Чживэй нырнула в недавно разрытую могилу и свернулась там в уголке, прекрасно зная, кто вызывал у нее это чувство тревоги.

Поляну накрыла длинная извилистая тень, скрывая двух путниц от лунного света.

Собственное дыхание показалось Чживэй слишком громким, поэтому она уткнулась носом в колени.

– Вс-стань, – раздалось над могилой.

Что ж, игра в прятки не была ее сильной стороной. Чживэй неохотно поднялась и второй раз за ночь выбралась из могилы. Должна ли она чувствовать себя польщенной, что среди всех «друзей» ее разыскал именно Дракон? И где теперь Сюанцин? Кто из них победил в схватке за тело, которое они делили?

– Ты не выполнила с-cвою часть с-сделки, Лю Чживэй. – Дракон посмотрел на нее. – С-собери мне артефакты Байлун.

В прошлом именно Чживэй освободила Дракона из заточения Черной пещеры, где, по слухам, он просидел десять тысяч лет. Светлые ужасно боялись Дракона, ведь их пророчество гласило, что освобождение монстра пещеры, лояльного темным, означает конец их мира. Дракона, как узнала потом Чживэй, мало волновала справедливость. Единственное, чего он хотел, так это контроль над собственным телом. Проблема была лишь в одном: тело он делил с Сюанцином (Молчуном, как его прозвала в начале Чживэй). Жертвовать другом Чживэй не хотела, и тогда Дракон предложил ей сделку: она найдет ему части Белого дракона, Байлун, и их пути разойдутся, Сюанцин останется невредимым.

Чживэй выполняла часть сделки, пока не умерла. Пока ее не убили.

– Меня убили, – возразила Чживэй.

Дракон на это лишь смешливо зафыркал.

– Тебя зарезали как с-свинью.

– Кто? – Чживэй жадно наклонилась к Дракону. Неужели сейчас она узнает?

– Он с-спрятал это от меня, – прошипел тот недовольно.

– Он научился скрывать свои мысли от тебя? – недоверчиво переспросила Чживэй. Раньше Сюанцин едва контролировал себя. Но… если он пожертвовал Чживэй ради Сосуда Вечного Равновесия, то мог обрести достаточно силы.

– Сосуд у него? – резко спросила Чживэй, однако быстро поняла, что даже если да, Сюанцин это скрыл от Дракона.

Хвост Дракона обвился вокруг ног Чживэй. Со стороны жест мог бы показаться полным нежности. Кончик хвоста провел по ее щеке.

– Ты моя подруга, Чживэй, – произнес он, после чего выдержал паузу, казалось бы, наполненную неким только ему понятным смыслом. – С-собери мне все части Байлун. За задержку заплатят твои с-смертные.

Дракон угрожал убить ее друзей? Да она и сама собиралась. Чживэй внезапно расслабилась. Может быть, она не знала, как теперь расположены камешки на доске го, но и Дракон, похоже, тоже не знал. Это было интересно.

Коснувшись когтем ее груди, он толкнул ее обратно в могилу.

Чживэй взмахнула руками, ожидая болезненного падения, однако его не случилось. Падение почему-то затянулось, пока она довольно мягко не приземлилась на ноги в кромешной темноте.

Через мгновение ее ослепил свет фар: машина стремительно приближалась к ней, к Лин Юн, стоящей на шоссе. Щеки были мокрыми от слез. Тогда Лин Юн смирилась, но в этот раз она захотела отпрыгнуть, только тело не послушалось.

Как и в прошлый раз, появилась Лю Чживэй, потянулась к ней… В груди заныло.

Она вдруг почувствовала, что если Чживэй коснется ее, то Лин Юн вернется назад, в будущее, в свой мир. Ее охватил животный страх: только не назад!

– Ты отдала мне жизнь, – прошипела она разозленно. – Поздно менять. Теперь это моя жизнь.

На лице Лю Чживэй отразилось сочувствие.

– Чего ты так боишься здесь? У тебя нет врагов.

«Здесь у меня самый худший враг – я сама».

Когда Чживэй появилась перед ней в первый раз, Лин Юн была готова на все, лишь бы ничего не чувствовать, даже, возможно, исчезнуть, не существовать. Боль от потери семьи была такой силы, словно ее ежесекундно терзали демоны.

