Зато по телевидению постоянно идут передачи, рассказывающие, как важна наша работа, как весь мир зависит от нашей пищи. Это верно. Нам не нужно об этом напоминать. Если мы перестанем работать, в Техасе начнется голод и заболеют дети в Орегоне. Мы все это знаем и ежедневно добавляем к мировому рациону пять триллионов калорий, половину протеина для примерно одной пятой населения Земли. Это все из дрожжей и бактерий, которые выращиваются на вайомингской сланцевой нефти, а также в Юте и Колорадо. Мир нуждается в этой пище. Но нам это стоило почти всего Вайоминга, половины Аппалачей, большей части смолистых песков Атабаски… Вот только что станут делать люди, когда последние капли углеводорода превратятся в дрожжи?

Конечно, это не моя проблема, но я о ней часто думаю.

Жизнь моя кардинально переменилась, когда я выиграл в лотерею. Произошло это на следующий день после Рождества. В том знаменательном для меня году мне исполнилось двадцать шесть.

Я выиграл двести пятьдесят тысяч долларов. Этой суммы было достаточно, чтобы по-королевски прожить целый год. У меня появилась возможность жениться и содержать семью, но при условии, если мы оба будем работать и не станем слишком много тратить.

А еще на эти деньги можно было купить билет в один конец до Врат, и, не особо раздумывая, я отнес деньги в туристическое агентство. Там мне страшно обрадовались. Похоже, у них было не слишком много клиентов.

После того как я заплатил за билет, у меня оставалось примерно десять тысяч долларов. Я не считал, сколько именно. На прощание купил выпивку всей своей смене, а это примерно пятьдесят человек. К тому же к бесплатной выпивке присосалось много посторонних, и пирушка продолжалась двадцать четыре часа.

Потом я сквозь вайомингскую пургу добрался снова до агентства. Пять месяцев спустя я уже кружил вокруг астероида, нас вызывал бразильский крейсер. Я был на пути к тому, чтобы стать старателем.

3

Зигфрид никогда не отказывается от намеченной темы. Он ни разу не позволил себе сказать: «Ну, Боб, я думаю, хватит с нас этого». Но иногда, когда я долго лежу на матраце, не очень склонный отвечать, шучу или напеваю что-нибудь под нос, он, немного выждав, говорит:

– Я думаю, можно перейти к другим вопросам, Боб. Вы кое-что сказали недавно, пожалуй, это можно обсудить. Вы помните тот последний раз…

– Последний раз, когда я говорил с Кларой, ты это имеешь в виду?

– Да, Боб.

– Зигфрид, я всегда знаю, что ты собираешься сказать.

– Это не важно, Робби. Так о чем это я? Хотите поговорить о том, что вы тогда чувствовали?

– Почему бы и нет? – Я зубами чищу ноготь среднего пальца правой руки. Внимательно осматриваю его и говорю: – Я понимаю, что это был важный момент. Может быть, худший момент в моей жизни. Даже хуже, чем когда Сильвия обманула меня или когда я узнал о смерти матери.

322 Не знаю, зачем 17,095

я к тебе прихожу, 17,100

Зигфрид. 17,105

323 IRRAY. ПОЧЕМУ? 17,110

324 Напомню вам, Робби, 17,115

что вы уже 17,120

использовали 17,125

три желудка и, дайте 17,130

вспомнить, почти пять 17,135

метров кишок. 17,140

325 Язва, рак. 17,145

326 Что-то съедает 17,150

вас, 17,155

Боб. 17,160

– Может, вы предпочитаете побеседовать об одном из этих случаев, Боб?

– Вовсе нет. Ты сам предложил поговорить о Кларе. Поэтому давай о Кларе.

Я удобно усаживаюсь на пенном матраце и ненадолго задумываюсь. Меня очень интересуют трансцедентальные проявления моего подсознания. Иногда мне нужно решить какую-нибудь важную коммерческую проблему, тогда я обращаюсь к своей мантре и получаю готовый ответ: например, продать рыбную ферму в Байе и купить на бирже водопровод. В тот раз сделка оказалась очень выгодной.

