Ступая по мягкому, как порошок, песку, я наклоняюсь и набираю целую пригоршню. Он утекает сквозь пальцы, рассыпаясь на искрящиеся в солнечном свете крупицы. Мне хочется нырнуть под воду. Прямо сейчас. Испытать вчерашнее чувство неистовой свободы, когда ты один на один с морской пучиной. Но мне невыносима мысль, что я заставлю отца гадать, когда океан заберет и меня, как забрал у нас ее.

Я никогда не ощущала под водой пронизывающего холода, даже в самый разгар зимы. Поэтому меня и взяли в семерку: я гораздо выносливее остальных. Еще девчонкой я умела дальше плавать и глубже нырять. Для меня это все равно что дышать. Учиться этому мне никогда не приходилось. Остальные попали в семерку благодаря тому, что все они – отменные пловцы. А еще потому, что умеют обращаться с ножами и работать в команде. Вслух никто не говорит о том, что я какая-то другая, но порой, выходя из воды, я ловлю на себе чей-нибудь пристальный взгляд.

Мать говорила: родственные души притягиваются, так что, может, мы с ней обе родились от моря. Она попала сюда на корабле, среди ночи, как довесок к контрабандным товарам, и так тут и осталась. Но случались времена, когда ее не было рядом, и по ночам меня укладывал отец, читал мне сказки о ведьмах и свирепых созданиях, как те, которых можно обнаружить на севере Арнхема, где сейчас строят заводы. Он рассказывал, что магия в наш мир приходит с окраин, а ведьмы знают, как с ней управляться. Я только недавно начала догадываться, что отец, рассказывая мне все эти сказки о магии, не знал, куда уходит мать или когда она вернется. Хотя в итоге она неизменно возвращалась к нам. К нему.

На свою долю от улова с затонувшего корабля я могла бы отправиться в Арнхем, на материк, и оплатить в каком-нибудь портовом городе стажировку. Могла бы поступить в матросы и сама себе прокладывать путь. Узнать, кто я такая, как это сделала она, – вдали от нашего островка. Торговые пути тянутся к материку, огибая необъятные пространства, вплоть до Стэнвардских шахт на востоке, где из жарких недр земли добывают металл.

Я делаю глубокий вдох и представляю необъятный мир за чередой Везучих островов. За пределами мира, который я знаю, сколько себя помню. Я вожу пальцем по горизонту, воображая к северо-востоку вереницу Дальних островов, а за ними – Перевал, который огибают все торговые суда, вплотную между северными хребтами и южным Скайланом. Затонувший корабль наверняка шел как раз из Скайлана – через Стэнвард вдоль Перевала, огибая Дальние острова, а там уже встал на якорь в каком-нибудь портовом городе Арнхема. Торговцы разгрузили и опять наполнили трюм, а затем, взяв курс на юг, отправились в Лицину. Как раз мимо Везучих островов, где мы их и поджидали.

Я отгоняю мысли об отце и даю себе секунду помечтать о моряцкой жизни на каком-нибудь таком корабле. Как попаду в самые отдаленные уголки океана и, может, даже своими глазами увижу рыскающих в бездне свирепых созданий. Я слышала сказания о кракене, сиренах и призраках, что заманивают моряков и вырывают им когтями сердца…

Она так близко, эта мечта, буквально на кончиках пальцев. Вот только я знаю, что так разобью отцу сердце. И никакой богатый улов жену ему не вернет.

С Розвира редко кто уезжает. В сезон призыва, когда раз в десятилетие Арнхем ищет чемпиона, кто бы смог представить нашу нацию на Состязаниях и сразиться с чемпионами других наций с материка, кто-то то и дело отправляется в столицу, Хайборн, на отбор. Иногда они возвращаются, избитые, все в крови, и тогда передают грядущим поколениям истории, предостерегая их от участия. Иногда они вообще не возвращаются, и нас извещают об их гибели на отборочных состязаниях. Сезон призыва уже скоро, но на сей раз с Розвира никто не откликнется. Никто не хочет представлять нацию, которая пытается истребить нас.

Солнце скрывается за медленно ползущим облаком, и я уже сворачиваю обратно к скалам, как вдруг замечаю на песке чье-то тело.

