Филип Механикус (1889 г. р.) вырос в бедной семье в старом еврейском квартале Амстердама. В его семье было семеро братьев. Он стал одним из самых уважаемых журналистов в Нидерландах, являясь репортером ведущей национальной газеты Alge meen Handelsblad и освещая тематики, связанные с событиями в России и Палестине. Позже он стал редактором международного отдела издания и вел ежедневную колонку о событиях в мире. В 1941 году Филип Механикус в результате растущего антисемитского давления был уволен как еврей. В сентябре 1942 года он был арестован за появление в общественном месте без желтой «Звезды Давида» на своей одежде, ненадолго заключен в тюрьму, а затем отправлен в концентрационный лагерь Амерсфорт. В ноябре 1942 года он был переведен в транзитный лагерь Вестерборк в провинции Дренте. Филип Механикус вел дневник в маленьких тетрадочках, которые ему удалось раздобыть в лагерной школе. В лагере Вестерборк он исписал пятнадцать тетрадей, которые ему удалось тайно переправить своей бывшей жене (она не была еврейкой); тринадцать из них сохранились. Они стали одним из первых объектов хранения в архиве Института исследований войны, Холокоста и геноцида, им был присвоен порядковый номер 3.

Ине Стюр (1923 г. р.) было семнадцать лет, когда началась война. До пятнадцати лет она проживала в городе Веесп, а затем в 1938 году ее семья переехала в Амстердам. Они жили в районе Оост – рабочем квартале на восточной окраине города. Старшая из десяти детей, Ина помогала содержать семью, работая сотрудницей канцелярии управления машиностроительного завода «Веркспоор». На этом же предприятии также работал ее отец, он был слесарем по обработке листового металла. Жизнерадостная и любопытная девушка, Ина записывала свои наблюдения в тетради с черно-белой с мраморными разводами обложкой. Сначала она прятала дневник дома в ящике для белья, но, обнаружив, что ее братья и сестры достают его и читают вслух, перепрятала его под люк в полу гостиной.

Другие авторы

В отдельных случаях я добавляла в книгу выдержки из дневников других авторов, чтобы заполнить те периоды истории, которые не были освещены основными авторами дневников. Первоначально эти выдержки были опубликованы в 1954 году в сборнике дневниковых записей (совместное издание Института исследований войны, Холокоста и геноцида и Веена Уитгеверса) «Фрагменты дневников 1940–1945 годов» (Dagboekfragmenten 1940–1945), подготовленном и отредактированном Джитти Сеницер – ван Леенинг. Вступление к изданию написано директором Института исследований войны, Холокоста и геноцида А. Х. Паапе.

Саломон де Фриз – младший (1894 г. р.) – по образованию преподаватель, работал журналистом и автором радиопостановок. Сначала он был репортером в издании Groninger Dagblad, после этого работал фрилансером в различных новостных изданиях и писал сценарии для радиостанции социалистической направленности VARA (Verenigde Arbeiders Radio Amateurs, «Ассоциация радиолюбителей»). В 1941 году в результате растущего антисемитского давления был уволен как еврей, после чего скрывался от нацистского режима, смог пережить войну^{30}.

Корнелис Комен был продавцом английской асбестовой компании, расположенной в Амстердаме. К началу войны Корнелису Комену исполнилось сорок восемь лет. Он совершал много поездок по делам своей компании. Несмотря на то что последний его адрес проживания в Амстердаме был мне известен (он жил недалеко от района Уотерграафсмир на востоке Амстердама), я не смогла разыскать информацию о его послевоенной жизни, чтобы рассказать о ней.

Часть I
Оккупация
Май 1940 года – май 1941 года

Глава 1
«Повсюду спускались парашютисты»
1940 год

Элизабет ван Лохейзен, 48 лет, владелица бакалейной лавки, г. Эпе

Пятница, 10 мая 1940 года

Этой ночью нас неоднократно будил гул самолетов, пролетавших над головой, сначала около двух часов ночи, а затем около четырех. Во второй раз я вышла посмотреть, что происходит, но ничего не увидела. Я решила, что это были либо немецкие, либо английские самолеты, летевшие сражаться с противником. После этого я попыталась снова заснуть, но гул продолжался. Чувствовалась атмосфера общей тревоги. В конце концов я проснулась от крика. Сначала я подумала, что это шумят рабочие по соседству, но потом отчетливо услышала голос Мис ван Лохейзен^[14]: «Они ничего не слышат!» Окончательно проснувшись, я поднялась и услышала: «Это война! Разве вы не слышите эти самолеты?» Мне было трудно в это поверить, но я разбудила Сеэса, он сразу же включил радио, и мы услышали несколько сообщений службы воздушного наблюдения. Я никогда не забуду этого момента.

