И все же к концу I века н. э. знаменитый историк Корнелий Тацит решил поведать согражданам «О происхождении германцев и местоположении Германии»^[2]. В этом труде любопытство ученого сочетается с явными назидательными нотками: Тацит очевидно ставит мужественный и суровый образ жизни северных воинов и земледельцев, честную простоту их нравов и невзыскательность быта в пример чересчур изнеженным и развращенным соотечественникам.

Джеймс Брайс. Тацит в представлении художника начала XX в. Иллюстрация из книги Гасанова Исмаила Байрамовича «История всех народов с древнейших времен до наших дней». 1920 г.

Обстоятельно взявшись за дело, Тацит сообщил, что, согласно древним песнопениям германцев, общим праотцом их племен был Манн («человек»), сын бога Туисто, порожденного матерью-землей. От Манна и пошли три колена германских племен. Сразу отметим, что Туисто упоминается только у Тацита, и надежных параллелей этому персонажу в других источниках ученые так и не нашли. Одни считают, что это инеистый великан Имир, в скандинавской мифологии – прародитель всего живого, который является «отголоском» очень древнего индоевропейского двуполого божества. Другие считают, что Туисто – это латинизированная форма имени германского бога Тиу, он же Тюр.

Также Тацит рассказывает, что германцы чтили Меркурия, которому в определенные дни приносили человеческие жертвы, Геркулеса, который когда-то посетил их землю и стал для них образцом могучего и доблестного воина, а также бога войны Марса. Конечно, Тацит просто не знал или не счел необходимым называть имена германских богов и заменил их на подходящих по «функционалу» римских. Так кто же были германские Меркурий, Геркулес и Марс? Ответ на эту загадку нам предстоит узнать чуть позже.

А еще Тацит, да и все другие римские авторы, поведавшие о нравах и обычаях германцев, в один голос говорят об их приверженности к гаданиям и пророчествам. Если Цезарь писал о том, что германские матроны (матери семейств) указывали воинам благоприятное время для битвы, бросая жребий с помощью деревянных палочек, то у Страбона эта процедура обрастает жуткими подробностями: жрицы-предсказательницы перерезают пленникам горло, сливают кровь в медный котел и совершают гадания по рисункам на кровавой поверхности. Другие творят предсказания по внутренностям рассеченных жертв. Римские жрецы-авгуры и сами умели искать добрый или зловещий смысл в полете орлов и сов или знамения в том, насколько жадно цыплята поглощают пищу. А жрецы-гаруспики выносили свой вердикт о будущем, внимательно рассматривая печень жертвенных овец. Но до гаданий по человеческой плоти они все же не додумались.

Лоран Оноре Маркест.

Веледа. 1877 г. Музей августинцев. Тулуза, Франция

Наконец, Тацит рассказывает об уникальном, по его мнению, способе гадания у германцев – по ржанию и фырканью лошадей. Конечно, для предзнаменований и предостережений подходил не всякий конь, а только животные белой масти, «не оскверненные никакой работой» и запряженные в священную колесницу, сопровождавшую вождя в походах.

В один голос античные авторы отмечают, что предсказаниями у германцев занимались в основном женщины. «Ведь германцы считают, что в женщинах есть нечто священное и что им присущ пророческий дар, и они не оставляют без внимания подаваемые ими советы и не пренебрегают их прорицаниями», – пишет Тацит. Он напоминает читателям о знаменитой пророчице племени бруктеров Веледе, которую германцы признавали почти за божество и благоговейно внимали ее предсказаниям. Веледа, по преданию жившая в высокой башне на берегу реки и вдохновлявшая соплеменников на борьбу с захватчиками, при императоре Веспасиане (69–79 годы н. э.) была пленена римлянами и доставлена в Вечный город как трофей императора.

