Вячеслав Калошин: 220 вольт

© Вячеслав Калошин, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Глава 1

Бззз, щелк. Пауза. Бззз, щелк. Пауза. Бззз, щелк. Да японский городовой, ну сколько можно издеваться. Я высунул голову из-под одеяла и, щуря сонные глаза, осмотрелся. А где это я? Приподнялся было на локте, но глухая спинка кровати загораживала мне обзор. Оттолкнувшись, сел и опустил ноги на прохладный после постели пол.

Комната. Нет, скорее, обычная палата на четыре койки, две из которых заняты. Судя по щели света из-под двери, сейчас ночь. Большое окно с двумя фрамугами без каких-либо признаков штор подтверждает этот вывод. Я провел рукой по стене сзади. Не обои, краска. Рука наткнулась на подходящую откуда-то сверху трубу, потом на маленький кран с барашком. Что за чудо? Я наклонился к крану, пытаясь понять, на кой черт он нужен около кровати. Что-то рядом с ним на стене написано. Наклоняя в разные стороны голову, чтобы поймать отраженный свет, смог прочитать: кислород. Да еще и написано через трафарет, с подтеками. Легкий запах карболки, ее ни с чем не перепутаешь. Однозначно больница или санаторий. Но что я тут делаю?

Откинув одеяло, я обнаружил полное отсутствие труселей на себе. Однако интересно тут девки пляшут. Завернувшись в одеяло, я встал и подошел к окну. Темный внутренний двор, освещаемый всего двумя фонарями. Пара каких-то то ли домишек, то ли сараев. Прикинул по соседним окнам – моя палата на третьем этаже. Понятно, что ничего не понятно. Ладно, вернемся к вопросу «что я тут делаю?» Голова не болит, руки-ноги тоже. Живот и жопа на месте. Задница, правда, чешется немного. Перехватив одеяло левой рукой, правой я провел по голове: уши и нос тоже на месте. А вот прически нет, только небольшой ежик. Стал вспоминать, что же было вчера. А вчера вечером я сел в купе СВ поезда Москва-Петербург. Очень удобный по времени поезд: садишься поздно вечером и утром, как нормальный белый человек, выспавшийся, умытый и накормленный, выходишь на Невский. Или идешь в метро, причем не выходя из вокзала. Никакого сравнения со всеми этими сапсанами и экспрессами, где ехать хоть и быстро, но ты ощущаешь себя одной из килек в банке. Так, не отвлекаться. Поезд, купе, поехали, я поклевал что-то из предложенного проводницей ужина, выпил пару банок пива – и все. Совсем все. Завалился в постель и уснул.

Ладно, метод дедукции не дал результатов. Но, если я в больнице, значит, должна быть дежурная медсестра. Она-то точно знает, где я.

Открыв дверь палаты, я сразу же обнаружил источник разбудившего меня звука. Прямо над головой мигала одна из ламп. Дневного света, да еще со стартерами. Надо же, еще где-то они остались. Передо мной был длинный коридор, на полу которого лежал вытертый посередине линолеум. «Взлетка», так, кажется, на жаргоне врачей он называется. Или это у военных? Слева в нескольких метрах была призывно приоткрыта дверь с неряшливо нарисованной буквой «М». Повернув голову в другую сторону, я метрах в 30 обнаружил стол с сидящей за ним медсестрой. Она читала какую-то книжку, изредка что-то записывая в лежащую рядом тетрадь. Я почувствовал легкую гордость за себя – правильно угадал про больницу.

С легким недоумением «ведь только что» я почесал еще раз полупопие и, поддернув одеяло повыше, пошел в туалет. Перед дамами необходимо быть в полном соответствии, хоть даже и без трусов. Туалет меня встретил тускло горящей лампочкой ватт в двадцать и троном, обложенным кафелем. Не, реально три ступеньки, фаянсовое чудо и торчащий над всем этим великолепием сливной бачок. Свисающая сбоку бачка цепочка с белой мандулой на конце завершали картину. Это в какие же бебеня меня занесло, что тут до сих пор такие раритеты стоят? И даже рабочие, в чем я убедился, смывая результаты своей жизнедеятельности. Нет, точно надо будет запомнить место и водить потом сюда экскурсии.

