Я эмигрировала в Германию в 2012 году. В Москве познакомилась с русским немцем, потом вышла за него, потом переехала. Мне было тридцать. Розовые очки о счастливой продвинутой западной жизни слетели почти сразу. Начинать жизнь с нуля оказалось не так романтично.

О своём высшем педагогическом образовании я почти позабыла. Ещё на родине, в моём родном городе, найти место учителя иностранного языка было нелегко. В далёком 2004 году я даже предпринимала робкие попытки. Судя по объявлению в газете, в глухую деревню требовался учитель немецкого. По указанному телефону я так и не смогла дозвониться: видимо, даже аппарат противился моему трудоустройству по профессии. Поэтому специальность «филолог» в резюме красовалась, но практического применения не имела. Мечтая о независимости, я переехала в Москву, но идея найти место учителя мне даже в голову не приходила. Я искала какую-нибудь ассистентскую должность, и довольно скоро нашлось место секретаря. Трудоголизм давал свои плоды, я быстро перебралась на одну ступень повыше, затем даже ещё на пару.

С Германией дела обстояли иначе. Она опустила меня до подвального уровня. В моём арсенале имелись два иностранных языка, опыт работы в крупной международной компании; я надеялась, что смогу найти что-то большее, чем должность уборщицы или кассира. Но не тут-то было. Если Москва моим слезам поверила, то Берлин даже не собирался. В столице РФ ждать звонков после размещения резюме долго не приходилось. Последнее место я нашла за три дня, на четвёртый уже трудоустроилась. В столице ФРГ мне понадобилось больше четырёх месяцев, чтобы пройти все круги собеседований, и ждать ещё два до фактического начала работы.

Сперва социальная изоляция напоминала блуждания психа-одиночки. Несмотря на то что мы жили в сердце мегаполиса, чувство пустоты всегда шагало где-то рядом со мной. Муж днями пропадал в офисе. Выходные незаметно пролетали в хлопотах – мы обустраивали съёмную квартиру без мебели. Эта особенность аренды жилья сильно отличалась от московской. В Германии, как говорится, omnia mea mecum porto^[1] – все тащили свои шкафы и кровати с собой. Я осознала, что в мои тридцать даже тумбочки собственной не имела.

Заводить новые знакомства не получалось. Резкая смена уклада жизни влияла на психику не лучшим образом, поэтому я фанатично искала работу в полной уверенности, что это и есть ключ к счастью. Трудоустройство обещало исправить ситуацию. И правда, стало как-то повеселее на душе. Мы легко и приятно общались с коллегами, такими же, как и я, эмигрантами из русскоговорящих стран – нас набрали на новый проект. Крупная немецкая компания с филиалами по всему миру предлагала аутсорсинговые услуги: продажи, обслуживание клиентов, решения по поддержке, кадровые услуги, обучение и решения для удалённой занятости. Головной офис базировался в Нюрнберге. Конкретно наша команда занималась проблемными ситуациями клиентов. Они заказывали товары крупной американской компании, которая развивала свой онлайн-сервис в России. По всем вопросам покупатели звонили в службу поддержки, то есть к нам. В итоге проблемные случаи мы решали на русском, устно отчитывались по-немецки, письменно обрабатывали запросы с техническим отделом по-английски.

Я воочию увидела, что такое немецкая дисциплина: карточная система, контроль каждого произнесённого слова (звонки записывались), штрафы и лишения премий за малейшие нарушения, перерывы строго регламентированные, планирование отпуска за семь-восемь месяцев. Все вздрагивали при упоминании имени главного. Он наведывался в берлинский офис с завидной периодичностью и самолично контролировал порядок. Для понимания, что он за человек, никто не описывал его внешность, не называл черты характера – рассказывали одну лишь историю. Однажды он привычно делал обход по офису и увидел мобильный на столе у одного бедолаги. Экран не подавал признаков жизни, но директора это не остановило. Он быстро приблизился к субъекту, нарушившему предписания, взял объект, не имевший права присутствовать на поверхности рабочего стола, открыл окно и избавил от «хаоса» всех присутствующих. После таких историй автоматически прибавлялась мотивация соблюдать правила и искать новое место.

