В душе загорелась искра надежды.

– Отец? – прохрипел я.

– Заткнись и поспи, мальчик. Скоро приедем. – Это был голос Альфонсо.

С большим трудом мне удалось разлепить веки и приподняться. Несмотря на затуманенное зрение, я понял, что сижу на заднем сиденье машины.

С переднего ко мне повернулся Альфонсо.

– А ты крепче, чем я думал. Тем лучше для тебя.

– Где? – Закашлявшись, я поморщился. – Где мы?

– В Канзас-Сити. – Альфонсо направил машину на пустынную парковку. – Конечная.

Он вышел, открыл заднюю дверцу и вытащил меня. Охнув от боли, я схватился за ребра и привалился к пассажирской двери. Альфонсо достал из кармана бумажник и протянул мне двадцатку. В растерянности я взял ее и повертел в руках.

– Возможно, ты выживешь. Или нет. Теперь все в руках судьбы. Но я не стану убивать четырнадцатилетнего пацана. – Он схватил меня за горло, вынудив посмотреть ему в глаза. – Малыш, твой отец думает, что ты мертв, так что не вздумай совать нос на нашу территорию.

Их территорию? Она моя. Синдикат был моей судьбой. У меня больше ничего не осталось.

– Пожалуйста, – еле слышно прошептал я.

Он покачал головой, обошел машину и уселся на место водителя. Я отступил назад, а когда автомобиль сорвался с места, рухнул на колени. Одежда на мне пропиталась кровью. Я скомкал двадцатку в руке. Это все, что у меня было. Медленно растянувшись на холодном асфальте, почувствовал что-то твердое в области икры – и вспомнил о пристегнутых к ноге ножнах с моим любимом ножом. Двадцать долларов и нож. Все тело болело. Вставать не хотелось. Какой смысл трепыхаться? Теперь я никто. Уж лучше бы Альфонсо выполнил приказ отца и просто убил меня.

Закашлявшись, я почувствовал, как рот наполнился кровью. Вероятнее всего, я так и так умру. Оглядевшись по сторонам, я заметил справа от себя стену какого-то строения, разрисованную граффити: волк с оскаленной пастью в окружении мечей.

Герб Братвы.

Альфонсо не стал меня убивать.

За него всю грязную работу сделает это место. Канзас-Сити – территория русских.

Страх подталкивал меня вставать. Я понятия не имел, куда мне идти и что вообще теперь делать. Я ощущал себя сплошным комком боли. Хорошо, что, по крайней мере, на улице не слишком холодно. Я поплелся прочь, в надежде найти место, где смогу перекантоваться до утра. В конце концов я уселся возле входа в какую-то кофейню. Я никогда не оставался один, мне не приходилось жить на улице. Притянув колени к груди, я судорожно всхлипнул. Ребра. Боль была адской. Обратно в Синдикат мне нельзя. Тогда отец уж точно собственноручно позаботится о том, чтобы я сдох. Возможно, стоило бы попытаться связаться с Данте Кавалларо. Но они с отцом долго работали вместе, и в его глазах я буду выглядеть чертовой крысой. Трусом и слабаком.

Ария могла бы помочь. При этой мысли внутри все сжалось. Именно из-за того, что в свое время она помогла Джианне и Лили, отец меня возненавидел. Я не мог поджав хвост приползти к Луке в Нью-Йорк и умолять его принять меня в Семью. Все знали бы, что меня взяли из жалости, а не благодаря моим собственным заслугам.

Ничтожество.

Вот кто я. И я совсем один.

* * *

Четыре дня спустя. Всего четыре дня. У меня не осталось ни денег, ни надежды. Каждый вечер я возвращался на ту парковку, надеясь – отчаянно желая – чтобы Альфонсо вернулся за мной, чтобы отец передумал, чтобы тот его последний, безжалостный и полный ненависти взгляд мне всего лишь привиделся. Я был чертовски глуп. И голоден.

Два дня ничего не ел. Двадцатку я потратил в первый же день на бургеры, картошку фри и газировку.

Я передвигался, держась за ребра. Боль стала только сильнее. Сегодня впервые в жизни я попытался украсть из чужого кармана бумажник, но ошибся с выбором жертвы, и парень меня избил. Навыков выживания на улице я не имел. Как и желания жить.

