Юрий Харитонов: Родственные души

– Эй, умник! – от резкого окрика Тёмка вздрогнул и внутренне сжался, но шаг не сбавил. Станция Проспект Большевиков, на которую они с отцом переселились буквально два дня назад, нравилась ему все меньше. Мало того, что вокруг новая, незнакомая обстановка и люди, так ещё пацаны прицепились. Идут от самой школы.

– Эй! Тебе говорят! – мальчика грубо дёрнули за воротник, заставляя остановиться. – Глухой, что ли?

Тёмка развернулся, крепко сжимая потрёпанный холщовый мешок со школьным барахлом. Ребёнка обступили три пацана, причём выбрали такое место между жилых построек, где редко ходили взрослые. Они были на год или два старше, а в одном из них Тёмка узнал задиру, который цеплялся ко всем на переменах, – звали его Генкой или, за глаза, Дегенкой. Производной от «дегенерат». Плюс пара неряшливо одетых пацанов, которые везде и всегда следовали за своим главарём и ему поддакивали.

– Первый день в школе, – задира слегка толкнул Тёмку, – и уже умничаешь?

– Ничего не умничаю! – испуганный мальчик пытался говорить так же резко, но вызвал лишь ухмылки.

– Слышали? – Генка мотнул головой друзьям, показывая, как смешно звучат слова мальчика. А те были готовы стараться – тут же сдавленно захихикали. – Не умничает! Ха! А это твоё выступление? Дай вспомнить… «Белеет одинокий парус…» В каком-то там тумане и что-то ищет, кажись.

– Это же просто стих! – горячо заметил Тёмка, но Генка прервал его довольно бесцеремонно:

– Что за парус такой? Море? Туман? Ты больной?

– Нет, – он пытался подобрать слова, но выходило туго, и тогда он начал говорить какую-то ерунду: – Я мальчик. Мне десять лет. И я… И я…

– …дебил, – подсказал Генка под дружный хохот дружков. Но сам он уже совсем не веселился, а, напротив, грозно сдвинув брови, стал надвигаться на Тёмку, тыча ему пальцем в грудь. – Слушай, мелочь! Мне все равно, что ты там знаешь. Мне по барабану, что ты весь такой учёный. И то, что тебя училка похвалила, мне по фиг. Понял?

– Да, – шепнул мальчик.

– Это наша станция, – продолжал задира. – А ты здесь никто и звать тебя никак. Понял? Ещё раз посмеешь умничать – наваляем! Понял?

Как-то показывать себя, возражать или противиться было сейчас бессмысленно. Во-первых, они старше, во-вторых, их больше, в-третьих, Генка ухватился за холщовый мешок, что сжимал Тёма, и рванул на себя. Старая ткань не выдержала, мешок порвался, и содержимое рассыпалось в полумраке по грязному полу.

– Будешь умничать – будет хуже! Понял?

– Да…

– Не слышу?

– Да. Понял, – чуть громче ответил Тёмка, и обидчики, усмехаясь, скрылись за углом хозяйственной постройки, оставив новичка собирать с пола рассыпавшиеся мелки, самодельную грифельную доску, линейку и тряпку для очистки доски. После он в самых расстроенных чувствах побрёл домой, в ту тесную лачугу, которую им выделил комендант станции Андрей Викторович Полянский. Он-то и был виновен во всем этом переезде, неудобстве и проблемах мальчика. От обиды Тёмку слегка трясло. И причиной тому была, скорее, не произошедшая стычка, а вся смена обстановки в целом. Незнакомая станция, люди, потеря друзей, которые обещали навещать Тёмку, но все понимали, что это будет практически невозможно. Кроме того, Новочеркасская оставила в душе лишь светлые чувства, несмотря на опасное соседство с Империей Веган, – именно тем, что это была станция мамы. Там она родила Тёмку, была с ним девять лет, воспитывала, растила, пока её не стало.

Для мальчика «Черкаса» была пропитана духом его матери, каждая частичка, кирпичик и даже воздух. Все там напоминало её. И с переездом у Тёмки словно отобрали эту самую частичку.