«Время лечит».

Прошел год, однако боль не утихла и даже не притупилась. Наоборот, в груди у нее образовался ком размером со вселенную, и даже слезы не могли выплакать из нее чувство потери.

Может быть, время лечит тех, кто не виноват в смерти семьи? Ее же время наказывало.

Лин Юн очень долго была единственным ребенком: умницей, красивой, да еще и талантливой. Увлекшись китайской оперой еще в детстве, она попросила отправить ее на занятия, где быстро начала делать успехи и даже выступать на городских фестивалях Пекина.

Когда ей исполнилось десять, у нее появился младший брат. С тех пор она словно бы стала сиротой. И нет, она не была одной из тех первенцев, кто ревновал родителей. Вскоре после рождения у брата выявили серьезное аутоиммунное заболевание, и жизнь их семьи стала полностью подчинена больничным счетам и здоровью брата. Лин Юн поначалу неплохо справлялась с тем, что родители перестали ее замечать (она же «умница», которая справляется сама), но затем все чаще стала выражать недовольство.

В тот роковой день пропустили ее первое выступление в главной роли, которое совпало с днем рождения, потому что состояние брата резко ухудшилось. Лин Юн разозлилась: она потребовала обещанную поездку на море в Циньхуандао. Семья погрузилась в машину, несмотря на ливневый дождь, все были усталые, никто друг с другом не говорил.

Последнее, что Лин Юн сказала им вслух: «Давайте просто тогда распрощаемся, раз вам и так нет до меня дела».

Ей просто хотелось, чтобы они доказали ей свою любовь, вот так глупо, но ей хотелось, чтобы ее заметили.

– Спаси их, мое отражение! – Черты лица Лю Чживэй смягчились, выражая сочувствие.

Лин Юн почувствовала к ней отвращение в эту секунду: она бросила семью, подвела, когда та отчаянно в ней нуждалась. Именно действия Лю Чживэй привели их к смерти.

Совсем как Лин Юн. Ее отражение.

– Я не спасла, – холодно ответила она. – Это твоя вина.

Ей захотелось сделать этой Чживэй больно. Слишком легко та отделалась, свалив на нее ответственность за смерти двух семей.

Чживэй коснулась указательным пальцем ее лба, слегка толкнув. Лин Юн потеряла равновесие и вновь полетела обратно в могилу. До нее донеслась лишь одна фраза, которая удалялась эхом:

Вспоминай, Чживэй, вспоминай…

* * *

Тело свело судорогой, и Чживэй резко дернулась, поднимаясь из положения лежа в сидячее. Она словно очнулась от одного из тех снов, когда не сразу различаешь грань между реальностью и видениями.

Как оказалась, она лежала на своей лежанке, ровно там, где заснула. Ей приснилось все это?

Чувствуя себя разбитой, совсем неизящно и мало напоминая себя прежнюю, Чживэй поднялась с лежака, вдыхая ароматы завтрака, над которым уже суетилась Мэйцзюнь. Сестра оказалась на редкость хозяйственной, она не только прихватила с собой в поход разные приправы, но даже риса умудрилась притащить. Чживэй только оставалось расставлять ловушки для поимки мелких животных.

Привычно устроившись в позу для медитации, Чживэй принялась накапливать внутреннюю энергию, надеясь восстановить гармонию между мертвым телом и собственной душой.

Мысли не хотели уходить, пытаясь обдумать подозрительно реалистичный сон. Вначале Чживэй отвергла все воспоминания, связанные с тем миром, где ее зовут Лин Юн. Она просто не могла их вынести: ее страхи и переживания как Чживэй абсолютно меркли на этом фоне. Не зря же она сбежала сюда. Может, так ее и выбрали? Ту, кому срочно необходимо было найти убежище? Лин Юн всей душой желала только одного: перестать чувствовать.

И то, что она посчитала шансом исправить ошибки прошлого в этом мире (спасти хотя бы одну семью), на самом деле оказалось насмешкой судьбы над ее беспомощностью. Больше, конечно, Чживэй такую ошибку не повторяла.

Теперь она ставила только на выигрышных лошадей и не ввязывалась в драки, в которых не могла победить.

Сидевшая рядом Мэйцзюнь, например, была лишь инструментом для мести. Накладывая еду в импровизированную миску из бамбука, она не подозревала о мыслях сестры и искренне любила ту, с которой росла.

