– Он согласится. Или я ничего не понимаю в людях.

Часть вторая
Случайно умер

Держа в руке утюг навесу, Полина застыла, уставившись в телик, хотя передача вряд ли может кого-либо заинтересовать, тем более не прямой эфир, когда можно и вопросы задать и тут же получить ответы, а в записи. Взрослые дядьки, среди них и совсем старые, сидя полукругом, с видом умнейших старейшин рассуждали о проблемах бизнеса. Кому это нужно, кроме тех, кто в телике и их родственников? Причем это дневное время эфира, ну и показали бы часа в два ночи, про себя возмущалась Полина. Казалось бы, переключи на другой канал, и будет тебе счастье, ведь она никогда не смотрит эти бла-бла-бла на разные темы. Однако сейчас просто въелась глазами в экран, ее уши ловили каждое слово, даже ротик приоткрыла – так увлеклась и не услышала, как соседка вошла.

– Чего там такое показывают? – спросила баба Люба.

Она стучалась, да никто не отозвался, а дверь открыта – чего ж не войти без спроса, свои ведь. Полина думала, что одна в комнате, естественно, от голоса соседки вздрогнула и срочно продолжила гладить, надеясь, что баба Люба не узнает одного из семи трепачей, который некстати начал говорить. Но нет, соседка достала из кармана фартука очки, надев их, подалась корпусом вперед, ахнула, показывая пальцем на телевизор:

– Ой, так это ж Данька! Ты глянь, Полюшка, как языком чешет, как чешет-то, а? Прям замминистра. Вон чего ты вперилась в ящик… любуешься на этого?

– Глупости, – вяло отреагировала Полина. – Я смотрю все передачи о бизнесе, банках, инвестициях, у меня индивидуальная деятельность, это тоже бизнес, поняла? Маленький. Но знания и чужой опыт еще никому не помешали.

– Ну да, ну да… – не верила ей соседка. – Я так и поняла, угу.

Баба Люба с сочувствием поглядывала на Полюшку, а в голове проносились жалостливые мысли по поводу соседки. Вот вроде и видная баба, молодая еще – тридцати пяти лет всего, это ж не возраст, вся жизнь впереди. И статная, и высокая, телом представительная, с лицом приятным во всех смыслах, кожей белой, будто она голубых кровей. Голубоглазая блондинка – это же редкость нынче, да и хозяйка отменная, а одна мыкается с детьми. Может, ей прическу надо сменить? Ну, что это – строго зачесанные волосы и узел на затылке? Да, ей идет, лицо открытое, но старомодно, чуточку бы ветрености добавить, стрижку сделать модную. Жалко ее. Баба Люба не лукавила, по-своему она любила Полину, так как знала ее с детства, косички заплетала, нос вытирала, лечила народными средствами, в общем, это уже не соседи, а родственники.

– Что ты хотела, баба Люба? – спросила Полина, взглянув на нее, и едва не рассмеялась: на лице соседки отпечаталось плаксивое выражение, бровки домиком, углы губ опущены, вот-вот зарыдает в голос.

– Ой, забыла, зачем пришла! – вдруг всплеснула та руками и поплыла к выходу, но вдруг вернулась. – Вспомнила. Мясорубку дай, моя не мелет.

– Потому что старая, руками уж никто не крутит, на металлолом пора сдать и новую купить.

– Зачем мне покупать, когда у тебя есть? Деньжищи такие тратить.

– Разумно. Сейчас принесу.

Полина отправилась за мясорубкой, а баба Люба к ящику подобралась поближе, хотя он в этом доме большой, аж с улицы видно, чего тут показывают.

– Ох, Данька, Данька… тьфу, говнюк! А все ж приятно, что из нашей дыры в люди выбиваются, хоть и подлюки всякие, а приятно. Это я про тебя, Данька, ты ж подлюка у нас… Вот спасибо, милая, – встретила баба Люба хозяйку с коробкой. – Намелю мяса, колбасок наделаю и тебе принесу. Не спорь, не спорь. Я одна, много мне и не надо, а ты…

– У меня мяса завались, – не дослушала Полина. – Сама выращиваю.