Он прошёл в конец станции к своей слегка покосившейся лачуге и толкнул грубо сколоченную дверь, но не рассчитал силы. Дверь довольно громко стукнула о тумбу, где отец оставлял приготовленную еду. Что-то звякнуло. В полной темноте мальчик дёрнул за верёвку, свисавшую у самого входа, и в каморке два на три метра зажглась неяркая лампочка, осветив небогатое убранство. Слева – раскладушка, справа за дверью – тумба, заменяющая стол, в дальнем углу – видавший виды перекошенный шкаф для одежды и топчан рядом, над которым висела полка для книг.

Отец, как всегда, был на работе. Мальчик в раздражении бросил прижатые к груди вещи на кровать, снял старый пуховик, скинул шапку. Подошёл к тумбе и заглянул в ещё тёплую кастрюльку. И тут же скривил нос. В отличие от мамы, папа готовить не умел. От одного вида серой жижи, в которой плавали несколько грибов, есть перехотелось.

Тёмка походил по комнате из угла в угол, глянул на полку с книгами. Там, среди неинтересных и скучных книжек отца, стоял сборник поэзии, который перекочевал вместе с ними с Новочеркасской. Когда-то мать читала ему эту книжку, объясняла, что такое парус, море, туман и другие непонятные слова, прививая любовь ко всему новому. Во время конфликта с веганцами её не стало, и Тёмка с отцом переехал на Проспект Большевиков. Мальчик постоянно перечитывал этот сборник, вспоминая маму и её интересные рассказы.

Сейчас читать совершенно не хотелось. С одной стороны из-за Дегенки с пацанами, а с другой – из-за отца. Его никогда не было дома. Он объяснял, конечно же, все это нехваткой времени и большим количеством работы, но Тёмка не хотел верить. Он ещё не простил отцу переезда, который, как снег на голову, после смерти матери свалился на мальчика. Пришлось рвать общение с друзьями, входить в новое, незнакомое общество… Слова, что все делается для блага мальчика, так как отношения Вегана и Оккервиля обострились, не возымели на Тёмку никакого действия.

Делать было совершенно нечего. Читать не хотелось, есть тоже, а о том, чтобы пообщаться со сверстниками – тем более разговора не было, поэтому Тёмка не придумал ничего лучшего, как пойти погулять. Он вновь натянул старенький пуховик, вязаную шапку и выскочил на платформу.

Определив по шуму, где больше народа, он побрёл в противоположную сторону, где тишина могла успокоить его.

Один из туннелей, ведущих в сторону Дыбенко, был заброшен, в отличие от остальных, не охранялся и не освещался, да и рядом никто не шатался. Тишина здесь была максимальная. Нет, конечно, звуки доносились из других концов станции, но как-то тускло, еле различимо.

На краю платформы лежали какие-то доски. Тёмка уселся на них и стал всматриваться в темноту, которая буквально в паре метров становилась настолько непроницаемой, что взгляд в ней буквально утопал. Одиночество здесь ощущалось с удвоенной силой и заставляло мысли снова и снова возвращаться в прошлое.

Мальчик сидел так довольно долго, пока не увидел её. Девочку, примерно его возраста, одетую в клетчатое пальтишко, тёплые выцветшие колготки и странную шляпку с бантами и лентами, из-под которой выбивались тоненькие косички. Она явно думала о чем-то своём – личико отстранённое, блуждающий взгляд.

Не обращая внимания на Тёмку, она подошла к краю перрона, спрыгнула на пути и зашагала прямиком в тёмный туннель.

– Ты куда? – вырвалось у мальчика. Он был очень удивлён, что девочка бродит по запретным местам вот так запросто, без взрослых. – Туда же нельзя!

Девочка замерла, потом обернулась, долго рассматривала Тёмку, а затем тоненьким голоском вопросила:

– Кто сказал?

– Так это… – Тёмка не нашёлся, что ответить.

– Кто тебе сказал, что туда нельзя? Не сам же ты это придумал.

– Слушай, – вздохнул мальчик, – ну все же знают, что нельзя ходить в темноту без взрослых.

– Все страньше и страньше, – девочка пожала плечами и достала что-то из кармана пальто. – Какая темнота, если у меня фонарик есть?!

– Все равно нельзя! – упрямо насупился Тёмка. – Туннели опасны, особенно для детей.

– Этот нет, – прервала его девочка, замотав головой, отчего ленточки на шляпке слегка зашелестели при движении. – Я его вдоль и поперёк исходила. Там дальше завал. И никакой опасности нет. Зато…

– Как это нет? – воскликнул Тёмка. – А завал? А если ещё будет?

