Макс Гордон: Взгляд из тьмы

Взгляд из тьмы

Пронизывающий холод и неимоверная усталость выдернули меня из беспокойного сна. Несколько минут я пытался не обращать на это внимание и отказывался открывать глаза, надеясь, что организм, измученный бессонницей, снова провалится в мягкое забытье. Левой рукой я попробовал нащупать край одеяла, но вместо матраца и постельного белья онемевшие и грубые от холода пальцы натыкались на жесткий и гладкий материал, очень напоминающий бетонную стену.

Мозг не успел обработать эту информацию, как в него поступил новый сигнал. Икроножные мышцы, а вместе с ними и ступни, от пронзительной боли начинали неметь, и, судя по напряженным коленным суставам, которые упирались во что-то твердое и холодное… Последнюю мысль я не успел додумать до конца, глаза открылись и мозг включился, из горла вырвался короткий стон.

Мое тело, одетое в футболку и пижамные шорты, пронизывали резкие порывы леденящего октябрьского ветра, но это было лишь полбеды. Подо мной, на бездонном, пугающем расстоянии, распростерся серый ночной асфальт, в стороне угадывался квадрат песочницы и детские качели, поскрипывающие на ветру. От взгляда вниз перехватило дыхание и что-то теплое заструилось по ногам.

Резко повернув голову вверх, отчего захрустели шейные позвонки, я с размаху приложился лбом о стекло. По обе стороны от меня тянулась отвесная стена многоэтажного дома, остекленные балконы молча и безразлично взирали на ночной двор. Стараясь не двигаться, я осторожно скосил глаза в сторону – рядом болталась левая рука, все еще пытавшаяся нащупать край одеяла. Пальцы правой руки – хвала проведению – мертвой хваткой вцепились в балконный карниз.

Чувствуя, как в легких зарождается пламя, я попытался сделать неглубокий вдох. И даже это получилось не сразу – воздух отказывался проходить внутрь, попадая в рот, но застревая в пересохшем горле. Наконец с тихим хрипом кислород проник в бронхи и нехотя, словно влага, протолкнулся вниз. Осторожно, сантиметр за сантиметром, чтобы снова не увидеть асфальт, я начал опускать голову вниз, пока не увидел собственные ноги.

Босые пальцы, словно когти животного, вцепились в нижний балконный карниз, побелевшие пятки висели в воздухе. Глаза – как бы мне этого не хотелось – помимо воли скользнули вниз. В этот раз асфальт показался еще дальше, а песочницу и качели я и вовсе не сумел разглядеть. Перед зрачками заплясали черные точки, колени начали предательски слабеть.

Несмотря на холод, спина вспотела, а вместе с ней и ступни начал покрывать липкий пот. Чувствуя, как ноги соскальзывают с карниза, я вжался в твердый монолит стены. Щеки обжигали горячие слезы, – пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – шептали губы, не зная других молитв.

В груди учащенно металось сердце, в висках пульсировала тупая боль, но, вместо того, чтобы грохнуться в обморок – что в моем случае означало неминуемую смерть – мозг включился на полную мощность. Подо мной знакомый двор, который я вижу каждый день из окна своей спальни, значит, передо мной собственный дом. На третьем этаже этого дома я купил квартиру в прошлом году… что не объясняло мое текущее положение – пробуждение на карнизе семнадцатого этажа. Впрочем, об этом можно подумать и позже, но до этого «позже» нужно умудриться дожить.

Нащупав пальцами оконную раму, я потянул ее в сторону, пытаясь открыть. Рука сорвалась со скользкой поверхности, отчего карниз подо мной прогнулся и задрожал. Несколько секунд, стараясь сохранять хрупкое равновесие, я неподвижно стоял, учащенно дыша, после чего снова попытался отодвинуть окно.

Бесполезно, – мелькнула мысль, пропитанная злобой. В моей квартире стояло такое же балконное окно, доставшееся жильцам от заботливого застройщика – окна открываются только изнутри. Антивор, – вспомнилось слово, услышанное от риелтора, толстый пластик – не выдавить, ни разбить. Обстоятельства вынуждали двигаться, чтобы выжить. Собравшись с силами, я осторожно двинулся вдоль стены.