– А когда тебе делать-то? – сказала строго баба Люба. – Крутишься-бегаешь, как угорелая, вон какая гора одной глажки… Домработницу найми хоть, чтоб самой не горбатиться в доме, да и модно сейчас. Или денег жалко?

– Конечно, жалко, я их не рисую. Еще что-то нужно?

– Да нет, пойду. Завтра принесу колбаски и мясорубку, сегодня мне еще на поминки топать аж в соседний стан.

Станом она называла соседнюю деревню, а сказала с намеком, мол, не отвезешь ли ты меня? Полина отрицательно покачала головой:

– Не могу тебя отвезти, работы полно.

Попрощавшись с бабой Любой, она снова взялась за утюг, поглядывая на экран, однако передача закончилась, о чем сообщила заставка, потом реклама долго резала уши. Далее краем глаза поглядывала Полина на экран, пережидая новостную программу, следом будет фильм и глажка пойдет веселее, но вдруг… опять Данилов во весь экран! Только не за столом с седовласыми дедами в уютной студии, а на фоне входа в большое здание, у машины скорой помощи в вечерних огнях. Он что-то доказывает каким-то людям в униформе, а женский голос за кадром вещал скороговоркой:

– Вчера на вечере подведения итогов губернаторского конкурса «Первые шаги», в котором участвовали молодые предприниматели и новаторы, произошел инцидент, а мы вели репортаж. Во время банкета, а также вручения губернаторских премий и грантов одному из гостей стало плохо. Вызвали скорую, нам случайно удалось заснять несколько кадров. По слухам, человек, которому стало плохо, умер. На данный час о причинах смерти ничего не известно, но всем известно, что это адвокат известного предпринимателя и мецената Данилова. Дать нам интервью он отказался. Следите за нашими новостями, мы всегда первые в курсе событий.

Паузу закрыли той же картинкой: Данилов крупным планом. Затем появились ночные огни, на фоне входа в здание, он что-то доказывает врачам, нервничает, отмахивается от журналистки.

– Даня, ты стал героем экрана, – без злорадства заметила Полина, ну, может быть, совсем чуть-чуть. – Что-то кислый ты, Данилов, нервный… И чего ж тебя так колбасит, будто твой папа умер? Неужели до миллиарда не хватило ста рублей? Хм! Не привык к осечкам? А бумеранг никто не отменял, Даня, он обязательно догонит тебя и прямо в лоб влетит. Мне этого очень хочется, а справедливые желания, как показывает практика, исполняются.

Павел Терехов, скрестив на груди руки и…

…наклонив голову вперед, исподлобья уставился на упитанную парочку, сидевшую напротив, – обвешанную золотом даму с внешностью мошенницы с рынка и ее мужа, похожего на дикого кабана в цивильном костюме. Не отрывая от обоих взгляда волкодава, Павел потребовал:

– Мне нужны свидетели драки.

– Мы решили детей не вмешивать… – начала было директриса, он не дослушал, поднял ладонь, прервав ее:

– Кто мы? С нами ничего не обсуждали, о себе вы не можете говорить во множественном числе, следовательно, решение не привлекать детей принято вами и этими гражданами.

– Мы родители, – угрожающе произнес кабан напротив.

– Да, но родители одной стороны, – невозмутимо уточнил Павел и повернулся к директрисе. – Мы представляем вторую сторону. Почему же с нами не обговорили формат общения?

– Но избит наш ребенок! – агрессивно рявкнула «мошенница с рынка». – Вашим сыном избит!

– И что? – вступила Тамара, излучая спокойствие. – Избил просто так? Без причины? Никогда не поверю. Кстати, у нашего ребенка синяк на весь глаз. Лиловый. Только Тима ни на кого не жаловался.

– Вы бандита воспитали! – не снижала градус негодования мамаша. – Ему место в колонии для несовершеннолетних.

– Считаете, наш Тимофей сам себе поставил синяк?

– Значит, так, – сурово сдвинув брови, сказал Павел, давая понять одним тоном, что спорам положен конец. – Я требую привести сюда свидетелей драки для дачи показаний. Надеюсь, мое желание вы удовлетворите.