Я встаю как вкопанная. Тело лежит на боку, и мокрая одежда облепляет изгиб позвоночника. Я тут же прихожу в себя и кидаюсь к нему. Пять шагов, десять, двенадцать, и вот я на месте, опускаюсь перед ним на колени. Кровь стучит в висках и вытесняет все вокруг, кроме этого тела, этого человека, в этот самый момент.

Это он.

Я узнаю его, едва дотронувшись до лица.

Узнаю, не успев даже перевернуть его на спину. Трос внутри натягивается до предела, так что меня бросает в дрожь. Я приподнимаю его за плечо, чтобы рассмотреть его лицо. Он лежит с закрытыми глазами. По лбу разметаны каштановые кудри, резко оттеняющие смертельную бледность лица. Губы приобрели безжизненно-синеватый оттенок. Я провожу рукой по его подбородку, и холод пробирает аж до запястья. Я настраиваю себя на возможность смерти. Этот выживший может умереть прямо на моих руках.

Я прижимаю ладони к его груди. Там еще сохранилось немного тепла, но сердце еле трепещет. Я склоняюсь над ним, как будто мы любовники, и ощущаю на лице слабое прерывистое дыхание. Руки сами тянутся к нему. Недолго думая, я припадаю к его губам. На выдохе ощущаю, как от нашего соприкосновения меня бросает в жар. Легкие его, как крылья, расправляются, и тело подо мной дергается.

Он закашливается, и я, отпрянув, падаю на песок, а парнишка бьется в судорогах, отхаркивая морскую воду. Я наблюдаю, как он приходит в чувство, и сердце у меня начинает бешено колотиться, а в груди снова разливается жар. Он хватает ртом воздух, озирается… и видит меня.

Я прочищаю горло и, едва дыша, говорю:

– Как… как себя чувствуешь?

– Это ты, – отзывается он, пронзая меня взглядом. Таким жгучим, что сердце у меня аж подскакивает. – Это ты.

И тут парень валится на песок без сознания.

Я стучусь в дверь дома знахарки. При виде выжившего глаза у нее округляются, и она свистит, не разжимая губ, как повелось у нас на острове. И навстречу мне тут же несутся двое мужчин – ее братья.

– Это… выживший, – выпаливаю я, но его уже заносят в дом.

Я сгибаюсь, упершись в бедра руками. Легкие будто огнем горят, и я стою, пытаясь отдышаться, ожидая, пока голос не перестанет хрипеть, а сердце не угомонится.

Парень обмяк, и я насилу его подняла. Но все-таки сумела взвалить на спину и, склоняясь под его тяжестью чуть не до земли, потащилась вместе с ним через пляж. На скалы я карабкалась целую вечность, все время боялась его уронить. И все же добралась, спотыкаясь и чертыхаясь, до домика знахарки.

Я разгибаюсь, утираю лоб и захожу вслед за мужчинами в дом. Мы оказываемся в небольшой комнате; по указу знахарки парнишку кладут на кухонный стол. Ее братья стоят у очага и смотрят на него, как будто этот мальчик – порождение зла. Я кидаюсь прямо к нему, а знахарка тем временем бережно проверяет, целы ли кости.

– Мира, ты вчера на канате была? – спрашивает она и откидывает с глаз упавшую прядь.

Глаза у нее пронзительного бледно-голубого цвета на фоне смуглой морщинистой кожи.

Она гораздо старше отца, может, даже нашей деревне ровесница. Знаю только, что она не из ведьм. Магии на Розвире никогда не водилось, не появлялось никого, кто ею бы владел и управлял. Будь она ведьмой или будь хоть у кого-нибудь магия, может, мы бы преуспели в жизни. Отец рассказывал, что ковены Арнхема насчитывают сотни поколений, а сундуки у них бездонные, как сам океан. Может, будь на Розвире свой ковен, нам не приходилось бы устраивать кораблекрушения, чтобы выжить. Правда, моя мать ведьм всегда недолюбливала. По ее рассказам, их жадность не знает границ и ведьмы просто истощают магию этого мира. Так что, может, это и к лучшему. Что на Розвире их нет.

– Да, была, – отвечаю я и защитным жестом стискиваю руку выжившего.

Она все еще ледяная на ощупь. Я сплетаю наши пальцы и надеюсь, что он очнется. И, сама того не ожидая, надеюсь, что он сожмет мою руку в ответ.

– И нашла его на корабле? Сама его видела?