Медленно, боковыми шагами, я перемещался по карнизу вдоль отвесной стены, и каждый раз, отрывая от карниза переднюю ногу, чувствовал, как сила гравитации цепляется за поясницу, пытаясь сбросить мое тело в пропасть. В следующей квартире окно тоже оказалось закрытым, почти не останавливаясь, я прошел мимо него.

На пятой квартире – мозг записывал информацию – надежда начала медленно угасать. Колени саднило от трения о стену, в ступнях поселилась пульсирующая боль, но хуже всего было не это – я больше не чувствовал пальцы на ногах. Босые ступни прилипали к ледяному металлу, и с каждым шагом становилось все труднее их оторвать. Онемевшие ноги казались чужими, двигаясь вдоль стены приставными шагами, оставалось лишь надеяться, что мой вес опустится на жестяной карниз, а не провалится сквозь холодный осенний воздух.

На шестом окне, которое также оказалось закрытым, меня накрыло приступом истерии. Забыв про осторожность, рука снова и снова пыталась открыть балконное окно, я плакал, проклиная соседей, бился лбом о пластиковое стекло. За стеклом, на расстоянии вытянутой руки, глаза различали два детских велосипеда, пустые банки и прочий хлам. Я всматривался в белую тюлевую занавеску, но не смог разглядеть того, что находилось в квартире.

Понемногу слезы начали иссякать, я успокоился, замерз и сдался. Мозг готовился рухнуть вниз, а сердце обещало разорваться в падении, и только побелевшие пальцы отказывались отпускать спасительный карниз. Конец октября и пронзительный ветер – конечно, закрыто каждое окно. Посмотрев вбок, в сторону движения, я увидел, что почти дошел до угла.

Элитный дом, в котором я купил квартиру, напоминал изогнутую букву П – за угол мне никак не перебраться, сила гравитации оторвет меня от стены. И все же, я боялся неминуемой смерти. Панический страх перед падением в пропасть заставлял мое тело дрожать на холодном ветру. Усмотрев на угловом балконе остов импортного кондиционера, я медленно направился к нему.

Мышцы ног сводило от усталости, но стоять на ровной поверхности оказалось легче, чем постоянно нащупывать наклонный карниз. Металл кондиционера – я не верил собственному счастью – каким-то чудом передавал тепло, согревая онемевшие ступни. Заставив правую ладонь отцепиться от карниза, я сжимал и разжимал пальцы, чувствуя, как в них снова поступает живительная кровь.

– Сколько времени осталось до утра? При какой температуре можно замерзнуть насмерть? – мысли вертелись одна за другой, а где-то внутри зарождалась надежда, и в эту секунду раздался хруст.

Крепление кондиционера, выглядевшее надежным, дрогнуло и ушло из-под ног. Я повис на высоте семнадцатого этажа, держась за карниз пальцами левой руки, ноги засучили по гладкому бетону, срывая ногти о тонкие швы. Неимоверным усилием мне удалось согнуть левый локоть и подтянуть корпус вверх. Правый кулак с молниеносной скоростью описал в воздухе короткую дугу и, пока мозг лихорадочно думал, врезался и прошел сквозь балконное стекло.

Дальше телом командовали инстинкты, о наличии которых я не подозревал. Ладонь правой руки, роняя тонкие струйки крови, вцепилась в подоконник со стороны квартиры, а левый кулак, уверенно и методично, выбивал оставшиеся осколки стекла. Через несколько секунд, показавшихся вечностью, я лежал на холодной и твердой поверхности чужой квартиры семнадцатого этажа.

Я смеялся и плакал одновременно, пытался подняться, но оскальзывался на собственной крови. Наконец мне удалось поднять свое тело на четвереньки. Острые осколки набросились на колени, словно беззвучный пчелиный рой, а рука пыталась открыть балконную дверь. Я не удивился, поняв, что и она заперта изнутри. Углядев на полу линялую рогожу, я заполз внутрь, подальше от разбитого окна, и завернулся в импровизированное одеяло.