Хотя и она изменилась: ушла наивная мягкость из взгляда, появилась легкая настороженность. Если раньше она походила на декоративного кролика, то теперь была зайцем, который был готов драпать, если его вспугнуть.

Было и еще кое-что. Порой Чживэй замечала, с какой горечью смотрела Мэйцзюнь на лицо своей подруги Шусинь.

И Чживэй теперь чувствовала к Мэйцзюнь совсем иного вида близость: они разделяли одну боль. Чувствовали вину за смерть семьи, обе не смогли спасти подруг – такое роднит сильнее кровных уз.

Закончив с медитацией, Чживэй поблагодарила сестру за завтрак и с несвойственной ей мягкостью коснулась ее плеча. Та благодарно сжала ладонь.

Да, они теперь определенно понимали друг друга лучше. И все же Чживэй подумала, что надо будет избавиться от Мэйцзюнь при первом удобном случае: той следовало жить какую-нибудь собственную жизнь, не связанную с одержимой местью сестрой. Вопреки всему, Чживэй знала, что способна на жестокость: она была гнилым корнем пока еще цветущего дерева (хотя уже не очень цветущего), а Мэйцзюнь сейчас походила на увядший цветок, который забыли поливать.

Что бы ей сейчас сказала Лин Цзинь: «Молодец, ты делаешь все, чтобы выжить», или, может, напомнила бы, что «Хитрость превращает добро в зло. Только правдивость ведет к высшей справедливости. Когда человек светел, не желая блестеть». Чживэй желала блестеть, поэтому она шла в обратную сторону от пути дао, и поэтому ее и называли «демоницей».

Чживэй затосковала по Лин Цзинь. Если Чживэй была мечом, то Лин Цзинь всегда была верным моральным компасом, если Чживэй искала быстрые и эффективные пути к победе, то Лин Цзинь искала щадящие и развивающие.

Когда Чживэй убила этого ублюдка Бянь Чжана, то знала, что не поступает благодарно, это была не ее битва, это была битва Лин Цзинь и Бянь Чжана. Именно Лин Цзинь должна была показать свою силу, однако Чживэй лишила ее этого шанса и забрала власть над темными.

Быть может, за это Лин Цзинь не смогла ее простить? Пронзила ее кинжалом, чтобы Чживэй больше не могла творить зла?

Разозлиться на бывшую подругу не получилось. Чживэй не была справедливой и именно поэтому отлично понимала, что Лин Цзинь права: устрани цветок зла, чтобы не созрели семена.

Чживэй так внезапно хлопнула ладонями по коленям, что Мэйцзюнь, тоже впавшая в задумчивость, вздрогнула.

Мысли о сострадании к возможной убийце вели в никуда. Месть – главное блюдо Чживэй, и она умеет его подавать – холодным, горячим и на десерт.

– Разыщем Син Ифэй, – заявила Чживэй. – Она нам поможет.

– Кто это?

– Одна не слишком пугливая кроха, – вспоминая прилипчивую служанку, ответила Чживэй. – Которая поможет нам с деньгами.

Син Ифэй была служанкой невесты Чжао Шэня. Чживэй поменялась с невестой местами, при помощи силы Лин Цзинь изменив свою внешность. И вместо того чтобы испугаться красноглазой демоницы, та внезапно обрадовалась, уверенная, что та послана судьбой, чтобы спасти ее госпожу.

Решение обратиться именно к Ифэй было спонтанным, но ощущалось правильным. Словно все, кого она повстречала, были нотами для эрху, но оставалось сыграть их в правильном порядке, чтобы они собрались в прекрасную мелодию.

Мэйцзюнь начала торопливо собираться. Похоже, она была искренне рада убраться из этого богами забытого места.

– А что мы будем делать после встречи с Ифэй?

«Мы – ничего», – подумала Чживэй, намереваясь оставить Мэйцзюнь с Ифэй. Однако, казалось, что-то вело ее в этом направлении. Возможно, ее внутренние силы, скованные словно толщей льда, давали ей подсказки, а возможно, она просто хотела так думать.

В любом случае после посещения Ифэй следовало отправиться на место преступления, а еще узнать, что теперь с артефактами Байлун.