Выйдя из туалета, я пошел к медсестре. Она услышала шлепанье моих босых ног и, не поднимая головы, негромко произнесла:

– Больной, немедленно вернитесь в палату.

– Дайте стул, пожалуйста, заснуть не могу, – зашел с козырей я. Отношения с персоналом надо налаживать сразу же, покормят получше или обслужат побыстрее. А если женщину удивил – значит, половину уже сделал.

– А зачем вам стул? – наконец подняла она на меня голову. – Э-э-э, это вы?

– Это я, – поправив одеяло, согласился я, – а стул нужен, чтобы лампа в коридоре не мигала и не жужжала.

Кажется, переборщил. Широко открыв глаза, на меня смотрела хрупкая девочка в белом халате. Из видимого наряда выделялась косынка, завязанная сзади, которая своими явно накрахмаленными крыльями придавала ей вид адептки какого-то медицинского божества.

– Э-эй, есть кто-нибудь дома? – я пощелкал пальцами перед ее лицом.

Отлипнув, она гулко сглотнула и, не отрывая от меня взгляда, начала вставать.

– Больной, вы только не волнуйтесь, все будет хорошо, все уже прошло… – опасливо глядя на меня, начала бормотать она. Да она меня боится! Едреныть, и что тут такое происходит?

Увидев, что я не собираюсь на нее кидаться, да и вообще тоже немного удивлен, она собралась с духом и, немного заикаясь, произнесла:

– В-в-вы тут постойте тихонько, а я за дежурным врачом схожу, хорошо?

Выдав путем кивка головы однозначное согласие на оба пункта, я пронаблюдал за огибающей меня по кругу медсестрой, еще немного напугав ее этим. Вопросов становилось все больше, а ответов по-прежнему не было. Оставшись один на посту, я огляделся. Закуток размером с палату. Стол, на нем старинная настольная лампа, учебник, тетрадь. Стул… Я чуть приподнял его. Тяжелый, сваренный из железок, с подушкой, покрытой кожей молодого дерматина. Меня точно выдержит. Стоящие друг за другом вдоль стены две кушетки. Стеклянный шкафчик со стеклянными же полочками, на которых стояли какие-то пузырьки. Окно, опять без штор. Я перевернул учебник обложкой к себе: «Гистофизиология». Офигеть, я такое и про себя-то читаю с трудом, а они это учат. В окно виднелась проходящая рядом дорога, за ней какие-то обшарпанные дома и где-то вдалеке торчала труба то ли ТЭЦ, то ли завода. И если судить по листве на деревьях, то сейчас лето или весна. «А ведь когда уезжал, еще зима была», – пробормотал я, проведя еще раз рукой по щетине на голове. Опять сильно зачесалась задница. Да что же это такое…

Повернувшись, я замер. На противоположной стене висел календарь. Сверху рисунок со Сталиным, поднявшим правую руку на фоне карты страны. Ниже надпись: «Под водительством великого Сталина – вперед к коммунизму». А еще ниже за углы медицинским лейкопластырем был приклеен листочек с месяцами. В рот мне ноги и завязать узлом. Нет, я слышал, что нынче к подобному относятся лояльно, но не настолько же… Я подошел поближе. Странный вообще календарь. Воскресенье почему-то идет первым в днях недели. Суббота напечатана тем же цветом, что и остальные дни. Я скользнул взглядом по списку памятных дат внизу. «5 декабря – день Сталинской Конституции». Да вы охренели все скопом здесь, что ли? Нет, что-то тут не то. Лампы, толчок, Сталин этот. Я подошел к столу, взял учебник и, открыв последнюю страницу, уставился на выходные данные. 1948 год. Нет, конечно, с тех времен человеческая тушка изменилась слабо, но учиться по учебнику полувековой давности – это перебор.

От размышлений меня отвлекло приближающееся бубнение. Сестричка что-то говорила доктору, а тот ей отвечал успокаивающим тоном. «…Нет, милочка, вы положительно меня мистифицируете», – открывшаяся дверь впустила в коридор доктора, за которым хвостиком вилась медсестра. Врач был совершенно не таким, каким я привык видеть эскулапов. Нет, очки в тонкой оправе и седая бородка клинышком были норм. Но остальное… Халат, одетый прямо на костюм, явно запахивался где-то на спине, если судить по завязанному пояску. Белая шапочка на голове по форме была ближе к поварскому колпаку, чем к привычному мне атрибуту докторов. Я перевел взгляд вниз. И ботинки. Обычные, начищенные черным кремом ботинки. Сколько ни видел докторов, все они в больнице щеголяли в тапках.