У директрисы тяжелое положение. Терехов работает в правоохранительных органах, его она побаивалась, так как от служителей закона чего угодно можно ожидать, а мама с папой пострадавшего мальчика – ходячий мешок денег, что всегда актуально для нужд школы, построенной еще в советские время. Всем угодить не получится. А кто из них главнее? Тут без вариантов, пострадавшая сторона. Но, покосившись на Терехова, директриса совсем приуныла.

Длинный, худой, белобрысый, уши упрямо торчат по бокам головы, у этого Павла Игоревича на физиономии нарисовано: удавится, но не пойдет на компромисс. И что в нем нашла его жена, очаровательная женщина? Воспитанная, спокойная, лицо такое… аристократичное, удлиненное, носик тоненький и ровный, лоб высокий, бровки дугой, глаза умные, фигура модельная, впрочем, она хореограф, отсюда и фигура. А как одевается… какой вкус! Пожалуй, она красивая, но замечаешь красоту со второго взгляда, потому что она не броская. Обоим за тридцать, к сожалению, нынче это возраст, когда замашки еще максималистские.

То ли дело вторая пара: простые, как фуфайка, обоим за сорок, бизнесмены, правда, мелкие, но разобьются в лепешку ради единственного сыночка (дрянь пацан, в маму и папу, уже сейчас видно), но с большими амбициями оба. Всего-то надо извиниться перед родителями Артура, неужели это так трудно? Но, взглянув снова на родителей Тимофея, директриса сдалась и позвонила учительнице, та привела девочку и двух мальчиков из первого класса, Тимофея не было, его оставили дома. Дети опасливо косились на директрису. Павел догадался: они наверняка получили инструкцию не болтать, поэтому решил их внимание переключить на свою персону:

– Ребята, вчера вы были свидетелями…

Тамара положила руку на его запястье и сказала:

– Давай, лучше я? (Он пожал плечами и повелительно указал ладонью на троицу, мол, начинай.) Ребята, вы не могли бы помочь нам? Пожалуйста, расскажите, что вчера произошло у Тимы и Артура. Они поссорились, да?.. Все ссорятся, даже взрослые. А из-за чего ссора была?

Девочка выпятила нижнюю губу и всхлипнула, Тамара догадалась: это, говоря языком Павла, потерпевшая. Она подхватилась и, сделав всего пару шагов к девочке, присела на корточки, взяла ее за плечики, испуганно спросила:

– Я что-то обидное сказала? (Девочка отрицательно качнула головой.) Тогда почему ты плачешь?

– Потому что Артур сказал, чтобы ничего не говорила про него, – сдал мальчик, безусловно, он на стороне Тимофея. Ура!

– Почему нельзя говорить? – прикинулась Тамара наивной и удивленной. – Разве у вас есть тайны? Вы же еще маленькие. (Ребята молчали.) Понимаете, мы папа и мама Тимы, если он виноват, накажем его. Но если не виноват, а мы его накажем, это будет несправедливо, верно? (Не подействовало.) Значит, он виноват, мы обязательно его накажем…

– Тима не виноват, – пропищала девочка, вытирая слезы.

– Это мы решим, когда узнаем, из-за чего случилась драка, – сказал Павел, но, поймав на себе укоризненный взгляд Тамары, скрестил на груди руки и опустил голову, давая понять, мол, больше не вмешаюсь.

– Артур задирал Нюшу, – сказал, наконец, сердитый по виду мальчик.

– Задирал? – якобы удивилась Тамара. – Как задирал, зачем?

– Артур дергал ее за косичку, дергал больно, Нюша плакала, а он смеялся. А вчера после физкультуры спрятал ее юбку, бегал с ней и размахивал.

– Нюша догнала его и ударила рюкзаком, – вступил второй мальчик, не выговаривая букву «р». – Артур ударил ее в лицо, у нее синяк вот здесь. – Он уткнул палец под свою скулу. – Вы посмотрите сами. Тогда Тима с ним подрался.

– То есть Тима вступился за Нюшу? – уточнила Тамара.

Дети, включая всхлипывающую жертву террора, закивали. Директриса подала знак молодой учительнице, та вывела детей за дверь, теперь Павел решительно взял слово, чтобы поставить точку в школьном инциденте: