Живу в столице – мало ли какие нравы, неясно, что из меня выросло. Новый мэр и его жена, когда приветливо киваю, отворачиваются.

Черт. Я краснею от неловкости и отвожу глаза.

Против меня эти люди ничего не имеют. Они просто знают, что в моей жизни случилась трагедия, – я росла без матери – и не хотят становиться ее частью. В столице никому ни до кого нет дела. Никто не осудит. Правда, и не поможет никто в случае беды.

Отец игнорирует тот факт, что я не слишком вливаюсь. Или делает вид? Он уже достаточно выпил, раскраснелся, выкрикивает громкий тост в мою честь.

Неожиданно на площадку взбегает какой-то молодой парень, подходит к мэру и шепчет ему на ухо. Тот серьезнеет, кивает, что-то торопливо говорит жене. На их лицах мелькает озабоченность. Они наскоро прощаются с отцом, не слишком красиво перебив его речь, и покидают беседку. Следом тянутся еще человек десять.

Закон Мерфи.

Я моментально прихожу к выводу, что это из-за меня, и впадаю в панику. Им сообщили о том, что со мной приключилось. Я подставила папу.

О нет.

Сердечная мышца сильно сжимается, а потом начинает колошматить! Я хватаю ртом воздух, чувствуя дурноту. Осушаю бокал, и алкоголь мгновенно ударяет в голову. Да так, что приходится опереться ладонью о колонну.

Ну и дядя Лелик! Благодарю покорно, тут точно градусов двадцать пять.

Бедный мой папа, он ни о чем таком не знал, когда приглашал меня. Стремительно захмелев, я готовлюсь упасть перед отцом на колени. Именно в этот момент в беседку поднимаются четверо мужчин.

И становится тихо.

Нет, музыка продолжает одиноко играть, вот только голоса обрываются. О чем бы ни говорили эти прекрасные люди, их темы перестают иметь значение.

С лица папы слетает гостеприимство.

Двое мужчин остаются стоять у входа, будто охрана, а еще двое, не сбавляя темпа, подходят к столам.

– Алтай и Исса, – быстро говорит тетушка полушепотом.

– Что этим чертям здесь надо?!

– Как их сюда пустили?!

Один из двух гостей, словно услышав последнюю фразу, поворачивается в нашу сторону.

Высокий, за тридцать на вид или около того. Белоснежная рубашка, черный костюм по последней моде – у нас в таких практикующие адвокаты по университету расхаживают, когда заскакивают между судами прочитать лекцию. Темные волосы стильно стянуты на затылке.

А вот лицо… это ужас какой-то. Я испуганно застываю, но при этом никак не могу перестать разглядывать следы жестокости: сломанные уши, шрам у рта. Лучше бы распустил волосы, прикрыл уродство… Следом осознаю, что знаю этого человека. Помню его глаза, которые одновременно смотрят сквозь тебя и внутрь.

Алтай. Призрак из моего детства.

Отец однажды сказал, что этот парень прошел через ад, потому так и выглядит. Еще папа говорил, чтобы я держалась от него подальше. Темная сторона жизни, без которой невозможно вести бизнес и в которой маленьким девочкам делать нечего.

Алтай кивает в знак приветствия и, растерявшись, я улыбаюсь и киваю ему в ответ. Так кажется или он тоже слегка улыбается? Тетя вздыхает и подталкивает меня к столу, вручает целую тарелку с закусками. Спохватившись, наконец отворачиваюсь и продолжаю следить за ситуацией украдкой.

Второй мужчина, на вид ровесник Алтая, находит глазами папу и жестом зовет приятеля идти в сторону барбекю. Он еще выше – явно под два метра. Худой, долговязый. В широких брюках и такой же свободной, почти балахонистой рубашке. Темно-русые волосы, веселые глаза, на губах играет приветливая улыбка. В руке он сжимает четки с большим крестом.

Новоприбывшие гости вежливо здороваются со всеми, кто стоит у мангала. После чего Алтай первым протягивает руку отцу.

Глава 3

Умом не успеваю осознать, а нутром уже чую: момент ответственный.

Надежда на спокойный вечер плавится, как зажженная свечка, превращаясь в растерянность и тревогу.

Я смотрю на отца, зависаю, не двигаюсь. В его глазах отражается раздражение, гнев. Чуть помедлив, папа отвечает на рукопожатие.