Возможно, Ведеда – не имя собственное, а общее название прорицательниц, означающее «видящая», подобно славянскому слову «ведьма» – «ведающая», «знающая». Также Тацит напоминает о германской пророчице Ауринии (Адьбруне), в других источниках упоминаются провидицы Ганна и Гамбара, а из надписи на древнем черепке, найденном в Египте, узнаем о «Вадубург, семнонов сивидле». Как предсказательница из германского племени семнонов оказалась на берегах Нида? В качестве задожницы? В свите германского вождя на сдужбе империи иди кто-то из римских правителей решид воспользоваться ее усдугами? Теперь уже неизвестно. Любопытно другое: имя Вадубург (Вадьбурга) расшифровано как «носительница посоха», то есть опять-таки перед нами пророчица с ее неизменным атрибутом. И, видимо, образ «женщины с посохом» закрепился в памяти германцев так прочно, что спустя столетия почтенная христианская святая, усердная проповедница сдова Христова в германских земдях, покровительница рожениц и защитница от пиратов Вадьбурга (Вадьпургия) внезапно оказалась связанной в народном восприятии с весенним сборищем ведьм – знаменитой Вадьпургиевой ночью…

Племя свевов, сообщает далее Тацит, поклоняется богине Исиде – и сам недоумевает, как египетское божество оказалось в столь чуждой для него среде. К тому же, продолжает автор, «их святыня изображена в виде либурны» (римской ладьи). Он делает вывод, что почитание Исиды появилось откуда-то извне. Скорее всего, Тацит опять-таки называет привычным ему именем какую-то местную богиню, предания о которой напомнили ему о супруге Осириса. Но кто же она на самом деле? Снова загадка…

Римский историк упоминает еще одну германскую богиню, Нерте, в лице которой почитается мать-земля. Он сообщает любопытные подробности: на острове среди Океана находится священная роща Нерте, а в ней – повозка, укрытая тканью. Приподнимать священный покров не дозволено никому, и даже просто прикасаться к нему могут только жрецы. Когда по каким-то тайным знакам они определяют, что богиня снизошла к своим земным подданным, повозка, запряженная коровами, торжественно отправляется по окрестным землям. Это время великого праздника, когда прекращаются войны и распри и даже все изделия из железа прячут подальше. Правда, когда Нерте, благословив свой народ, возвращается в заветную рощу, ее повозка и покровы должны быть омыты в уединенном озере, а рабы, которые совершают это таинство, обречены затем на немедленную смерть, и их тела предают темным озерным водам.

Тацит подчеркивает, что германцы не строят храмы в честь своих богов и не создают изображений, где небожителям придавались бы человеческие черты, а посвящают им дубравы и рощи. Под этой священной сенью творятся «жуткие таинства и варварские обряды». Здесь приносят человеческие жертвы, участники ритуала входят в рощу в оковах, подчеркивая свое ничтожество и смирение перед божеством, «а если кому случится упасть, не дозволено ни поднять его, ни ему самому встать на ноги, и они выбираются из рощи, перекатываясь по земле с боку на бок». Доспехи и оружие, которые победители взяли с боя, также приносятся в дар богам и украшают священные дубравы. И среди таких трофеев, с горечью отмечает Тацит, можно увидеть значки римских легионов, разгромленных воинственными варварами.

Как видим, римский историк добросовестно рассказал обо всем, что знал о богах и обычаях современных ему германских племен. Но все же это был взгляд со стороны, с горделивой высоты Палатинского холма. Сам Тацит никогда не был в землях, о которых писал, и всю информацию получал «из вторых рук», и тоже от римлян, а не от германцев. Вот и объявились в северных лесах и на берегах студеного Океана не самый значимый эллинский бог Гефест и древнеегипетская богиня Исида. Пришло время разобраться с загадками Тацита, и помогут в этом потрясающие литературные памятники, которые были созданы тысячелетие спустя на северном рубеже обитаемого мира. Возможно, именно эту землю в античные времена называли Ultima Tule, «последним пределом», а нам она известна как остров Исландия.