Зачем? Без Синдиката. Без будущего. Без чести.

Я уселся на асфальт на парковке, перед граффити Братвы. Лег на спину. Дверь открылась, и из здания вышли люди. Территория Братвы.

Я так чертовски устал.

Умирать я буду медленно. Они не станут спешить. Боль во всем теле и отчаяние не давали мне двинуться с места. Я уставился в ночное небо и начал зачитывать клятву, которую выучил несколько месяцев назад, когда готовился к своей инициации. Слова на итальянском языке слетали с моих губ, оставляя после себя пустоту и отчаяние. Снова и снова я твердил клятву. Я должен был стать мафиози, такова была моя судьба.

Справа от меня послышались голоса. Мужчины говорили на незнакомом мне языке.

Внезапно передо мной возник парень с черными волосами. На нем тоже красовались несколько синяков, хотя до меня ему в этом плане было еще далеко. Одет он был в боксерские шорты.

– Говорят, тут какой-то шизанутый итальянский мудак декламирует омерту. Значит, они про тебя болтали.

Я замолчал. Он сказал «омерта» так, как сказал бы это я, – будто это слово для него что-то значило. Парень весь был покрыт шрамами. Вероятно, ненамного старше меня. Лет восемнадцать, полагаю.

– Если ты произносишь эту хрень в таком районе, значит, ты хочешь умереть или просто больной на голову. А может, и то, и другое.

– Эта клятва – моя жизнь.

Он пожал плечами и оглянулся. Затем снова повернулся ко мне, и его губы изогнулись в зловещей ухмылке.

– Теперь это будет твоя смерть.

Я сел. Из двери рядом со зданием Братвы вышли трое парней в боксерских шортах, с татуировками на теле – волки и калаши – и с гладко выбритыми черепами.

Я подумывал, может, стоит лечь и позволить им закончить то, что не смог Альфонсо.

– Что за семья? – спросил парень.

– Синдикат, – ответил я, хотя слово пробило дыру в моем сердце.

Он кивнул.

– Похоже, они тебя вышвырнули. Не хватает духу на деле доказать, что готов стать мафиози?

Да кем он себя возомнил?

– У меня всего хватает, – прохрипел я. – Но мой отец хочет, чтобы я сдох.

– Тогда докажи это. Вставай и дерись. – Он прищурился, увидев, что я не пошевелился. – Живо. Поднимайся. Твою. Мать.

И я поднялся, несмотря на то, что пришлось схватиться за ребра, а мир перед глазами закружился. Черные глаза парня впились в мои раны.

– Я так понимаю, основную часть боя мне придется взять на себя. Есть хоть какое-нибудь оружие?

Из ножен на икре я вытащил свой керамбит.

– Надеюсь, обращаться с этой штукой ты умеешь.

В этот момент к нам подошли русские. Парень начал исполнять какую-то херню типа боевых искусств, что отвлекло двоих из нападавших. Третий бросился на меня. Я метнул в него нож, но промахнулся. Русский нанес мне несколько ударов в грудь, меня скрутило от адской боли, и я рухнул на колени. Против такого опытного бойца у меня, изломанного и избитого, не было ни единого чертового шанса. Его удары сыпались на меня один за другим, жестко, быстро, безжалостно. Больно.

Черноволосый бросился на моего противника, врезав ему коленом в пах. Русский упал вперед, прямо на подставленный мною нож, до которого я успел дотянуться. Пальцы залило кровью. Бездыханное тело завалилось на бок, а я выпустил рукоять ножа, как будто она меня обожгла.

Я уставился на торчащее из его живота оружие. Черноволосый вытащил мой керамбит, обтер о шорты мертвеца и протянул мне.

– Первое убийство?

Я кивнул и забрал у него нож дрожащими пальцами.

– Не последнее.

Двое других русских тоже были мертвы. У них были сломаны шеи. Парень протянул мне руку, я ухватился за его ладонь и поднялся на ноги.

– Пора валить отсюда. Скоро сюда набежит толпа русских мордоворотов. Шевелись. – Он повел меня к видавшему виды пикапу. – Я тут бываю на боях и заметил, как ты околачивался последние пару ночей на этой парковке.