Я всегда полагала, что они нас не тронут. Ведь у нас был статус полностью нейтральной страны, и это было выгодно для немцев. Я позвала Мик^[15]. С минуту мы все просто стояли у радио, совершенно ошеломленные. Моей первой мыслью было: «Наши бедные солдаты, будет так много убитых!» Если бы только после 1918 года все объединились в лоне «Церкви и Мира» и жили в согласии друг с другом!^[16] Но в последние годы осталось очень мало верующих.

Одевшись, мы быстро собрали вещи первой необходимости, а также все, от чего следовало избавиться. Мы, в частности, вылили алкоголь, который надо было уничтожить^[17]. Было очень жаль, ведь основную его часть мы получили всего несколько недель назад. Мы пригласили к себе рабочих, которые были дома. Они тоже все были расстроены. Война – мы просто не могли в это поверить. Погода в тот день была особенно солнечной, все в природе было таким великолепным… Около половины седьмого утра… стали собираться группы людей. Никто не мог поверить тому, что происходит. Несколько подразделений вооруженных сил уже собрались у мэрии, ожидая распоряжений. Мы постоянно слышали сообщения от командования военно-воздушных сил.

Повсюду спускались немецкие парашютисты: над Роттердамом, над Гаагой (над парком Босьес ван Поот) и над другими городами. Иногда они для маскировки были переодеты в голландскую военную форму, в одежду священнослужителей, крестьян и даже в женские платья. Конечно, многие из них «были уничтожены», как прозвучало по радио, однако – о-о-о! – очень многим все же удалось приземлиться. Между тем время от времени мы слышали глухие звуки взрывов, когда разрушались мосты через Эйсел и каналы.

Нам следовало заняться своей работой, но было очень сложно приняться за какое-либо дело. Наши мысли были далеко. В лавке было много народу, все они пытались закупить запасы еды, но мы не обращали на них внимания. Сначала мы волновались насчет того, что что-то может прилететь в наш дом, но главное, мы думали о маме, которая была или в Утрехте, или в Амстердаме, а также о Сини^[18]. […] И в этот день еще был день рождения нашего старшего.

Весь день люди собирались группами, говоря что-то вроде: «Они никогда не смогут захватить нашу страну, наша морская оборона слишком сильна». Или: «Мы так надеялись, но теперь…» Около четырех часов дня в Эпе прибыли первые эвакуированные из Оэне и Вельсума. Их вид меня глубоко огорчил: своих детей и стариков они везли на велосипедах вместе со своим скарбом. Что ж, они наверняка предполагали, что такое может произойти, но кто бы на самом деле поверил, что это действительно случится? …В лавке весь день постоянно царило оживление, но как следует сосредоточиться на чем-то было трудно, что на работе, что дома. Вечером мы сидели в полной темноте и постоянно слушали радио. Спать мы легли очень поздно, совершенно измученные.

Ина Стюр, 17 лет, сотрудница канцелярии управления завода «Веркспоор», Амстердам

Пятница, 10 мая 1940 года

Около трех часов ночи нас разбудили странные хлопки. Мы никогда раньше не слышали ничего подобного, поэтому не знали, что это могло такое быть. Я окликнула отца и спросила его. «Это стреляют», – сказал он. Хлопки все продолжались и продолжались, один за другим. И тут до меня дошло – началась война.

Мама быстро включила радио, надеясь что-нибудь услышать, и – да, через несколько секунд по комнате разнесся незнакомый голос: «Говорит служба воздушного наблюдения. Над нашей территорией летят иностранные самолеты. Из них десантируются парашютисты». За одним сообщением последовало другое. Затем по радио сообщили, что здесь замечены «Хейнкели»^[19], а в другом месте – еще одни самолеты. А стрельба все продолжалась, как будто она не собиралась никогда прекращаться. Это так сильно пугает! Все прожекторы нацелены в небо – видно, как падают горящие самолеты.

