Эля надеялась, что настойчивый гул, смутно напоминавший звук пылесоса, вот-вот стихнет и она снова сможет заснуть. Прежде новые соседи сверху казались нормальными людьми, не из тех, кто будет убираться рано утром в воскресенье. Сдавшись, она вытянула руку и пошарила по прикроватной тумбочке в поисках телефона. На обычном месте его не было. Пришлось открыть глаза и оглядеться. Телефон лежал рядом, на свободной части кровати, и экран вспыхнул, стоило поднести его к лицу.

С губ сорвалось ругательство. Она не могла вспомнить, когда в последний раз спала до двенадцати часов дня. Но при одной мысли, что придется вставать, хотелось только плотнее закутаться в одеяло и оставаться в кровати до самого приезда друзей. Эля устроилась на подушке поудобнее и смахнула с экрана вверх. Из-под кудрявой челки на нее посмотрели лукавые голубые глаза Саши в подростковом возрасте – и этого взгляда было достаточно, чтобы сердце в груди запнулось, а затем застучало быстрее, словно пытаясь спешно восстановить ритм. Будь ее жизнь прежней, она задумалась бы о визите к кардиологу. Но, как известно, экстрасистола^[5] была обычной реакцией на родственную душу после пробуждения связи, даже если это была лишь картинка.

Вчера поздно вечером Софья прислала ей больше десятка фотографии страниц из семейных альбомов, предлагая посмотреть на Сашу в детстве. Чувствуя прилив сил после игры на пианино, она не сдержала смешок. Иногда подобное случалось в романтических комедиях, и парень или девушка изо всех сил старались не допустить, чтобы фотографии попались на глаза их вторым половинкам. Вероятно, Саша тоже был бы против, учитывая, что он трепетно относился даже к собственному имени. Но она не могла удержаться и, уже лежа в кровати, перелистывала изображения до тех пор, пока глаза не начали закрываться сами собой. Было приятно узнать, что в некоторых семьях продолжают собирать и хранить старые фотографии. Ее семейный архив, скорее всего, давно уничтожили.

Эля вернулась к первым страницам, решив посмотреть все заново. Сперва перед ней оказался пухлый младенец с круглыми глазами и хохолком волос на лбу. Затем на его место пришел улыбающийся во все молочные зубы мальчик, с игрушечной машинкой, в полной пены ванне, с цветами на школьной линейке, в лице которого уже начали угадываться черты знакомого ей мужчины. Самая большая часть фото была посвящена ему и домашним компьютерам, менявшимся через каждые несколько лет; на последних снимках за письменным столом перед двумя огромными мониторами сидел долговязый сосредоточенный юноша, что-то писавший в толстой тетради. Самое недавнее фото, судя по подписи Софьи, было сделано полгода назад на одной из внутренних конференций «Иниго». Саша, в очках в роговой оправе и черной рубашке с расстегнутой верхней парой пуговиц, держал у рта микрофон и выглядел серьезным и сосредоточенным. И очень привлекательным, отметила про себя Эля. Оставалось узнать, как звучал его голос, когда не был таким хриплым и утомленным.

Стоило ей об этом подумать, перед глазами возник образ ночной реанимации, а с ним в нос ударил смешанный запах йода и дезинфицирующих средств, который было не спутать ни с каким другим. В ее уютной комнате стало темнее, словно она сжалась в размерах, и улыбка на губах Эли увяла. Она бросила телефон на кровать экраном вниз и свернулась в клубок, зарываясь щекой в подушку. Страх, о котором она читала в больнице, настиг ее неожиданно, затмевая собой все остальные чувства, кроме одного – тоски.

Эля знала, что новая связь родственных душ крепла за счет обеих сторон, но только сейчас окончательно поняла, что это значит. Ей было мало осторожных прикосновений к его руке, а фотографии не могли заменить рассказы. В разговорах с человеком, посланным выше, должны были активно участвовать двое. У нее возникло смутное подозрение, что именно последнему были посвящены ее сегодняшние сны. Они стерлись из памяти, стоило проснуться, и оставили внутри тяжелую пустоту, не дававшую встать с постели. В глазах закона, Софьи и сотрудников больницы ее одиночество закончилось, но пока она была далека от того счастья, которое всегда представляла. Признание этого факта заставило ее почувствовать себя еще хуже.

