Меланьина нога зависла в воздухе, не успев коснуться пола.

– Как это – померла?

– Ей было девяносто три года. Кто вообще доживает до такого возраста, чему тут удивляться?

– Девяносто три? – ошарашенно переспросила она. – Брешешь!

– Нисколько. Днем бабушка чувствовала себя хуже, чем обычно. А потом… потом за мной пришли, и бабулино сердце, очевидно, не выдержало…

– И бабку до могилы довела, – выплюнула Меланья со злостью. – По мужикам чужим скачет, родных до смерти доводит…

– Рот закрой, – выдохнула я негромко. Мгновение молчала, успокаивая разгоревшуюся в груди ярость. – Моя жизнь – не твое дело. Ты пришла сюда со мной, потому что хочешь ребенка, и только я могу тебе его дать. Не устраивает такой расклад? Тогда пошла вон из дома.

Меланья стиснула губы, глаза ее блестели от слез. И уйти не могла, и помогать мне не хотела. Она могла этого даже не говорить, и так ясно.

– Что мне делать?

– Мы похороним бабушку, потом я налью тебе первую порцию лекарства…

– Первую?!

– …Принимать его нужно дважды в день: утром и вечером, на протяжении двух недель. Ты будешь приходить ко мне раз в день и получать отвар. Это нужно мне как гарантия того, что ты не разболтаешь о том, что мы с тобой делали.

Меланья возмущенно запыхтела. Я ждала, когда она примет условие, и молчала.

Она первая шагнула в спальню, что и было ответом. Впрочем, я и не сомневалась: за это снадобье Меланья и впрямь готова была душу продать.

Мы переодели бабушку в одежду, которую она уже пару лет как держала в сундуке на случай своей смерти. Белое платье до пят с длинным рукавом и белые тапочки на мягкой подошве. После мы завернули ее в чистую простыню, уложили на носилки.

Меланье пришлось тащить их самой, а я только помогала сзади, если они застревали, зацепившись за жгуты вьюна.

Тело было опущено в могилку настолько бережно, насколько это вообще возможно.

Я отошла в сторону. Смотрела, как Меланья лопатой бросает в яму землю, как та наполняет ее и вскоре доходит уже до самых краев.

Я сдерживала слезы. Так нужно. Сердце разрывалось, ноги подкашивались, но я держалась.

Наверное, именно в тот самый момент я наконец испытала настоящий страх перед грядущим одиночеством. Скоро наступит утро нового дня, в котором у меня кроме меня никого не будет.

– Готово, – недовольно буркнула Меланья и откинула лопату в траву. – Давай отвар.

Мы вернулись в дом, и я отлила лекарство из кувшина в глиняную кружку. Прикрыла сверху платком, завязала бечевкой.

– Половину выпьешь утром, остальное перед сном. И следующим утром придешь за второй порцией.

Меланья схватила кружку, прижала ее к себе с такой же бережностью, как если бы та была младенцем, и выскочила на улицу, не попрощавшись.

Я стояла посреди кухни, растерянно осматриваясь. Потом села на топчан и еще долго собиралась с мыслями. У меня был план на будущее, когда бабушка умрет, но после того, что произошло днем, он рассыпался прахом.

Бабуля учила меня всему, что знала сама. Как готовить снадобья, как искать хвори у людей и как лечить. И мы думали, что я продолжу ее дело, что никогда не буду ни в чем нуждаться, а может быть, даже и замуж выйду. Да, нет в этой деревне мужика, который хотел бы жениться на той, кто родился за Туманной завесой, но вдруг мне улыбнулась бы удача?

А теперь уже все, никакой удачи ждать не приходится.

И уйти не могу.

Я встала и подошла к окну. Из него отчетливо была видна черная стена за деревней – даже глубокой ночью. Луна подсвечивала ее, делая еще более зловещей.

Оттуда никто не приходил уже много лет, и костиндорцы забыли, каково это – страдать ни за что… Может, поэтому меня и не захотели выслушать. Поверили Кузьме, да и все. Им плевать на какую-то там девку, чего ее слушать?

Я даже начала мечтать, что Туманная завеса вот-вот разверзнется и из нее выскочат Безликие на своих гнедых жеребцах…

Отвернулась от окна, легла на топчан и закрыла глаза. Утро вечера мудренее, так говорила бабушка.