Через три месяца мою жизнь кардинально изменили две полоски на тесте. Это не был сюрприз, наоборот, я ждала аиста с нетерпением. Я очень хотела ребёнка. На чужбине это желание достигло неимоверных размеров. Казалось, я смогу малышу отдать всё, что не тратилось и уже вырывалось наружу. Видимо, нерастраченного тепла было слишком много для одной крохи, ибо врач, фрау Хампель, с восторгом сообщила, что у меня там два бамбинос…

Меня ждали частые походы на осмотры. Как объясняла гинеколог, нормально, когда на одну мамашу один ребёнок, а я – аномалия. Надо вдвойне себя беречь, вдвойне внимательно наблюдать за течением беременности. Примерно с третьего месяца я поняла, что она имела в виду. Сильного токсикоза не испытывала, но был период, когда могла есть только круассаны и апельсины. Вскоре стала замечать, что мне не хватает кислорода: иногда не могла надышаться в открытое окно. Расхождение тазовых костей сопровождалось адской болью, которая, по мнению медиков, не являлась поводом для беспокойства. Иногда я приходила домой в слезах, потому что каждый шаг сопровождался резким уколом. Кроме бесполезного поддерживающего пояса, мне ничего не прописывали. Со временем боли стихли, но к размеру S я так и не вернулась.

На двенадцатой неделе меня послали на УЗИ. Но не на обычное, а со спецэффектами. С нормальной беременностью такое делают по желанию, а меня, аномалию, даже не спросили. Врач измерил кости моих малышей, чтобы понять, есть ли предрасположенность к хромосомным патологиям. Меня ждал первый в жизни такой силы шок. Длина носовой кости у обоих малюток была ниже нормы. Это означало вероятность в 75 %, что оба или один ребёнок родится с синдромом Дауна. Мне объяснили, что есть несколько вариантов – ничего не делать, что-то делать или проверять наверняка. Тест же, который определял, есть патология или нет, в одном случае из ста приводил к выкидышу. Теперь стало ясно, почему этот скрининг назначают на сроке одиннадцать – четырнадцать недель. Отказавшись от психолога, я попросила, чтобы проверяли. Провести процедуру удалось лишь с одним ребёнком, до второго не удалось добраться. Результат обещали дать примерно через неделю…

Ожидание приговора имело интересный побочный эффект. Трава как будто стала зеленее, а небо – бирюзовее. Уличные музыканты на Жандарменмаркт^[2] заставляли плакать свои скрипки сильнее привычного. Оголтелые туристы на пивосипеде не так уж и раздражали. Раньше двенадцать молодцов, как правило англичан, старательно крутившие педали деревянной барной стойки на колёсах, выводили меня из равновесия. Спереди крепилась большая бочка пива, из которой без устали наполнялись огромные кружки. Потребляя янтарную жидкость, ездоки орали так громко, что хотелось их всех сбросить в Шпрее^[3].

Увидев незнакомый номер, я нажала «Принять вызов». К обычным приветствиям и представлениям собеседников мой слух был готов. Я привыкла с первых секунд разговора напрягать мозг для восприятия иностранной речи. В тот раз ни приветствие, ни представление не прозвучали. Мужской голос громко и чётко повторил дважды одно и то же: «Всё хорошо!» Я поняла, кто звонит и что означает это «хорошо». За второго малыша я не беспокоилась – его показатели отклонялись от нормы, но не так сильно, как у первого, поэтому информацию о возможной патологии тут же удалила из мыслей и больше не возвращалась к ней.

На последних месяцах больше часа ходить было рискованно: начиналось кровотечение. Сидеть и лежать тоже не получалось. Один внутренний жилец обнаружил мои рёбра и упорно стремился расширить временную жилплощадь, давя наверх. Второму казалось разумным пробовать увеличить пространство путём давления вниз. Ноги опухли так, что ни в одни тапки не влезали. Месяце на седьмом очередное кровотечение вызвало беспокойство врача. Меня оставили в больнице на сохранении, и я пролежала там больше недели.