– Не-а, – серьёзно ответила девочка. – Не будет. Мне синяя гусеница сказала.

– Кто? – мальчик почувствовал, что перестаёт что-либо понимать. – Ты можешь придумывать все, что угодно, но там опасно. Папа всегда говорит…

– Как хочешь, – фыркнула девочка. – И вообще, нет у меня времени объяснять. Мне к друзьям надо. – С этими словами она развернулась и лёгкой походкой зашагала в туннель, освещая механическим фонариком дорогу. – Если все-таки решишь посетить нас, – бросила она, не останавливаясь, – то тут недалеко. И совсем не опасно, как бы «все» об этом не говорили.

Сказать, что девочка странная, – ничего не сказать. Тёма помялся некоторое время, думая, не позвать ли кого-нибудь из взрослых, выдал:

– Блин! – и бросился вслед еле видному уже отсвету фонарика. Тёмка не мог себе позволить потерять единственного знакомого на этой станции, говорившего с ним более-менее дружелюбно. Кроме того, она в чем-то права. Ведь этот туннель, в отличие от других, совсем не охранялся. Скорее всего, взрослые действительно не считали его опасным.

– Постой! Не гони так, – проговорил он, запыхавшись, когда поравнялся с девочкой. Тёмка с опаской смотрел на стены туннеля, еле освещённого лучом фонарика. Местами изрезанный ржавчиной металл тюбингов, порванные провода, свисающие до бетонного пола, и изогнутые трубы.

– Я и не гоню, – с улыбкой ответила девочка. – Это ты куда-то торопишься. Я бы все равно далеко не ушла – туннель не бесконечный. Ещё чуть-чуть, и придём.

– Слушай, а твои друзья – кто они? Они меня не прогонят?

– Это как вести себя будешь, – вздохнула девочка. – Могут и вообще не появиться. Они, видишь ли, очень нервничают, когда кто-то новый приходит. И они чувствуют человека. Знают, когда к ним с добром идут, а когда – нет. Вот ты… почему ты хочешь их увидеть?

– Я? – мальчик захлопал глазами. Он вообще не задавался целью кого-то там увидеть или с кем-то познакомиться, просто когда неожиданно появилась эта девочка, Тёмка всеми силами души ухватился за неё. Но сказать это словами почему-то не получалось. – Даже не знаю, – наконец, ответил он.

Девочка остановилась. Тёмка, этого не ожидавший, застыл в смущении. Она же посмотрела на мальчика и, нахмурившись, упёрла в него вытянутый палец.

– Ясно! Значит, так! Пока не поймёшь, зачем ты здесь, будешь просто слушать. Хорошо? А я тебе постараюсь все объяснить. И даже не надейся их увидеть! Позже – может быть, и то… сомневаюсь. Пошли, уже рядом.

Девочка опять повернулась так шустро, что ленточки на шляпке рассыпались и зашелестели. Фонарик выхватил из темноты край какого-то сооружения, в котором Тема пару секунд спустя признал старую засаленную палатку. Девочка, недолго думая, распахнула полог и юркнула внутрь, а ее гость остановился на пороге, переминаясь с ноги на ногу и опасаясь, что неведомые «друзья» будут очень недовольны, если он их увидит.

Немного погодя из-за полога показалось недоуменное личико девочки.

– Ты чего стоишь?

– Не знаю, – пожал плечами Тёмка. – Боюсь, наверное…

– Что ж, это похвально, но глупо. Много здесь не настоишь. Заходи уже, нет ведь никого, – хмыкнув, она скрылась в палатке.

Тёмка вздохнул, на всякий случай сжал покрепче кулаки, потом зажмурился и шагнул вперёд. Ничего страшного вроде не случилось, но открывать глаза он не торопился. Мало ли что!

– Все страньше и страньше! – услышал он знакомый насмешливый голос и решился взглянуть сквозь щёлочки в веках. Девочка стояла напротив и, по-хозяйски разведя руки в стороны, несколько раздражённо смотрела на него. – Ты чего с закрытыми глазами собрался здесь увидеть?

Тёмка промычал что-то невнятно.

– Вот и я говорю! С закрытыми глазами увидишь только темноту, ну и сны иногда. Ты что, спать собрался?

– Нет…

– Это хорошо, – девочка кивнула ему и обвела рукой палатку. – Устраивайся пока. Я сейчас.