Телефон, помнила Эля, находился совсем рядом. Было бы очень легко дотянуться до него и отправить сообщение с извинениями, а затем провести день под одеялом, пока не настанет время для поездки в больницу. При этой мысли затылок сильно кольнуло, и она зажмурилась. Перед глазами ненадолго завис прямоугольный отпечаток дневного света.

Эля лежала неподвижно, пока ощущение не стало более терпимым и не вернуло ей способность рассуждать. Все это время она говорила себе, что любое известие о ее родственной душе будет лучше, чем зависшая перед глазами пелена неизвестности. Она заставляет чувствовать себя бессильным, когда даже понятия не имеешь, с чем пришлось столкнуться. Ожидание новых видений, в последние недели заканчивавшееся одним и тем же, было своего рода пыткой, словно кто-то свыше дразнил ее. Желание покончить с этим заставило ее требовать встречи с Сашей и пойти на пробуждение связи. Втайне Эля наивно надеялась, что случится чудо и он выздоровеет на глазах. Но, хотя в данный момент он не мог облегчить ее состояние, это было ничто по сравнению с тем, что она переживала всего несколько дней назад.

Когда голос разума наконец-то обрел ясность, Эля добавила вслух:

– Справишься.

Она не помнила, когда у нее появилась эта привычка, – может, сразу после известия о гибели родителей или позже, когда тетя, занятая отношениями с очередным парнем, начала все чаще забывать о ней. Уже много лет это волшебное слово помогало ей привести себя в чувство в самых тяжелых ситуациях: поход в аптеку с температурой тридцать восемь и пять и страх, что в двенадцать лет понятия не имеешь, хватит ли денег на лекарства; бутерброд на ужин, потому что это единственное, что хватает сил приготовить после трех контрольных работ и смены в магазине; первая ночевка в квартире без Зои, когда у соседей была шумная вечеринка и казалось, что они находятся в ее комнате. Раньше главным стимулом была будущая встреча с родственной душой, как случилось у ее отца и матери. Хотя к этому моменту ее глаза успели изменить цвет и документы о регистрации были подписаны, Эля чувствовала, что стены больницы не дают ей насладиться окончанием поиска в полной мере. Про себя она называла неизвестный день в будущем, когда Сашу выпишут, «второй первой встречей».

Ее голос был хриплым, но не терпящим возражений.

– Справишься.

К тому моменту, как Зоя и Сеня позвонили в дверь, ее постель была убрана, а на кухонном столе ожидали их любимая горячая пицца и бутылка колы. В квартире из-за проблем с отоплением было зябко, поэтому пижаму Эля сменила на плюшевый комбинезон в виде единорога, подаренный Зоей пару лет назад на Новый год. Тогда они трое все еще были в поисках и поддерживали друг друга. «Пусть в нашей жизни, – сказала тогда подруга, вручая ей и Сене по одинаковому радужному свертку, – появится немного магии, даже в виде посыпанной блестками синтетики».

Эля знала, что, как только друзья увидят ее глаза, все остальное будет забыто. Поэтому начала говорить, как только повернула дверную ручку:

– Привет. Прежде чем вы начнете задавать вопросы, я должна кое-что сообщить.

– Э-э-э… Ладно, допу… ЭЛЯ! – восторженный крик Зои, разнесшийся по подъезду, был достойным ответом на шумную уборку.

– Черт возьми! – вторил Сеня, заходя в квартиру и с восторгом разглядывая ее лицо. – И ты молчала, Сурикова!

– Конечно молчала, а то ты не знаешь, как это бывает!

– Дайте я объясню, – снова попыталась Эля, уже зная, что проиграла. Дверь захлопнулась, в ее руках сама собой оказалась коробка пирожных, а друзья по очереди висли у нее на шее, тараторя без умолку и даже не слыша, что она говорит.