С этой секунды время остановилось, несмотря на то, что сознание не покидало меня. Но в какой-то момент дверь открылась и из квартиры выглянуло сонное и небритое мужское лицо, удивленные глаза встретились с переносицей. На меня кричали, дергали за руку, о чем-то спрашивали, потом появилась женщина со стаканом воды.

Сделав большой глоток, я понемногу успокоился, но, вспомнив, как по ногам сбегала теплая струя, снова не выдержал и пронзительно рассмеялся. Мне задавали нелепые вопросы, предлагали проводить домой, но все ответы утратили важность, поэтому я на вопросы не отвечал.

– Макс, – шептал я короткое имя, пытаясь объяснить все и сразу. Ответ давно лежал на поверхности. Он был так прост и объяснял решительно все, что со мной случилось за последние две недели. К сожалению, мои объяснение никто не понимал… Женщина скрылась, а через минуту снова показалась в дверях, держа у уха телефонную трубку.

– Да-Да! У нас на балконе! Стекло разбил! – услышал я ее сбивчивое причитание. – Не знаю, – прошептала женщина, и на ее лице отразились раскаяние и вина, но тут же добавила в свое оправдание, – сказал, что его зовут Максим.

Я лежал на цементном полу, чувствуя, как поясницу покалывает от холода, и молча смотрел в серый потолок. Надо мной чернело неровное отверстие, из которого выглядывали оголенные провода, напоминая лапы притаившегося богомола.

…

Наверное, я задремал, или отключился на какое-то время, из забытья меня вывел дверной звонок. Мужчина и женщина тоже вздрогнули и разом выбежали в балконную дверь, злобно переругиваясь и отталкивая друг друга. Из глубины квартиры послышались грубые мужские голоса, затем уверенная приближающаяся поступь. Наконец в балконном проеме показался полицейский – огромный мужчина с выпирающим лбом. Тяжелый взгляд, подобающий росту, медленно прошелся по разбитому окну и уперся в мое измученное тело.

…

Дальше сохранились обрывки воспоминаний. Что-то случилось с моей головой, и мозг выключался, как перегревшийся холодильник. Я оглядывался по сторонам, понимая, что оказался внутри скорой помощи, но совершенно не помня, как туда попал. Передо мной сидел мужчина в белом халате, смотрел на меня безразличными глазами, но его руки быстро и аккуратно накладывали бинт.

Затем я очутился в полицейской машине, закутанный в колючее одеяло, остро пропахшее потом и мочой. Мимо окна проносились деревья, поломанные скамейки и редкие фонари. Ничего интересного в поездке не происходило, лишь усталый голос мужчины за пятьдесят, взывал к девятому, сквозь шипение и помехи. – Девятый, девятый, вы меня слышите? Драка на набережной! Вы уже там? Девятый, девятый, ответьте диспетчеру! – но девятый, почему-то, не отвечал…

После очередного провала в памяти, я оказался в полицейском участке. Деревянный стул на высоких ножках при каждом движении скрипел подо мной, руки согревала дымящаяся кружка, из которой резко и неприятно пахло приторно-сладким, знакомым ароматом. Рядом стояли четверо мужчин разного возраста, но в одинаковой форме, и с живым интересом наблюдали за мной.

Я снова отвечал на бесполезные вопросы, и, стесняясь своих голых колен, старался поправить сбившееся оделяло. По сравнению с запахом, благоухавшим из кружки, – кто догадался накапать в чай валокордин? – одеяло утратило неприятный запах. За дальним столом развалился широкоплечий мужчина в погонах майора, никто, кроме него, голос не подавал.

– С какой целью вы оказались в квартире Бухариных, Сергей Петрович? – майор пристально смотрел мне в глаза, а я удивлялся работе следственных органов. В том, что мою личность впоследствии установят, сомнений не возникало… но в такой короткий срок! Его уверенность и деловая манера в конечном счете повлияли и на меня. Несмотря на пережитый стресс и непрезентабельный внешний вид, я снова почувствовал себя преуспевающим журналистом, обладателем «Золотого Пера» – как ни как!

– С целью выжить, – ответил я, как можно увереннее.