеное. В нем скребся ужас, подобный тому, что я испытала много лет назад. Мне нужно было его обуздать, найти какой-то выход из этого замешательства. Я должна была спастись: не от его притязаний на мое тело, но от потери самообладания.

Я полезла в сумочку, висевшую у меня на плече, и достала из упаковки таблетку. У меня перехватило горло, и я не была уверена, что смогу проглотить ее без воды, но в том состоянии, в котором я сейчас находилась, поход в ванную казался чем-то невозможным. Я не была уверена, что справлюсь, не сорвавшись.

Трясущимися пальцами я поднесла белую таблетку ко рту. Нино остановил меня, обхватив за запястье. Я взглянула в его прищуренные глаза. Я даже не слышала, как он подошел.

– Что это? – жестко спросил он.

Я ничего ему не ответила. Мне было слишком страшно, чтобы подобрать слова. Свободной рукой он залез в мою сумочку и, достав оттуда упаковку, пробежался взглядом по описанию лекарства. Отбросив коробочку в сторону, он взглянул на меня своими серыми глазами и протянул мне ладонь.

– Отдай мне таблетку.

– Ну пожалуйста, – умоляюще прошептала я.

На его красивом, холодном лице не отразилось ни тени эмоций.

– Киара, отдай мне таблетку.

Я бросила лекарство ему в ладонь, и он отшвырнул таблетку в сторону. У меня на глаза навернулись слезы. Как же я смогу обуздать свой страх и приглушить воспоминания, если мне нечем себя успокоить?

– Я не позволю тебе накачивать себя лекарствами, – пробормотал Нино, коснувшись большим пальцем моего запястья. Затем он меня отпустил. Сделав шаг назад, я повернулась лицом к кровати и глубоко вздохнула. Он за мной наблюдал.

Я потянулась, чтобы расстегнуть пуговицы на спине платья. Именно я, а не он, должна была их расстегнуть. Это подарило бы мне ощущение контроля над происходящим, в отличие от прошлого раза, когда с меня сорвали одежду против моей воли. Тогда мое тело было слишком слабым, чтобы бороться.

Я сглотнула подступившую к горлу желчь. Мои пальцы слишком сильно дрожали, чтобы справиться с крошечными пуговками.

– Позволь мне, – хладнокровно произнес мой муж, стоявший позади.

«Нет!» – уже готова была крикнуть я в ответ, но сдержалась.

– Я хочу сделать это сама, – выдавила я почти спокойным голосом.

Он ничего не ответил, и я не решилась взглянуть ему в лицо. Я возилась с пуговицами, и они поддавались мне, одна за другой. Это заняло целую вечность. Он молча ждал. Звуки двух дыханий – его, размеренного, и моего – прерывистого, – наполняли комнату.

Потом я вспомнила, что жених должен был разрезать на невесте платье с помощью ножа. Нино, видимо, об этом забыл. В конце концов, это тоже не было его традицией. У меня не хватило смелости ни напомнить ему об этом, ни застегнуть платье, чтобы он мог его разрезать. Тогда бы я и вовсе потеряла самообладание.

Я стянула платье, и оно упало к моим ногам. Теперь на мне оставались лишь бюстгальтер без бретелек и трусики. Я сбросила лифчик, но не могла набраться смелости, чтобы снять и трусики.

Нино смерил меня с ног до головы своими холодными серыми глазами.

– Украшения для волос тоже стоит снять. Тебе, скорее всего, будет с ними неудобно.

Я подавила нервный смешок, но все же попыталась ослабить тонкую золотую нить, находившуюся у меня в волосах. Дрожащие пальцы не позволили мне этого сделать. Нино подошел ближе, и я отпрянула. Его серые глаза встретились с моими.

– Я сниму.

Опустив руки, я кивнула.

Своими длинными пальцами он ловко вытащил из моих локонов украшения, а затем снова сделал шаг назад.

– Спасибо, – промолвила я.

Я заставила себя подойти к кровати и лечь на спину. Пальцами я касалась гладкой ткани одеяла.

Спокойно на меня взглянув, Нино подошел к постели. Высокий, мускулистый и убийственно холодный, он, казалось, совсем не нервничал. Потянувшись к ремню брюк, он его расстегнул. От ужаса у меня перехватило дыхание, и я посмотрела в сторону, стараясь не заплакать. Краем глаза я увидела, как он снимает боксеры и забирается на кровать: голый и решительный. Меня начало трясти. Я не могла с этим справиться.

Он коснулся моей талии, а затем его рука медленно скользнула вверх. Прикосновение было легким. Я отпрянула.

– Не трогай меня.

Он посмотрел на меня сверху вниз, и взгляд его был жестким и холодным.

– Ты же знаешь, что я не могу так поступить. Я не дам твоей семье повода считать Лас-Вегас слабаками, – он сказал это без тени жестокости. Просто констатировал факты.

– Я знаю, – прошептала я. – Просто не трогай меня. Просто делай что должен. – Если бы сейчас что-то предвещало то, что произойдет дальше, то я бы не смогла сдержать ужас.

– Если я тебя не подготовлю, то будет очень больно, – ответил он, впрочем, голос его звучал так, словно ему было все равно. – Будет лучше, если мы тебя расслабим.

Этого не произойдет.

– Просто сделай это, – просила его я. Боль – это нормально. Я могла с ней справиться.