Или пригласить Рейчел в Мериду кататься на водных лыжах в заливе Кампече. Это впервые привело ее в мою постель, а ведь до этого я испробовал почти все возможные средства.

– Вы не отвечаете, Робби, – прервал мои мысли Зигфрид.

– Я обдумываю твои слова.

– Пожалуйста, Робби, не нужно о них думать. Просто говорите. Ответьте, что вы сейчас испытываете к Кларе.

Я стараюсь честно понять это. Зигфрид не даст мне обратиться к помощи технических служб, поэтому я пытаюсь разглядеть в себе подавленные чувства.

– Почти ничего, – говорю я. – Во всяком случае, ничего серьезного.

– А вы помните, что чувствовали тогда, Боб?

– Конечно.

– Попытайтесь снова воспроизвести то состояние, Боб.

– Хорошо. – Я послушно мысленно восстанавливаю ситуацию. Я разговариваю с Кларой по радио. Дэйн что-то кричит из шлюпки. Мы все без ума от страха. Внизу под нами расходится голубой туман, и я впервые вижу призрачную тусклую звезду. Трехместник… нет, это был пятиместник… ну, в общем, в нем воняет рвотой и потом. Тело мое болит.

Я все помню, хотя солгал бы, если бы стал утверждать, что способен снова ощутить тот ужас и безысходность.

– Зигфрид, там столько боли, вины, отчаяния, что я просто не могу с этим справиться, – не совсем уместно усмехаясь, отвечаю я.

Иногда я поступаю с ним так, говорю какую-нибудь крайне болезненную истину тоном, каким просят воды или коктейль на праздничной пирушке. Я так делаю, когда хочу предотвратить приступ, хотя не думаю, чтобы это срабатывало. Ведь в Зигфриде масса устройств хичи. Он гораздо совершеннее, чем машины в институте, где меня впервые лечили.

Зигфрид постоянно контролирует все мои физические параметры: проводимость кожи, пульс, бета-активность и все прочее. Он получает данные о натяжении ремней, удерживающих меня на матраце, – это показывает, насколько яростно я вырываюсь. Он измеряет громкость моего голоса и сканирует все обертоны. И к тому же понимает смысл слов. В общем, Зигфрид исключительно умен, особенно если принять во внимание, насколько он глуп.

Иногда обмануть его очень трудно. К концу сеанса я, как правило, слабею, чувствую, что еще минута, и я снова погружусь в ту ужасную боль, которая уничтожит меня. Или излечит. Хотя, может, это одно и то же.

4

И вот Врата все больше и больше вырастают в круглых иллюминаторах корабля с Земли. Непонятно, что это – астероид или ядро кометы. Примерно десять километров в диаметре по самой длинной оси. По форме космическое тело напоминает гигантскую грушу. Снаружи комковатый обожженный камень с голубыми проблесками. Внутри – Врата во вселенную.

Шери Лоффат плотно прижалась к моему плечу, остальные будущие старатели теснились за нами, глядя во все глаза в иллюминатор.

– Боже, Боб. Посмотри на эти крейсеры!

– Проверяют всех прилетающих, – пояснил кто-то за нами, – и вылавливают нас из космоса.

– Ничего незаконного у нас не найдут, – проговорила Шери, но фраза ее прозвучала с вопросительной интонацией.

Крейсеры выглядели зловеще, словно хищные птицы, они ревниво кружили вокруг астероида, наблюдая, чтобы никто не украл тайны. Эти тайны стоят больше, что кто-либо в состоянии заплатить.

Мы продолжали тесниться у иллюминаторов, как школьники перед клеткой со львом. Разумеется, это было глупо. Мы могли погибнуть. Конечно, маловероятно, чтобы при маневрах на орбите рядом с Вратами или бразильским крейсером мы получили бы большую дозу дельта-v, но достаточно было небольшой коррекции орбиты, чтобы нас разбрызгало. Была и другая возможность поиметь крупные неприятности. Поворот корабля всего на четверть окружности, и близкое солнце прямо у нас перед глазами. А на таком расстоянии это слепота. Но мы страстно желали видеть.

