Как-то Ирина опрометчиво решила помыть полы, пока ребенок увлеченно изучал на вкус ножку стола на кухне. Но не рассчитала степень вовлеченности в процесс. В самый неподходящий момент Самойлова-младшая неожиданно возникла из-за угла коридора и двинулась в сторону прихожей, как торнадо. Увернувшись от пролетающего по скользкому полу тела, мама сообразила, что единственный способ успешно закончить начатое – временно инактивировать ребенка. С этой целью она подхватила на руки дочь и водрузила на живот супругу, который в это время дремал на диване перед телевизором. Действие сопровождалось фразой: «Подержи ее минут десять, пока я закончу». Но Валерий не был готов к таким жертвам, тем более к столь близкому контакту с детьми. Как только Ирина закрыла за собой дверь в комнату, та тут же распахнулась вновь, и Кира была выставлена в коридор. Для верности ее отпихнули ногой подальше, после чего дверь захлопнулась.

Эту историю, достойную похода к психоаналитику, Ирина зачем-то рассказала дочери, когда той было лет около одиннадцати. Нервная система у Киры оказалась довольно стабильной, но все равно глубокий след остался. Став постарше, она периодически пыталась представить, что стало бы с той ногой, которая попробовала бы выпихнуть ее ребенка из комнаты, и получался голливудский хоррор. Когда же Самойлова слышала, что говорил отец по поводу взаимоотношений с детьми, фантазия только разыгрывалась. По его мнению, растить, воспитывать, ухаживать и заботиться – удел таких малахольных, как Ирина. Ему же достаточно отвести ребенка один раз в торговый центр и накупить ворох дешевых тряпок, чтобы тот стал преданным как собака.

Логично, что после таких детских воспоминаний кончина отца оставила Киру совершенно равнодушной. Поэтому, какой ужас испытывает человек при потере одного из родителей, она просто не могла себе представить. Тогда как утешать? Что говорить? Представив, что произносит заезженную и ничего не значащую фразу «соболезную», она передернула плечами, тяжело вздохнула и шагнула в подъезд.

Самойлова ожидала увидеть Олю всю в слезах. Думала, что ее придется обнимать, гладить по голове и говорить всякие глупости типа «все наладится», потому что говорить и делать все же что-то придется. Но подруга была скорее заторможенной и оглушенной, чем убитой горем. Она просто сидела на стуле и смотрела в стену. Кира внутренне облегченно вздохнула. Как справляться с чужой истерикой, она знала только по фильмам. А отвешивать пощечины и плескать в лицо холодной водой очень не хотелось. Первичный шок тормозил все естественные реакции, слезы придут позднее. Она это испытала на себе, пусть и не при таких драматических обстоятельствах. Так закончилась ее первая любовь – шквал эмоций от потери накатил только через пару дней после расставания. До этого она была холодна, как голова чекиста, и сама удивлялась этому состоянию.

Отбросив старые воспоминания, Кира осторожно поинтересовалась:

– Оленька, дорогая, ты можешь сказать, как это случилось?

– Я толком ничего не знаю, – покачала головой подруга. – Мне из полиции позвонили. Маму обнаружили здесь недалеко, она шла поздно вечером от парковки через арку соседнего дома. Следователь говорит: «Произошло убийство с целью ограбления. Пропала сумка». Завтра еду на опознание.

– У нее с собой было много денег?

– Нет…

И тут произошло то, чего Самойлова боялась больше всего. Сначала Олю просто затрясло, как в ознобе. А потом хлынули слезы. Причем в таком объеме, что Кира помимо воли удивилась, что человеческий организм способен работать, как водопроводный кран. Вовремя спохватившись, она кинулась к подруге, грохнулась перед ее стулом на колени и прижала к себе.

– Тише, тише, – стала шептать она в самое ухо, поглаживая по плечу.

Подруга заходилась в плаче и что-то пыталась бессвязно бормотать. Разобрать можно было только отдельные слова и всхлипы, больше похожие на звуки, который издает человек, всплывающий из глубины, чтобы глотнуть воздуха. При этом Оля оказалась на удивление сильной. Самойловой с трудом удавалось ее удерживать, когда та пыталась вырваться.