Он еще пару секунд пристально на меня смотрел, а потом убрал руку с моей груди и сел. Пальцами подцепив край моих трусиков, он стянул их вниз. У меня в горле застрял низкий стон.

Поставив колено мне между ног, он раздвинул их, не сводя с меня серых глаз. Он медленно двигался, и мне захотелось, чтобы он прекратил это делать, чтобы перестал на меня смотреть. У меня в груди появилась паника, я попыталась силой подавить ее. Зажмурившись, я постаралась отвлечься от происходящего. Когда он опустился на колени между моих ног, меня сковал абсолютный ужас.

– Если не расслабишься, у тебя будут разрывы.

Я резко открыла глаза, и по моим щекам скатилось несколько слезинок. Он нависал надо мной, опираясь на одну руку. Высокий и сильный. Нет. Нет. Нет. Нет.

– Попытайся расслабиться. – Нино подошел ко всему с таким безразличием. Он взглянул на следы, которые слезы оставили у меня на щеках и шее, и они его совершенно не впечатлили. Я попыталась расслабиться, но это оказалось абсолютно невозможным. Мои мышцы сковал страх. Он едва заметно, почти неодобрительно, покачал головой:

– Не получается. Мне придется сильно надавить, чтобы пробить твои напряженные мышцы и полностью в тебя войти.

В моей голове снова стали проноситься воспоминания из далекого прошлого, и я ощутила, как к горлу подступила горькая желчь.

И тут что-то внутри меня… прорвалось. Что-то мрачное, полное страха и глубоко закопанное. Я уже не могла держать это в себе.

Из моего горла вырвалось душераздирающее рыдание, и мне стало больно от воспоминаний, которые оно принесло. Я крепко прижала ладони к лицу, а потом сжала их в кулаки и надавила на закрытые глаза. Стараясь выкинуть воспоминания из головы, я попыталась выцарапать их оттуда, точно так же, как тогда, много лет назад, исцарапала дядю. Но как и в прошлом, сейчас у меня не было выхода.

Я не могла дышать. Не. Могла. Дышать.

И мне хотелось умереть. Мне нужно было избавиться от боли. Я так не хотела снова переживать этот ужас.

Сильные руки обхватили мои запястья и потянули вперед. Я сопротивлялась и вырывалась, но они были непреклонны, пока мои кулаки наконец не оторвались от лица. Я резко распахнула глаза, мое зрение затуманили слезы. Сквозь пелену начала проявляться пара пронзительно глядящих на меня серых глаз, а потом они стали единственным, что я видела. Единственным, что я могла видеть, и всем, что имело для меня значение.

Такой спокойный. Бесстрастный. Холодный.

Именно в чем-то подобном я и нуждалась. На фоне наполненного ужасом ада он напоминал прохладный поток. Блаженно безразличный. Я пристально смотрела ему в глаза, смотрела долго, и он отпустил меня, после чего я впустила в легкие первый вдох. Я снова могла дышать, и лицо моего мужа стало четким, а взгляд его прищуренных глаз показывал, что он слишком много знал.

Опустив взгляд на его подбородок, я потянула руки, чтобы он ослабил хватку на моих запястьях. Он отпустил меня, и я положила ладони на колени. На свои голые колени. Он, тоже абсолютно голый, стоял возле меня. Судя по всему, во время панической атаки он меня усадил.

Да, это была она. Он понял, что со мной что-то точно было не так. Сглотнув слюну, я подтянула колени к груди.

Вот бы он меня сейчас убил. После того, как меня изнасиловал дядя, мне часто хотелось умереть.

– Что с тобой случилось? – без всяких эмоций спросил он меня.

Сначала мне захотелось солгать, но я врала слишком долго. К тому же у меня возникло ощущение, что он и так все понял.

– Мне было тринадцать, – начала я, но не смогла продолжить. Меня снова начало трясти, и он положил руку мне на плечо. На этот раз я от него не отстранилась. Прикосновение было слишком бесстрастным, чтобы вызвать у меня ужас.

– Тебя кто-то изнасиловал.

Это слово заставило меня почувствовать себя крошечной, грязной и никчемной. Я кивнула.

– Твой отец?

Я покачала головой. К тому моменту он уже был мертв, и он бы никогда этого не сделал. Он понимал, что меня бы это погубило. Он бил меня и кричал на меня, но никогда не прикасался ко мне подобным образом. Хотя, может, он бы и сделал это позже, если бы Лука его не убил.

– Значит, кто-то из твоей большой семьи. Такие девушки, как ты, обычно находятся под защитой. Видимо, это был кто-то из твоих родственников. – Я кивнула. – Кто это был? – настаивал он. – Дядя, который тебя воспитывал?

Я облизнула губы.

– Другой дядя.

– Долго? – Я подняла четыре пальца. – Четыре года? – Я покачала головой. – Четыре раза?

Всего четыре ночи, но с тех пор – каждый день. С тех пор.

– Мне каждую ночь это снится, – процедила я. Мне было приятно наконец кому-то об этом рассказать.

В любом случае, я была обречена. Я решила свою судьбу. Ничто больше не имело значения.

Я не осмеливалась поднять глаза, чтобы не увидеть на его лице отвращения и гнева из-за того, что ему отдали в жены кого-то испорченного.

– А знаешь что, – едва слышно добавила я, – добрый человек избавил бы меня от унижения, которым теперь станет встреча с моей семьей и жизнь в позоре, и убил бы меня.