К обеду пришло ненастье: солнце скрылось за тяжелыми грозовыми тучами, и землю оросили первые капли дождя. Ливень будет, не сомневаюсь, а значит, самое время пойти на болота за ягодой.

Совсем недавно я бы переждала непогоду и отправилась в лес, когда сырости уже не будет. Но теперь мне лучше выходить из дома тогда, когда все деревенские, наоборот, сидят по домам.

Знала бы я тогда, что произойдет из-за этого моего решения, и носа на улицу не показала бы.

ГЛАВА 4

Лес, начинающийся сразу за домом, позволял нам с бабушкой не тратить снадобья на тех, кто мог заплатить только грибами и ягодами.

Да, возможно, неправильно отказывать людям в лечении, когда те в нем остро нуждаются, но эти самые люди, если бы не бабулина сила целителя, давно сожгли бы наш дом, не убедившись, покинули ли мы его. Ее терпели только потому, что она могла буквально достать человека с того света. Как Зоську, например, прошлой зимой: дочь старосты провалилась на озере под лед, заболела и едва не умерла. Моя бабушка натерла ее спиртом, влила ей в рот целый кувшин отвара, и Зоська с тех пор ни разу не болела.

Я вытерла дождевую воду с лица и обернулась к деревне: над крышами домов вился сизый дым, столбами тянулся в небо. Соседи печи растопили да бани греют, холодно сегодня. Какая-никакая, а надежда, что в лесу я никого не встречу.

Промокла уже насквозь, а дождь только усиливался. Я перебросила корзину на локтевой сгиб другой руки, а свободной приподняла юбку, чтобы та по грязи не волочилась.

Вошла в лес. Здесь пышные кроны деревьев сдерживали поток воды с неба, и идти стало чуточку легче – хотя бы не прищуриваясь, но в сапогах довольно быстро собралась влага с травы.

Мне всего и нужно-то – перейти через холм, потом обогнуть болото, а там набрать клюквы. Ягода еще зеленая, но для лекарств такая и нужна. Спелая разве что только для варенья годится. Редко мы с бабушкой ее собирали, хранится-то она долго.

Но была и другая причина не показываться на болотах. Здесь живет старуха, колдунья местная. По крайней мере, деревенские говорят, что она здесь обитает. Слышала я как-то разговор на мельнице: Митька с Петром мусолили легенду о временах, когда Безликие из-за Туманной завесы держали в страхе едва ли не весь наш мир. Митька рассказывал Петру, что Безликие тогда оставили одну из своих женщин жить здесь, в отместку за предательство легиона. А та со злости и стала темной колдуньей. Якобы дьяволу продалась.

Случайно я наступила на мокрую кочку грязи, и нога провалилась по щиколотку. Выругавшись сквозь зубы, я выдернула ее, и грязь чавкнула, словно недовольно. Я вдохнула сырой свежий воздух полной грудью. Во рту почувствовала сладковатый хвойный привкус и улыбнулась. Мне нравилось бродить по лесу. Здесь всегда так тихо. Даже во время дождя. Только капли воды шуршат, ударясь о широкие зеленые листья, с шелестом скатываются на поросшую мхом землю и впитываются в нее без остатка.

И птицы молчат. Не до пения им сейчас. Сидят на веточках, нахохлившись, прячутся от дождя. Пережидают.

Я прошла мимо поляны маслят, запомнив это место, чтобы потом вернуться и набрать грибов на ужин. Сорвала с дикой яблони спелый сочный плод и откусила от румяного бока. Сок потек по губам, и я вытерла его рукавом промокшего платья.

Не торопилась к болоту. Сама себе не признавалась, что идти в ту сторону мне вовсе не хочется. С колдуньей местной (если она не была выдумкой мужиков) я никогда не встречалась и желания такого не имела. Ягоду собирала всегда на краю топи. Быстро и помногу, чтобы сбежать, не привлекая внимания, и не возвращаться еще несколько лет.