– Вы кто? – подняв взгляд, спросил удивленно я.

– Позвольте представиться, Виктор Александрович Грецкий, врач, – ответил он. И тут же в лоб: – Милейший, вас что-нибудь беспокоит?

– Да задница чешется, а так норм все. А где я?

– Уважаемый, вы в городской объединенной больнице города Калинина, – почему-то снова на старомодном языке ответил айболит. – А позвольте поинтересоваться, как вас зовут?

– Слава я, – снова начав чесать филейную часть, почему-то решил посекретничать я. Значит, что-то случилось в поезде, раз я тут оказался. Но где этот Калинин? Я покопался в памяти и не нашел никаких знакомых городов с таким названием. Переименовали? Буду пока считать, что этот город где-то на пути из Москвы в Питер.

– Так, Евгения Александровна, милочка, принесите, пожалуйста, простыней в ординаторскую, давайте осмотрим… кхм, беспокоящую пациента… ну, пусть будет мускулюс глютеус, – обратился он к медсестре.

Та, по-прежнему не говоря ни звука, кивнула и тут же куда-то ушуршала. Меня же провели в соседнюю комнату и предложили располагаться. Еще одна кушетка, пара шкафов, большой круглый стол посередине и стулья вокруг. Взяв ближайший стул, я уселся на него, зажав одеяло между ног.

– Хм, атаксии не наблюдается, это очень хорошо, – услышал я от доктора. Не знаю, что такое «атаксия», но раз ее нет и это хорошо, то я полностью согласен с доктором, болячек мне не надо.

– Вячеслав, вы позволите мне вас так называть? А какие у вас последние воспоминания перед попаданием в наше замечательное во всех смыслах медучреждение? – доктор решил продолжить.

– Сел в поезд, выпил, уснул, – несуразность происходящего вокруг прямо-таки вопила мне о том, что сильно много говорить не надо.

Тут вошла эта самая Евгения. Плюхнув пачку простынок на стол, она взяла верхнюю, взмахнула ей, расправляя и опуская на кушетку. Затем, наклонившись, стала заправлять ее по углам. Натянувшийся халатик обрисовал контуры попы и приподнял завесу над стройностью ног. А ничего так…

– Тэ-экс, парафилии тоже не наблюдается, – вдруг донеслось до меня.

Повернув голову, я увидел наблюдающего за мной айболита. Черт, спалил, как пацана…

– Ну-с, снимайте одеяло и ложитесь, – последовало распоряжение.

Немного показушно я встал, скинул с плеч одеяло и глянул вниз. Уф-ф. Ничего не торчит, а значит, стесняться нечего, тут все врачи. Или скоро ими будут.

Расположившись на кушетке, я без всяких просьб ткнул пальцем в чешущееся место. Айболит ткнул туда пальцем, потом спросил: «Больно?» И, даже не выслушав ответ, начал раздавать приказания. Вскоре меня в районе лопаток и полушарий уже натирали каким-то камфорным спиртом. Воняло противно, но прикосновения женских рук все компенсировали. Черт, чего меня так плющит-то? Соберись!

– Доктор, а можно мне еще штаны какие-нибудь? А то сверкать голым задом не входит в список моих любимых занятий, – попросил я, снова укутываясь в одеяло. А эта медсестричка стоит и наблюдает, зараза. Как будто голого мужика не видела. А может, и не видела… живого.

– Всенепременно! А позвольте у вас узнать, что входит в ваш список любимых занятий? – тут же кинул ответку айболит.

– Комп… – тут же прикусил я язык. Если это то, о чем где-то вдалеке машет мне моя чуйка, то слово «компьютерщик» тут никто не поймет. Надо срочно выгадать время на подумать.

– Компанейский я… Наверное. А больше… Не помню, – с длинными паузами, перемежающимися собиранием складок на лбу, ответил я, состроив удивленное лицо.

– А вообсче, что со мной? – как-то неожиданно заменил я букву «щ». Очень старый фильм недавно смотрел, там привычные нам «щ» выговаривали совершенно по-другому.