Бразильский крейсер не собирался останавливать нас. Мы видели вспышки с обеих сторон: наши документы проверяли при помощи лазеров. Это нормальная процедура. Я сказал, что крейсеры сторожили Врата от воров, но на самом деле они больше следили друг за другом, чем за кем-нибудь еще. Включая нас. Русские не доверяли китайцам, китайцы подозревали русских, бразильцы не верили венерианцам. Все вместе они недоверчиво относились к американцам.

Итак, четыре остальных крейсера внимательно следили за бразильцем, который тщательно проверял нас. Но мы знали, что, если наши кодированные навигационные сертификаты, выданные пятью разными консулатами в порту отправления, не совпадут с образцом, дальше не последует никакого выяснения. Дальше только торпеда.

Забавно. Я мог представить себе эту торпеду. Мог вообразить солдата с холодным взглядом, который нацелит на нас и выпустит снаряд, после чего наш несчастный кораблик расцветет оранжевым огненным цветком, и мы мгновенно превратимся в отдельные атомы, которые вечно будут кружить по орбите. Я уверен, что торпеду на бразильском крейсере должен был запустить помощник оружейника Френси Эрейра. Позже мы с ним стали приятелями. Этого парня не назовешь хладнокровным убийцей. Я целый день плакал у него на руках после своего последнего возвращения – это было в больнице, – предполагалось, что он обыскивает меня в поисках контрабанды. Френси плакал вместе со мной.

Крейсер отодвинулся, нас потянуло в сторону, и мы снова собрались у иллюминатора – наш корабль сближался с Вратами.

– Похоже на оспу, – проговорил кто-то из нашей группы, имея в виду рябую поверхность астероида. Это действительно было так, и некоторые оспины оказались открытыми. На самом деле они являлись местами стоянок кораблей, находящихся в полете. Некоторые подобные стоянки навсегда остаются незанятыми, потому что корабли не возвращаются. Но большинство закрыты шляпками и выглядят как гигантские боровики.

Шляпки – это сами корабли, ради которых и существуют Врата. Но увидеть их нелегко. И сами Врата тоже. Прежде всего у астероида слишком низкая отражательная способность, да он и невелик: как я уже сказал, десять километров по самой большой оси, по экватору вращения. Но на него могли наткнуться наши звездочеты. После того как первая туннельная крыса вывела к нему, астрономы стали задавать себе вопросы, почему они не обнаружили его на столетие раньше. Теперь, зная, куда направлять телескопы, они легко его находят. Иногда астероид светит ярче звезды семнадцатой величины, если смотреть с Земли. Как все просто. Можно было ожидать, что когда-нибудь его обнаружат при самом обычном составлении звездной карты. Но дело в том, что этот участок звездного неба никогда не картографировался с должной тщательностью. К тому же Врата совсем не то, что искали астрономы.

Звездная астрономия обычно нацелена в сторону от Солнца. Она сосредоточена в плоскости эклиптики, а у астероида орбита под прямым углом к этой плоскости. Поэтому Врата просто проваливались в щели.

Пьезофон захрипел и произнес: «Причаливаем через пять минут. Займите койки. Закрепите ремни».

Мы почти на месте.

Шери Лоффат протянула руку между ремнями и едва коснулась моих пальцев. Я легонько пожал ее руку. Мы ни разу не спали с ней и никогда не встречались, пока она не возникла на соседней койке на корабле. Оказалось, что вибрации, которые испытывало наше суденышко в полете, чрезвычайно способствуют сексуальным играм. Они как будто специально были созданы для занятий сексом самым наилучшим образом. Но сейчас мне было не до любовных развлечений. Мы прибыли на Врата.

Когда земляне начали рыться в поверхности Венеры, они обнаружили подземелья хичи. Никаких хичи они, конечно, не нашли. Если те и были некогда на Венере, то их там давно не осталось. Не нашли ни одного погребенного тела хичи, которое можно было бы изучать. Были только туннели, пещеры, несколько мелких артефактов – технологические чудеса, которые поразили людей и заставили попытаться их воспроизвести.