– Почему ты мне помог?

Он снова криво ухмыльнулся.

– Потому что мне нравится драться… и убивать. Потому что я ненавижу гребаную Братву. Потому что моя семья тоже хочет моей смерти. Но самое главное – потому что мне нужны преданные мне люди, которые помогут вернуть то, что принадлежит мне.

– Кто ты такой?

– Римо Фальконе. И скоро я стану Доном Каморры. – Он открыл дверь своего пикапа, почти залез внутрь и только тогда добавил: – Ты можешь помочь мне или можешь подождать, пока до тебя доберется Братва.

Я сел к нему в машину. Не из-за Братвы.

Римо дал мне новую цель, новую судьбу.

Новую семью.

Глава 2

Леона

Окно в автобусе «Грейхаунд» казалось мне липким от жары, а может, липким было мое лицо. Младенец в заднем ряду перестал орать минут десять назад – наконец-то, спустя почти два часа. Я отлепила щеку от стекла, чувствуя себя вялой и измотанной. Проведя несколько часов в тесном кресле, я не могла дождаться, когда вырвусь из душного салона автобуса. Мимо проплывали фешенебельные особняки пригорода Лас-Вегаса, с ухоженными лужайками, щедро поливаемыми системами орошения. Окруженные пустыней, они должны были демонстрировать высшую степень богатства. Замысловатые рождественские гирлянды украшали свежевыкрашенные фасады и входные двери домов.

Здесь очень красиво, но остановка не моя.

Автобус двинулся дальше, под моими босыми ногами завибрировал пол. Конечная его остановка – в той части города, куда не отваживался ступить ни один турист. Шведский стол стоит здесь всего 9.99 баксов, а не 59, как везде. У меня не было денег ни на то, ни на другое. Я ничего не имела против этого места. Я в таких выросла. В Фениксе, Хьюстоне, Далласе, Остине и многих других, о которых даже вспоминать не хочется. Сунув ноги во вьетнамки и перекинув через плечо рюкзак, я приготовилась выйти из автобуса.

Машинально потянулась в карман за телефоном, которого там уже не было. Мать продала его, чтобы купить последнюю дозу. Как пить дать, ту двадцатку, которую она выручила за мой сотовый, ей дали из жалости.

Я пропустила вперед большинство пассажиров, прежде чем сама вышла из автобуса, а оказавшись на солнце, глубоко вдохнула. Воздух казался суше, чем в Остине, и на несколько градусов холоднее, но все же это не зимний холод. Почему-то вдали от матери я почувствовала себя гораздо свободнее. Это была ее последняя попытка пройти курс реабилитации. Она должна была постараться. А я глупо надеялась, что у нее получится.

– Леона? – откуда-то справа до меня донесся низкий голос.

Я удивленно обернулась. В нескольких шагах от меня стоял отец, немного располневший и полысевший. Я не ожидала, что он будет меня встречать. Да, обещать-то он обещал, но я знала цену обещаний родителей. И гроша ломаного не стоят. Возможно, он и правда изменился, как заверял меня.

Отец торопливо затушил сигарету о подошву потрепанных мокасин. Рубашка с короткими рукавами обтянула его живот. В целом вид у него был какой-то потрепанный, что заставило меня забеспокоиться о его состоянии.

Я улыбнулась.

– Единственная и неповторимая.

Последний раз мы виделись на мой четырнадцатый день рождения, больше пяти лет назад. Не сказать, что я по нему скучала. Мне просто не хватало того образа идеального отца, которым он никогда не станет. И все же, я рада была снова с ним встретиться. Может, мы сможем начать все заново.

Отец подошел и неловко меня обнял. Я обняла его в ответ, несмотря на въевшийся в его кожу запах дыма и пота. Давненько меня никто не обнимал. Отстранившись, он осмотрел меня с головы до ног.

– Как же ты выросла. – Он задержал взгляд на моем улыбающемся лице. – И прыщи исчезли.

Уже три года как.

– Слава богу, – ответила я.

Отец сунул руки в карманы, как будто понятия не имел, что со мной дальше делать.

– Не ожидал, что ты позвонишь.

Я неловко заправила прядь волос за ухо, не очень понимая, к чему он клонит.