Но сегодня все пошло не так, как обычно. Впрочем, мне давно уже пора было понять, что теперь вообще все будет по-другому…

Я миновала холм и уткнулась в разлившееся болото. Из-за дождей, что мучили деревню почти каждый день последнего месяца, оно вышло из берегов. Со стороны его можно было принять за озеро с цветущей водой, но я-то знала, что это не так. Топь обманчива. Стоит решить, что ты можешь искупаться в пусть и зеленой, но воде, шагнуть в нее, и тут же окажешься по пояс в хлюпающей грязи. Все местные об этом знают, а приезжих в наших краях редко встретишь.

Я доела яблоко, вытерла губы и недовольно осмотрелась: придется обойти и собирать ягоду как раз там, где, по словам мужиков, стоит избушка колдуньи.

Ну не съест же меня старуха, в самом-то деле? Я на ее территорию не претендую, и ягоды больше, чем нужно, не унесу. Если колдунья вообще существует. Я с трудом представляла себе старушку, которая живет в полном одиночестве на болотах. Охотиться она вряд ли может: сил нет. А на одних грибах да ягодах долго не проживешь. Разве что колдовством себе еду добывает… Но это уж совсем чушь.

Решив, что мужики напридумывали страшилок для своих детей, чтобы те к топи не ходили, я со спокойной душой отправилась в левую сторону. Отсюда, если пройти по узкой дороге сквозь хвойный лесок, выйду как раз к самому урожайному участку болота. Мне всего-то и надо, что корзинку ягоды. Лечить деревенских уже не стану – им это не нужно от меня, а мне хватит и нескольких банок клюквы.

Клюква нашлась, где я и ожидала. И избушки никакой я там не увидела, что только добавляло радости. В окружении колючих кустов, свежих ольховых зарослей, крошечные зеленые ягоды разглядеть почти невозможно, если не искать целенаправленно.

Я быстро набрала половину корзинки и решила, что больше мне не понадобится. Уже собиралась уходить, как вдруг услышала чей-то стон.

Я вскинула голову. Выпрямилась. Затаила дыхание.

Стон повторился. Кто-то совсем рядом дышал тяжело и прерывисто, и ни с чем этот звук не перепутать.

– Я уже ухожу, – проговорила я испуганно. Надо же, и впрямь колдунья здесь живет.

– Помоги. – Хриплый слабый голос заставил меня вздрогнуть.

Мужчина. Голос точно не женский.

Я заозиралась по сторонам и заметила, что одно из деревьев с особенно толстым стволом несколькими витками обмотано крепкой веревкой.

Я с силой сжала ручку корзинки и тихонько вздохнула. Вот чего-чего, а спасать жертву разбойников в мои планы не входило.

Я знала, что разбойники часто бросают в лесах тех, кого ограбили, чтобы смерть человека осталась на совести хищников, а не на их.

– Помоги… Прош… – Мужчина замолчал, наверняка потеряв сознание.

– Да что ж ты будешь делать, – выругалась я, устало запрокинув голову к небу. – Господи, сохрани меня, дай мне вернуться домой здоровой.

Я бросилась к дереву, едва не поскользнулась на мокрой траве, схватилась за шершавый ствол и нырнула под ветки. Одна из широких лап нависала над брошенным невесть кем и когда мужчиной, представляя собой что-то вроде шалаша.

Я застыла в ужасе: незнакомец сидел на влажной земле и был обнажен. Полностью! Краска залила мое лицо, но я взяла себя в руки. А когда поняла, что темные полосы на белоснежной коже мужчины – не тень от ветвей, а глубокие раны с запекшейся кровью, едва не закричала.

Да ни один разбойник не поступил бы так жестоко со случайным путником! Вот о чем о чем, а о их проделках я наслышана. Они забирают у людей ценные вещи, привязывают несчастных к деревьям и уходят.

Не избивают. Не мучают. Не выпускают кровь.

Я перевела взгляд с изрезанных запястий мужчины на его лицо: сине-фиолетовое, в кровоподтеках. Почти как у меня. Но на моем лице свежие следы избиения, а на этом… Его словно мучили долгие-долгие годы. Возможно, избивали плетью, резали кожу острыми лезвиями. А судя по рваным ранам на груди, еще и хлестали цепью с зубцами.

Не представляю, кто сотворил с ним такое, но мне следовало поторопиться, пока они не вернулись.

Я вытащила нож из сапога, несколькими взмахами разрезала веревки и только успела подставить ногу к плечу незнакомца, как тот завалился на бок.