Я перекатываю ложь на языке. Но старые глаза знахарки всех видят насквозь, и я знаю, что выдумкой ее не проведешь.

– Он был на корабле. Я пыталась спасти его, но по пути на берег он сорвался с веревки.

– То есть он тебя видел? Только тебя?

– Наверное. И Кая еще.

Она удовлетворенно кивает. Я оглядываюсь на ее братьев, мощных плечистых здоровяков с седеющими бородами. Они выдерживают взгляд, и я прекрасно понимаю, почему они остались. Мы не доверяем выжившим. Пока не убедимся, что они не станут болтать, или не увидим, что они считают нас за спасителей. Мы всегда стараемся их спасти, но если нас обвиняют или заводят речь о дозорных либо же нам кажется, что они слишком много узнали… кое-кто из жителей настораживается. Прямо как Кай тогда, на борту корабля.

– Он выживет?

– Если его согреть, может, и выживет, – отзывается знахарка, поджимая губы. – Йован, Итан, разведите тут огонь и принесите дров. Его лихорадит. Пусть пропотеет хорошенько.

Тут у парнишки дергаются пальцы, он вцепляется в мою руку, и внутри у меня все переворачивается. Глаза его распахнуты, но взгляд блуждает. Я наклоняюсь к нему, почти не дыша, и слышу горячечный шепот:

– Не дай им убить меня.

Я оглядываюсь на знахарку, но та нарочно на меня не смотрит. Я отстраняюсь от парня, неохотно отпуская его руку, а она тем временем хлопочет вокруг. Замешав живительный отвар, знахарка бережно приподнимает голову выжившего и помогает ему отпить. Опершись спиной о буфет, я смотрю, как он сдается на уговоры знахарки и давится этой жижей. Взгляд его проясняется и мечется по стенам, падает на знахарку, потом на меня и, наконец, на дверь в углу комнаты. Я подхожу к ней и, скрестив руки, перекрываю выход. Я хочу, чтобы этот парень жил.

Сейчас, при свете дня, можно его рассмотреть до мельчайшей черточки. Как он проводит по губам языком, как медленно моргает широко расставленными глазами. Как мотает головой, и кудри рассыпаются в разные стороны, поблескивая в свете очага. Сердце у меня начинает трепетать, и я тихонько отвожу взгляд. Надо быть начеку. Нельзя расслабляться, пока мы не решим, представляет ли он угрозу.

– Как тебя зовут? – спросила я, немного резче, чем хотела.

– Сет, – просипел парень и закашлялся, прикрывая рот рукой.

– Откуда родом будешь? – спросила знахарка и метнула на меня упреждающий взгляд.

Надо не подавать вида, будто мы их допрашиваем, и в то же время иметь возможность распознать их жгучую ложь. Нужно понять, ополчится он на нас, когда уйдет, или нет.

Знахарка неспешно возвращается к плите.

Сет садится, медленно распрямляясь, словно кости у него поношенные, дряхлые. Когда ты чуть не утонул – такое бывает.

– Отовсюду, – отвечает он и, морщась от боли, потихоньку потирает круговыми движениями грудь.

Я слежу глазами за его рукой и сглатываю.

– Я в открытом море родился.

– Давно на том корабле ходил? – спрашивает знахарка.

– Только устроился. Раньше служил на другом. Но там купец нам совсем не платил.

Знахарка кивает и протягивает ему кружку. До меня доносится запах напитка, и от него аж скручивает живот. Цыкнув языком, знахарка и мне наливает черпак этой жижи. Я подхожу за своей порцией, и взгляд ее самую малость смягчается, когда я отпиваю теплый отдающий лесом отвар из высушенных прошлогодних трав. Это она привела меня в этот мир. Как и многих других: Кая, Агнес, да даже отца. А теперь она готовит в преемницы и обучает Джилли Мэтьюс, но я уверена, что у Джилли никогда не будет таких же умелых и ласковых рук. Сердце обучением не смягчишь.

– Не терпится вернуться, наверное.

Сет смотрит на меня в упор, и мы какое-то время оценивающе глядим друг на друга. Интересно, что он помнит с прошлой ночи. И помнит ли прикосновение моих губ уже на пляже.

Он пожимает плечами и, снова морщась от боли, усаживается еще прямее.

– Нужно добраться до ближайшего города. Новый экипаж, наверное, искать.

– А сложно это? На корабль наняться? – само собой вырывается у меня.