Я чувствую себя маленькой и беззащитной. Несмотря ни на что, все дети^[20] спят, в том числе и маленькая Энни, которой полтора года. Я ничего не понимаю. Через некоторое время я возвращаюсь в постель и, несмотря на весь страх и волнение, к утру снова засыпаю. Просыпаюсь я поздно, и мне приходится ужасно торопиться, чтобы не опоздать на работу.

В семь часов мы с отцом выходим из дома, чтобы отправиться на завод «Веркспоор». И вот перед нами открывается картина, в это просто невозможно поверить: вся Оостенбургерштраат переполнена. Нас впускают в ворота, но [заставляют входить] по одному. По всей территории завода размещены отряды добровольческой охраны. Всех, кто имеет немецкое или другое иностранное гражданство, отправляют в душевую комнату. Остальным, включая отца и меня, разрешают пройти после тщательной проверки.

Утро проходит в хаосе. Всякий раз, когда воют сирены воздушной тревоги, все бегут в столовую. Мы стоим там примерно с двумя сотнями юношей, девушек и нескольких мужчин, пока нам не сообщают, что опасность миновала и можно возвращаться к работе. Вторая половина дня проходит точно так же.

Суббота, 11 мая 1940 года

Утро сегодня проходит примерно так же, как и вчера вторая половина дня. Думаю, что на фабрике «Веркспоор» вряд ли смогут что-то произвести за эти дни.

Дома я быстро сходила за продуктами для мамы. Потом подошла Сьюзи. Она рассказала мне, что парашютисты высадились в районе железнодорожных путей. Мы захотели убедиться в этом сами, однако на выходе с улицы Молуккенстраат нас остановили полицейские. Но как только они отвернулись, мы быстро побежали к туннелю. Мы остановились на мосту и стали оглядываться по сторонам. И тут мы услышали выстрелы и поняли, что нужно спуститься в канаву. Там уже было много людей. Они сказали нам, что немцы сидят на деревьях неподалеку, скрытые камуфляжем.

Передо мной лежали мужчина и мальчик, рядом со мной – Сьюзи. Мы едва успели лечь, как рядом с нами начали летать пули. Одна пуля ударила в землю прямо возле моей подошвы. Мальчик передо мной приподнялся над краем канавы, и пуля попала ему прямо в горло. Через несколько минут он уже умер.

Оцепенев от страха, мы со Сьюзи уставились друг на друга, но мешкать было некогда, потому что мы услышали рев бронемашин. Это были наши солдаты. Как только машины остановились, наши солдаты сразу же принялись стрелять, и немцы тут же свалились с деревьев. Их было всего двое.

Тем временем мы со Сьюзи как можно быстрей поползли к мосту, чтобы укрыться за трансформаторной будкой. Я даже не знаю, как нам удалось спастись во всей этой кутерьме и хаосе.

Поздним вечером – на улице была кромешная тьма – раздался звук сирены. Это была воздушная тревога, поэтому папа, мама и я быстро вытащили детей из постели и одели их. После этого мы все столпились в коридоре, не понимая, что же нам следует дальше делать.

Доуве Баккер, 49 лет, голландский полицейский, Амстердам

Суббота, 11 мая 1940 года

Верховное командование Нидерландов заявляет, что любые немецкие солдаты, которых обнаружат одетыми в голландскую форму (полностью или частично), должны быть немедленно расстреляны на месте. Чемберлен подал в отставку; его место занял Уинстон Черчилль.

В 1:20 ночи парашютисты десантировались с самолетов в нескольких районах, включая Брауэрсхафен, Краббендейкен и Соэстерберг. Уничтожены четыре немецких бронепоезда, один из которых подорвали на мосту близ Венло.

Сегодня утром, в 5:20, когда я уже около двух часов находился дома^[21], мы услышали грохот зенитных орудий. Мы услышали два сильных взрыва, похожих на разрывы крупнокалиберных бомб. Я лежал в постели, но никак не мог заснуть.