– Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Я знал, что время проходит стремительно и безвозвратно. И чем дольше я остаюсь в шахтах, тем труднее оттуда выбраться. Но все остальное выглядело не лучше. Хотя и в этой фатальной беспроглядности были свои светлые моменты. Моя девушка Сильвия, например. Моя мать, пока она была жива. Было даже иногда забавно, и я чувствовал себя почти счастливым. Помню полеты на планерах над холмами. Прекрасно, с высоты даже Вайоминг выглядит не так уж плохо, а запах нефти почти не чувствуется.

– Вы упомянули свою подругу Сильвию. Вы с ней ладили?

Вопрос застал меня врасплох, и, потирая живот, я задумался. У меня в животе почти полметра новых внутренностей. Стоят такие штуки ужасно дорого, и иногда мне кажется, что прежний владелец требует их обратно. Интересно, кем он был? А может, это была она? Как умер или умерла? И умер ли? Может, донор до сих пор жив. Я слышал, что бедняки нередко продают части своего тела. Хорошенькая девушка, например, может продать грудь или ухо.

– Вы легко сближаетесь с девушками, Боб? – не дождавшись ответа, поинтересовался Зигфрид.

– Теперь да.

– Я имею в виду не теперь, Боб, а вообще. Мне кажется, вы говорили, что в детстве легко сходились со сверстниками.

– Разве так бывает?

– Если я правильно понял ваш вопрос, Робби, вы спрашиваете, вспоминает ли кто-нибудь детство как абсолютно счастливое время. Конечно, ответ – нет. Но у некоторых людей впечатления детства отражаются на жизни сильнее, чем у остальных.

– Да. Оглядываясь назад, я думаю, что немного боялся своей возрастной группы, Зигфрид. Я имел в виду других детей. Хотя у меня было очень много знакомых. У детей всегда есть что сказать друг другу. Тайны, игры, общие дела, какие-то интересы. Но я был одиноким ребенком.

– Вы были единственным ребенком, Робби?

– Ты это и так знаешь. Да, единственным. Может, в этом все и дело. Мои родители работали и не хотели, чтобы я играл возле шахт. Это было опасно. Там действительно детям нечего делать. Можно было пораниться у машин. Иногда отходы обваливались и вполне могли завалить насмерть. Случались и выбросы газа. Я оставался дома, смотрел телевизор, слушал кассеты. Ел. Я был толстым ребенком, Зигфрид. Любил все калорийное, с крахмалом и сахаром. Меня баловали, покупали больше еды, чем мне было нужно.

Честно говоря, мне и сейчас нравится ощущать себя избалованным. Теперь у меня диета высшего класса – не по питательности, конечно, просто в тысячу раз дороже. Я часто ем настоящую икру. Мне ее привозят из аквариума в Галвестоне. У меня настоящее шампанское и сливочное масло…

– Я помню, как лежал в кровати, – продолжал исповедоваться я. – Кажется, мне было года три, не больше. У меня тогда был говорящий медведь. Я взял его с собой в постель, и он рассказывал мне сказки, а я совал ему в уши карандаш. Я его любил, Зигфрид.

Я замолк, и Зигфрид тут же ухватился за приманку:

– Почему вы плачете, Робби?

– Не знаю! – закричал я. Слезы текли у меня по щекам, я посмотрел на часы и увидел, как сквозь влагу дрожат зеленые цифры. – Ох! – обычным тоном проговорил я и сел на кушетке. Слезы по-прежнему текли по лицу, но фонтан уже иссяк. – Мне пора, Зигфрид. У меня свидание. Ее зовут Таня. Красивая девушка. Хьюстонский симфонический. Она любит Мендельсона и розы, и я хочу подобрать несколько этих темно-синих гибридов, которые подойдут к ее глазам.

– Боб, у нас осталось почти десять минут.

– В другой раз поговорим подольше. – Я знаю, что он этого не может сделать, и торопливо добавляю: – Можно мне воспользоваться твоей ванной? Мне очень нужно.

507 IRRAY ЗРЕЛОСТЬ GOTO 26,830

*M88 26,835

508 Может быть, именно 26,840

вы хотите, 26,845

а вам вместо этого 26,850

кто-то говорит, 26,855

чего вы хотите. 26,860

511 XTERNALS a IF a GOTO.. 26,865

512 Может быть, Зигфрид, 26,870

старый жестяной божок, 26,875

но я чувствую, что 26,880

зрелость – это смерть. 26,885

– Вы хотите заглушить свои чувства, облегчив желудок, Боб?