Сокровище Севера

Исландия значит «ледяная страна», и именно таким в IX столетии предстал перед открывшими ее викингами неведомый остров. Впрочем, кроме льда и снега в Исландии нашлись вулканы и горячие источники, а также долины, пригодные для скотоводства. Обнаружились там, кстати, и вездесущие ирландские монахи, которые в те времена в своих лодках из дерева и бычьих шкур были мореплавателями не хуже скандинавов. На остров сразу же потянулись норвежские переселенцы. Их родину в это время потрясали бесконечные войны, которые вел сначала первый король Норвегии Харальд Прекрасноволосый против своевольных знатных викингов, а потом его многочисленные сыновья – брат против брата.

Деревня викингов, окруженная частоколом. Стокснес, Исландия

Новоиспеченные исландцы ревниво оберегали от королевской власти свою независимость и традиции народного самоуправления, подобного новгородскому вечу. Все значимые вопросы решались на собраниях – тингах, где, впрочем, имели место и интриги, и подкуп, и кровопролитие. И вот однажды, ровно в 1000 году, после долгих распрей между язычниками и уже многочисленными исландскими христианами на всеобщем собрании (альтинге) со Скалы закона было провозглашено: все исландцы должны принять христианскую веру. Те же, кто останется приверженным старой вере, может в ней оставаться, но втайне от других – да-да, это условие тоже было утверждено всенародно!

Норвегия приняла христианство как государственную религию еще позже – в 1022 году. Таким образом, вера в старых богов задержалась на Скандинавском полуострове и в Исландии на несколько столетий дольше, чем во всем остальном германском мире. И как раз скандинавская мифология известна нам во всем своем мрачноватом великолепии – благодаря, конечно, «Эддам».

«Эдды» – это два средневековых литературных памятника, созданных на древнеисландском языке – «Старшая», или «Эдда Сэмунда Мудрого», и «Младшая» (последнюю называют и просто «Эдда»). Начнем, пожалуй, с «Младшей». Ее автор доподлинно известен – это знатный исландский землевладелец, скальд (поэт) и, говоря современным языком, политический деятель Снорри Стурлусон. Его творение представляет собой… учебное пособие по стихосложению для начинающих поэтов. Да, «Младшая Эдда» посвящена «молодым скальдам, пожелавшим изучить язык поэзии и оснастить свою речь старинными именами или пожелавшим научиться толковать темные стихи»^[3].

Титульный лист рукописи «Младшей Эдды», на котором изображены Один, Хеймдалль, Слейпнир и другие персонажи скандинавской мифологии. XVIII в. Национальная и университетская библиотека Исландии

Безмерно почитаемое у скандинавских народов искусство поэзии требовало не только таланта, но и немалых знаний. Все дело в кеннингах – особых образных выражениях, которые иносказательно описывали тот или иной предмет, явление или личность. Скальд, говоря, например, о море, не мог просто так ляпнуть: «море», а должен был сказать: «отец дочерей Эгира». Образованные почитатели его таланта знали, что Эгир – это великан-ётун, олицетворение океана, породивший в союзе с великаншей Ран, повелительницей штормов, девять дочерей, которых называли девами волн. Таким образом, «отец дочерей Эгира» – это отец волн, бушующее море.

Золото тоже нельзя было назвать попросту золотом, а следовало величать «дождем Драупнира», и это отсылало слушателя к мифу о волшебном кольце. Все началось с того, что злокозненный бог Локи отрезал золотые волосы прекрасной богини Сив, жены Тора. Тот, конечно, разгневался и убил бы наглеца, если бы Локи не пообещал подарить Сив новые волосы из чистого золота, которые будут расти как настоящие. И такое чудо действительно было сотворено благодаря невероятному искусству кузнецов-карликов, которые выковали новые волосы Сив, а заодно и волшебный корабль Скидбладнир, чьи паруса всегда наполняет попутный ветер, и копье Гунгнир, с которым Один выйдет на последнюю битву Рагнарёк, чтобы сразиться с освободившимся от оков волком Фенриром. С помощью маленьких кузнецов Локи заплатил за свою проделку огромный выкуп, но на этом не успокоился: он поспорил с искусным мастером-карликом по имени Брокк, что тот ни за что не превзойдет мастерство своих собратьев. И предложил в заклад ни много ни мало собственную голову.