Свекровь ждала внучек, то и дело заводя разговоры о том, что надо бы съехаться поближе друг к другу. Мы с мужем решились на переезд. Пришлось начинать всё с начала. Новый город, квартира, соседи. Медики тоже все новые. Всё новое смело приравнивалось к чужому.

Фрау Хампель откровенно выразила недовольство по поводу переезда на таком большом сроке. Я тоже была не в восторге. Мне совсем не хотелось уезжать из Берлина во Франкфурт. Но именно там муж нашёл новое место, и расстояние до будущих бабушки и дедушки значительно сократилось.

С самого начала всё пошло не по плану. Как я ни старалась найти приличную фирму для отгрузки всех тумбочек, которыми мы как раз обзавелись, грузовик с четырьмя турецкими парнями опоздал на три часа. Мы сидели в пустой новой квартире, глядя на часы и надеясь на чудо. Завхоз дома заранее предупредил: после двадцати ноль-ноль шуметь нельзя – регламент. Но турки не успели. В итоге нам пришлось искать отель, а перевозчики потребовали доплату.

Когда я наконец разобралась с бесконечными коробками (а это заняло примерно три недели, ведь парочка внутри меня не давала расслабиться и активно тренировалась в футбол), наступило время нового приключения. Огромная батарея в ванной решила рухнуть прямо посреди ночи. До завхоза дозвониться? Да он в это время сладко спал. Не спали лишь мы с мужем и семь этажей под нами. Кипяток фонтанировал с такой силой, что я не успевала вычерпывать, пока муж бегал по соседям. Самое интересное, что холодная вода перекрывалась без проблем – вентиль прямо под раковиной, а вот заветный кран от горячей почему-то находился у соседа под нами. И так с каждой квартирой многоэтажного дома. Естественно, товарищ снизу в ту ночь уехал на ночное дежурство. Нам никто не открыл. Через час паники и отчаянных попыток разобраться, куда звонить, приехали пожарные. Целая бригада. Один, самый юркий, осмотрел причину аварии и исчез. Остальные восемь великанов в спецодежде и апельсинового цвета касках окружили меня и успокаивали ласковым многоголосьем. Один говорил, что у него родился ребёнок. Другой спрашивал, на каком я сроке. Третий шутил. Четвёртый на кухне заваривал чай. Все в один голос твердили, что мне нельзя волноваться. Наверное, увидев внушительный живот, вычислили вероятность начала родов из-за стресса.

Примерно через полчаса юркий вернулся. Вода перестала прибывать. Ему пришлось отключить холодную и горячую воду, к которой было привязано отопление, не только у нашего дома, но и у всего района. На дворе стоял ноябрь.

После потопа нам срочно пришлось искать новое пристанище. Чтобы защитить пол от плесени, нужно было просушить его специальными машинами. Когда я их включала, воздух становился тяжёлым, дышать было невозможно, а окна не открыть. Сушить следовало недели две при регулярном тарахтении приборов. Затем следовало поменять пол. Деть я себя никуда не могла, учитывая, что даже час прогулки провоцировал осложнения.

И снова коробки, и снова новый город – недалеко от Франкфурта. В этот раз распаковаться до конца я не успела – один бамбинос объявил забастовку. Видимо, дальше терпеть бардак в столь стеснённых условиях желания он не имел. Я надеялась переходить срок и родить уже в новом году, но малыши решили справлять католическое Рождество уже вне меня.

Я пребывала в абсолютном спокойствии до той самой секунды, пока нам не объявили по телефону, что в больницу, где я наблюдалась, приезжать не надо. Мест не было. Сотрудники скорой помощи уверяли, что другая больница ничем не хуже. У меня же вертелась в голове всего одна мысль: «Опять в неизвестность. Опять чужой город, незнакомая больница, врачи… Это вообще что за бесконечное свидание вслепую с собственной жизнью?!»