– О, не будь так сообразителен. Я знаю, что говорю. Я понимаю, это напоминает типичный заместительный механизм…

– Боб.

– …ну ладно, позже, а пока я сбегаю. Мне, честное слово, нужно идти. В ванную, я хочу сказать. И в цветочный магазин. Таня особенная девушка. Красивая. Я не о сексе говорю, хотя это тоже здорово. Она может с… она может…

– Боб, что вы пытаетесь объяснить?

Я перевожу дыхание и умудряюсь выговорить:

– У нее прекрасно получается оральный секс.

– Боб?

Я узнаю этот тон. У Зигфрида большой набор интонаций, и с некоторыми я уже знаком. Он считает, что напал на какой-то след.

– Что? – как можно равнодушнее спрашиваю я.

– Боб, как вы это называете между собой, когда женщина занимается с вами оральным сексом?

– Боже, Зигфрид, что за глупость?

– Как вы называете, Боб?

– Ты сам знаешь.

– Как называете, Боб? – продолжает настаивать Зигфрид.

– Ну, говорят, например, «она меня ест».

– А другие выражения, Боб?

– Да их множество! «Давать головку», например. Я думаю, что за свою жизнь слышал тысячу названий.

– А какие еще, Боб?

Все это время я настраивал себя на гнев и боль, и они неожиданно прорвались:

– Не играй со мной в эти проклятые игры, Зигфрид! – истошно заорал я и почувствовал, как у меня переворачиваются внутренности. Я даже испугался, что испачкаю брюки, будто снова стал маленьким мальчиком. – Боже, Зигфрид! Ребенком я разговаривал со своим медведем. Теперь мне сорок пять лет, но я по-прежнему делюсь своими мыслями с глупой машиной, будто она живая!

– Но ведь есть и другие названия, правда, Боб?

– Их тысячи! Какое тебе нужно?

– Я хочу, чтобы вы использовали выражение, которое хотели произнести и не смогли. Боб, пожалуйста, скажите его. Это выражение имеет для вас особый смысл, поэтому вы и не можете просто так выговорить его.

Я съеживаюсь на матраце и плачу, но на этот раз по-настоящему.

– Пожалуйста, скажите, Боб. Что это за слово?

– Будь ты проклят, Зигфрид! – вырывается у меня. – Спуститься! Вот оно. Спуститься, спуститься, спуститься!

8

– Доброе утро, – произносит кто-то в самой середине сна, в котором я застрял в зыбучих песках в центре туманности Ориона. – Я принес вам чаю.

Я открываю один глаз. Смотрю через край гамака в пару угольно-черных глаз на песочного цвета лице. Я лежу одетый, меня мучает дикое похмелье. Я заметил, что рядом что-то очень плохо пахнет, и вскоре начинаю сознавать, что это я сам.

– Меня зовут Шикетей Бакин, – говорит человек, принесший мне чай. – Пожалуйста, выпейте этот чай. Это вам поможет.

Я смотрю немного ниже и вижу, что он кончается у талии. Оказалось, это тот самый безногий с крыльями, которого я видел накануне.

– Ух, – тяжело вздыхаю я, стараясь изо всех сил подняться, и умудряюсь ответить: – Доброе утро.

Туманность Ориона быстро тускнеет, и с ней исчезает ощущение, что меня протаскивают сквозь быстро каменеющее газовое облако. Но плохой запах остается. Даже по стандартам Врат в комнате очень плохо пахнет, и я понимаю, что меня вырвало на пол. Кроме того, меня не оставляет ощущение, что вот-вот начнется новый приступ рвоты.

Бакин, искусно помахивая крыльями, умудряется поднести к моему рту закрытый сосуд с чаем. Потом он поднимается вверх, садится на мой шкаф и говорит:

– У вас сегодня, кажется, медицинский осмотр в восемь ноль-ноль.

– Правда?

Я с трудом беру чашку трясущимися руками и делаю пробный маленький глоток. Чай очень горячий, несладкий и почти безвкусный, но он, кажется, помогает мне справиться со своими внутренностями. Рвота отступает.