Все плохо. Я запихиваю в рот тарталетку, стараясь протрезветь.

Заминка длилась секунду, но не заметить ее было невозможно. Игра полутонов, взглядов, незначительных жестов.

У папы был бизнес в Анапе, он часто брал меня на разные встречи. Я сидела тихо как мышь. Во-первых, умирала от счастья, что провожу время с отцом, во-вторых, старалась вести себя настолько идеально, чтобы он взял меня с собой снова. Я никогда не была голодна, не испытывала жажду. Лишь однажды расплакалась, когда сильно захотела в туалет, но не решилась сказать. Я никогда не жаловалась, что скучно. Да и не было скучно, я вникала в происходящее и училась.

Алтая я впервые увидела в десять лет, он только вернулся из армии и сам пришел к отцу в поисках работы. Папа вышел из машины и долго говорил с ним, активно жестикулируя. Алтай пялился исподлобья, кивал. Я сидела на заднем сиденье и ошарашенно разглядывала его шрамы. Потом папа сел за руль, покачал головой и высказался: «Чудовище». Когда спустя три года мы встретились снова, именно это слово первым всплыло в памяти. Нервно стискиваю пальцы…

Папа здоровается со вторым мужчиной, отводит глаза.

Как-то так получается, что они остаются вчетвером, остальные незаметно отступают. Бедный повар отчаянно жарит стейки, будто ничего не видит и не слышит.

– Кто это? – уточняю я у тетушек, делая вид, что ничего не понимаю.

Они пожимают плечами.

Елизавета подходит к столу и, изображая официантку, громко собирает грязные тарелки.

– Лиза, что это значит? – спрашивает одна из подруг мачехи. – Они надолго? Ты же знаешь нашу ситуацию, мне такое не подходит.

– Ненадолго, – быстро качает та головой. – Видимо, какое-то недоразумение случилось. Влад у Алтая цех снимает, они там кирпичи льют… Это ни для кого не секрет.

– Исса делает Владу документацию?

– Не думаю.

Подруга Елизаветы скрещивает руки на груди.

Набор слов из диалога не вносит ясности, кроме той, что мужчину рядом с Алтаем называют Иссой. Интересное имя, рождающее определенный ассоциативный ряд.

Исса тем временем берет тарелку у мангала, кладет на нее кусок мяса и идет к нам.

– Добрый вечер, очаровательные дамы, – улыбается он так мягко, что хочется доверить ему ключ от сейфа. – Говорят, здесь можно отыскать овощи. Насколько это достоверная информация?

Женщины смеются и, как будто попав под обаяние гостя, начинают рекламировать салаты и закуски. Алтай продолжает беседовать с отцом, а я, как та свеча, продолжаю плавиться от беспокойства. Мне хочется, чтобы эти мужчины поскорее ушли.

– Как дела в вашей юридической конторе? – спрашивает у Иссы подруга Елизаветы.

– Не бедствуем, благодарю. Льву Александровичу привет передавайте, буду рад снова увидеть его в суде.

Он произносит это все с той же милой улыбкой, но я уже догадалась, что в суде они со Львом Александровичем будут стоять по разные стороны баррикад. Отсюда и негатив, который ножом резать можно.

Исса кладет в рот кусочек огурца и хрустит им.

– Елизавета Дмитриевна, это ваши малосольные огурцы? Восхитительно, просто безупречный вкус.

Мачеха натянуто улыбается:

– Спасибо, угощайтесь.

– Как же так получается? Вы денег за работу не берете, но при этом не бедствуете, – тянет жена Льва Александровича.

Исса совершенно серьезно целует крест на четках:

– С Божьей помощью.

Я округляю глаза и отворачиваюсь. Еще через минуту Алтай и Исса уходят, и столы взрываются обсуждениями. Эти двое присутствовали всего минут пять, а затмили мое появление напрочь.

Когда за последним гостем закрывается дверь, Елизавета и папа ругаются в пух и прах. Они так кричат друг на друга, что, засыпая на втором этаже, я слышу отдельные слова.

Утыкаюсь лицом в подушку. Никогда не думала, что папа способен говорить с женщиной в таком тоне.