Что все-таки случилось с ее родственной душой? Где они встретились? Где провели субботу? Как отметят пробуждение связи – купят кольца, как делало большинство пар, или кулоны? А может, решат сделать одинаковые татуировки? И почему она еще не обновила статус в социальных сетях?

– Я знала. Я знала, – нетерпеливо приговаривала Зоя, скидывая зимние ботинки на коврик. – Не зря ты устроилась к нам работать.

– У меня была мысль, что все дело в родственной душе, но потом я сказал себе, что наша Эля никогда бы не утаила от нас такое. Я ведь написал вам сразу после встречи с Яной! – подхватил Сеня и отработанным движением бросил шапку на полку над их головами. Другой рукой он быстро закрыл все три замка на двери Эли.

– Общие встречи, походы в караоке, обсуждения видений – мне не терпится наконец-то собрать нас всех вместе! Ангеленок, я так счастлива за тебя! Я пришлю тебе список лучших мест для встреч родственных душ – на случай, если твой голубоглазый блондин уже понял, что теперь вы всегда будете рядом. А если еще не понял, то мы ему, глупому, все объясним. – Тут Зоя повысила голос: – Эй, если ты здесь, не обижайся, я уверена, мы поладим. Мы же все любим Элю.

– Он тоже здесь? – на лице Сени было не меньше энтузиазма.

Эля молча качнула головой.

– Ну ладно, ничего. Потом познакомимся, – махнула рукой Зоя. – Так вот, этот список мы с Андреем составляли вместе. Он большой, но ты сейчас расскажешь нам побольше про свою родственную душу, и мы подготовим для вас идеальный план. Как всегда мечтали.

В прихожей наконец воцарилось молчание. Держа в руках куртки, Зоя и Сеня смотрели на подругу с нетерпеливыми счастливыми улыбками.

Прижав к груди картонную коробку, Эля разрыдалась.

Одной из причин, почему она снимала именно эту квартиру, была кухня. Маленькое уютное пространство казалось шире за счет светлой мебели, которую оставили хозяева, и фрески на стене, изображавшей солнечную улицу с кирпичными домиками и цветущими деревьями под ясным небом. Эля думала, что это мог быть один из городов Греции, Зоя и Сеня – Италии или Португалии. Все трое сходились на том, что однажды хотели бы поехать отдыхать в подобное место. К фреске примыкали обеденный стол и диван, на котором, если немного потесниться, хватало места им троим. Сейчас это было кстати, потому что ни один из ее друзей не собирался размыкать объятия.

Бросив куртки в прихожей, они проводили всхлипывающую Элю на кухню и усадили между собой. Они гладили ее по спине и плечам, не требуя объяснений, но их немая поддержка только заставляла ее плакать еще сильнее. Все это время она избегала любых упоминаний и мыслей о традициях родственных душ, но, что логично, это было первое, о чем ее друзья захотели бы поговорить. И, не будь все так несправедливо, она бы охотно поддержала разговор. Волнение, обида и нетерпение, копившиеся внутри с вечера пятницы, наконец потребовали выхода, и сдерживать их не было сил. Это очень странно – понимать, что с точки зрения окружающих ты должен быть счастлив, когда твои чувства прямо противоположные.

Спустя несколько минут сотрясавшая ее тело дрожь начала слабеть, голова перестала кружиться. Эля сделала глубокий вдох и откашлялась, вытирая горящие от слез щеки. Даже ее волосы каким-то образом оказались мокрыми.

Перед ней возникла бумажная салфетка.

– Вот, вытри нос, – мягко приказал Сеня. Ее плечо упиралось ему в грудь.

– Я тебя испачкала? – спросила Эля. Глаза снова защипало. – Прости.

– Нет. Дышать будет легче.

Когда первая салфетка промокла насквозь, он молча протянул вторую и погладил ее по голове. У Эли вырвался стон.

– Я не хотела пугать вас. Я в порядке, дайте мне минуту.

Ее друзья обменялись тревожным взглядами.

– Ты много раз говорила, что все в порядке, хотя какое там, – ответила Зоя. – Мы дадим тебе сколько угодно времени. Только, пожалуйста, объясни, что случилось.

На столе перед Элей оказался стакан колы.