– Да. Я так думаю. Так обычно бывает. Вдобавок ваш п-фон уже звонил несколько раз.

Я снова произношу: «Ух».

– Вероятно, ваш сопровождающий звонит, чтобы напомнить вам. Теперь семь пятнадцать, мистер…

– Броудхед, – хрипло отвечаю я и потом более разборчиво произношу: – Меня зовут Боб Броудхед.

– Отлично. Я взял на себя смелость проверить, проснулись ли вы. Пожалуйста, пейте чай, мистер Броудхед. Наслаждайтесь пребыванием на Вратах. – Он кивнул, повалился вперед, словно ангел допорхал до двери и исчез.

При каждом изменении положения в голове у меня начинала стучать кровь. Наконец я выбрался из гамака, стараясь не ступать на отвратительные пятна рвоты на полу, и кое-как умылся. Я подумал о бритье, но у меня уже была двенадцатидневная щетина, и я решил пока не бриться. С такой порослью я больше не выглядел небритым, к тому же у меня совершенно не было сил.

С опозданием в пять минут я добрался до медицинского смотрового кабинета. Остальные вновь прибывшие из моей группы были уже здесь, и мне пришлось ждать и проходить осмотр последним.

У меня взяли три порции крови: из пальца, из вены на руке и из мочки уха. Я был на сто процентов уверен, что с кровью у меня все в порядке. Впрочем, меня это не очень и волновало. Медицинский осмотр считался простой формальностью. Если вы пережили полет в космическом корабле к Вратам, то выжить в корабле хичи для вас не составит труда. Если только что-нибудь не произойдет. В этом случае вы, вероятно, не выживете вообще, каким бы здоровым ни оказались.

У меня нашлось время выпить чашку кофе с тележки, которую кто-то услужливо подвез к столу. До сих пор я никогда не слышал о частном предпринимательстве на Вратах, и это меня порядком удивило.

Я вовремя пришел в аудиторию на первое занятие. Мы встретились в большой комнате на уровне «Собака». Комната была узкой, с низким потолком. Сиденья располагались по два вдоль всего прохода. Аудитория походила на преобразованный в класс пассажирский автобус.

Шери пришла несколько позже, свежая и веселая, и села рядом со мной. Вся наша группа уже разместилась вдоль стен, все семеро прилетевших с Земли, а также семья с Венеры и несколько других новичков.

– Ты плохо выглядишь, – прошептала Шери, когда инструктор занялся бумагами на своем столе.

– Что, так заметно похмелье?

– На самом деле нет. Но, вероятно, оно сказывается на выражении твоего лица. Я слышала, как ты пришел вчера вечером. Вообще-то, – задумчиво добавила она, – весь туннель это слышал.

Мне ничего не оставалось, как пожать плечами. Запах рвоты я по-прежнему ощущал, но, очевидно, большая его часть все еще таилась внутри. Правда, при этом никто не сторонился меня, даже Шери.

Инструктор поднялся со своего места и некоторое время задумчиво нас разглядывал.

– Ну ладно, – наконец проговорил он, снова посмотрел на бумаги и покачал головой. – Я веду курс управления кораблями хичи.

Я заметил у него на запястье целую связку браслетов. Сколько, сосчитать не смог, но там было не меньше полудюжины. Затем я мимолетно подумал об этих людях, которые столько раз вылетали и все еще не разбогатели.

– Это один из трех курсов, которые вы прослушаете, – продолжил инструктор. – Второй – как выживать в незнакомой среде. Третий – как распознавать, что из находок имеет какую-то ценность, а что нет. Но мой курс по управлению кораблем, и мы начнем с управления. А сейчас все пойдут со мной.

Мы послушно поднялись и потащились за инструктором. Выбравшись из класса, мы спустились по туннелю, вошли в шахту, миновали охранника – может, того самого, что прогнал меня накануне. На этот раз он только кивнул инструктору и равнодушно пронаблюдал, как мы проходим.

Затем мы оказались в длинном широком туннеле с низким потолком. Из пола туннеля торчало с десяток металлических прямоугольных цилиндров. Они походили на обгоревшие древесные стволы, и прошло несколько мгновений, прежде чем я догадался, что это такое.

Я судорожно сглотнул.

– Это корабли, – прошептал я Шери громче, чем собирался.