Поэтому, когда он заходит ко мне, я не спешу делиться своими проблемами. Включаю ночник и присаживаюсь в кровати.

В тусклом свете мой бравый отец кажется измотанным. У меня даже мелькает подозрение, не болен ли он? Всегда уверенный в себе, находчивый, обеспечивающий всех вокруг.

– Замучили они тебя все? – спрашиваю вполголоса.

Папа улыбается и опускается на край матраса. Треплет меня по голове, ровно так же, как дядя Вардан ранее.

– Моя звездочка. Как хорошо, что ты у меня есть.

– Пап, ну ты чего? Куда ж я денусь, нахлебница?

Он смеется.

– Все бы такими нахлебницами были. – Потом глубоко вздыхает: – Твоя мать всегда меня понимала. И ты такой же выросла.

Никто в мире не представляет, насколько это приятно. Меня будто помещают в натопленную баню, и я на миг задыхаюсь, схватив ртом горячего воздуха. Я так сейчас счастлива, что не нахожу в себе ресурса сгладить папины слова и напомнить, что Нина и Пава – чудесные девочки.

Про свою мамочку я знаю много. Она умерла, когда мне был год, но осталась куча ее фотографий. А еще куча фотографий со мной крошечной, которые сделала мама. В них столько любви, что ее до сих пор хватает.

– Пап, все образуется, вот увидишь, – начинаю поддерживать.

– Полагаю, надо ввести тебя в курс дела, – говорит отец деловито.

– Хорошо. Что случилось?

– Ничего такого, что могло бы нам навредить. Это первое, что ты должна знать.

– Зачем приезжали Алтай и Исса? – помогаю я ему разговориться.

– Откуда домашняя девочка знает такие страшные слова? – усмехается папа, касаясь кончика моего носа. – Бизнес, моя дорогая, не может всегда идти в гору, бывают и взлеты, и падения. Так вот, сейчас мы немного споткнулись.

– О какой камень?

– Помнишь ту землю на третьей береговой линии, куда ты вложила часть приданого?

– Конечно.

Папа купил огромный кусок земли и размежевал на участки. Теперь строит дома и продает. В один из них он, с моего разрешения, вложил деньги от продажи бабушкиной квартиры.

– Меня кинул поставщик. Взял деньги и скрылся, так бывает. Не буду вдаваться в подробности, но, чтобы продолжить строительство, мне пришлось занять крупную сумму. Настало время ее отдавать.

– Вот так домашние девочки и узнают страшные слова, – отшучиваюсь я, хотя ситуация, конечно, не смешная. – Ты занял у Алтая? И расписку, разумеется, составил Исса. Как я поняла, он недурной юрист.

– Они оба недурные юристы, понахватались, только непонятно где. Весь город им теперь что-то должен. Сволочи.

– Что будет, если не отдавать долг?

– Придется отдать. Иначе они заберут землю себе. Вместе с уже построенными домами. Вместе со всем.

Я ошарашенно моргаю. В папины дома вложились все мои тетушки, родители, брат Елизаветы и еще куча народу. Вот почему мачеха в бешенстве.

– Так что, получается, мы еще и людей подставим?

Папа сказал, что я одна его понимаю, и мне необходимо закрепиться в этой особенной роли, но… Я ведь тоже вложила туда свои деньги! Целую квартиру! Выходит, она отойдет Алтаю? Просто так, ни за что?! Меня переполняет неприязнь к этому человеку.

Сумма приличная, но дело не только в этом. Мои ладони срываются на дрожь. Эти деньги – память, и, глупо потеряв их, я как будто предам бабушку.

– Такого мы не допустим, – обнадеживает отец. – Но для этого мне нужно будет ненадолго уехать. А ты поживешь пока у мэра. У него, кстати, сын готов жениться, симпатичный молодой человек, работает в банке.

– Папа, это-то здесь при чем?.. Я вообще не планирую замуж так рано.

– Ну а вдруг? Присмотрись к парню. И будь паинькой, Рада. Многие люди вложили в дома все, до копейки, они на нас надеются.

После сложного разговора сплю я тревожно, снятся кошмары, а утром просыпаюсь от грохота. Накидываю на плечи халат и сбегаю на первый этаж.

Глава 4

Поначалу непонятно, что происходит. Сцена, которая разворачивается на моих глазах, поистине чудовищна.