Сколько времени продолжалась истерика, Кира не могла сказать. По ощущениям, очень долго. Что говорить, она по-прежнему не знала. Чисто на автомате она повторяла: «Чи-чи-чи», – и успокаивающе поглаживала по спине. Помогло ли такое утешение, сказать было сложно. Но постепенно Веричева-младшая начала успокаиваться. Всхлипы стали реже и тише. Но Самойлова продолжала прижимать подругу к себе. Только убедившись, что та затихла окончательно, она рискнула расцепить руки. Хорошенькое личико Оли изменилось до неузнаваемости. Как-то вдруг от слез глаза, нос и губы у нее распухли, взгляд стал каким-то бессмысленным.

Кире и самой очень хотелось плакать, но где-то на краю сознания она удерживала себя. Если бы дала волю, сейчас в истерике колотились бы обе. Понимая, что это только временная передышка, Самойлова деловито осведомилась, где в доме аптечка. Оля тупо ткнула пальцем в один из выдвижных ящичков и закрыла лицо руками.

Порывшись в отделении, Самойлова с облегчением нашла пузырек с пустырником. Отсчитывать сорок капель и разводить водой ни времени, ни желания не было. Поэтому она просто все содержимое вылила в стакан и протянула подруге.

– Пей одним глотком, – властно заявила она.

Оля подчинилась. Судя по реакции, гадость была отменная. Она сначала задохнулась от большого количества алкоголя, потом скривилась от противного вкуса. Из глаз снова брызнули слезы. Но уже другие, как от боли. Продышавшись и справившись с ощущениями, девушка опять открыла рот, чтобы заговорить. Но Кира прижала ее руки к туловищу и посмотрела в упор:

– Посиди немного и помолчи.

Веричева-младшая попыталась высвободиться и опять открыла рот. Но Самойлова опять ее остановила:

– Нет. Потерпи немного. Иначе я вызову скорую и тебе закатают снотворное. Или вообще увезут в больницу.

Угроза подействовала. Подруга подчинилась, но Самойлова руки не отпустила. Она чувствовала, как под ее ладонями мышцы постепенно расслабляются и перестают сопротивляться. Только после того, как она убедилась, что затравленное выражение глаз пропало и взгляд стал более осмысленным, Кира медленно поднялась с колен.

– Чай будешь? – поинтересовалась она очень тихим ровным голосом.

Оля только кивнула.

Пустырник действовал удивительно быстро. Возможно, дело было даже не в нем, а в алкоголе. В любом случае подруга уже буквально через пятнадцать минут смогла спокойно взять чашку и сделать глоток. Но Самойлова особо не обольщалась. Только дав допить чай до конца, она рискнула вернуться к разговору.

– Значит, денег у Наташи с собой не было?

Оля немного заторможенно посмотрела на подругу, но все же ответила:

– Нет, что ты. Мама никогда не носила их с собой. Да и зачем? Сейчас все карточками расплачиваются.

– Как Андрей? Что он говорит? Он завтра с тобой поедет?

– Ничего не говорит. Он в больнице уже второй день. В тяжелом состоянии. Я даже ничего ему сообщить не могу.

– Что за напасть! С ним-то что случилось?

– Как в дурном сне, – будто про себя сказала Оля и потрясла головой. Обернувшись к Кире, она ответила: – Все случилось позавчера. Я пришла из института раньше обычного, отменили последнюю пару. Зашла в квартиру и услышала в комнате у Андрея голоса – один его, второй мужской, незнакомый. Слов было не разобрать, но поняла, что разговор складывался неприятный. Они о чем-то спорили, причем на повышенных тонах. Заглядывать показалось неудобно, и я пошла в ванную, решила помыть голову. Вечером с друзьями собиралась на концерт, хотелось привести себя в порядок. Когда вышла, голоса уже стихли. Ну, я и решила поинтересоваться, что произошло. Постучалась в комнату, Андрей не отвечает. Заглянула – а он лежит на полу без сознания. Потрясла за плечо, а он в себя не приходит. Испугалась, конечно, скорую вызвала. Врач, когда его забирали, сказал: «У него инсульт. И даже если выкарабкается, то останется тяжелым инвалидом».

– Может, деньги на лечение нужны или сиделку нанять? Вообще все, что нужно. Ты только скажи.

– Нет, спасибо, деньги есть, – спокойно ответила подруга, но вдруг голос дрогнул, и она опять расплакалась, хотя уже не так горько. – Я же осталась совсем одна! Что мне делать? Я же ничего не умею. Даже чай себе сделать. Вот объясни мне, почему у мамы он сладкий, а у меня нет?

– А ты сахар клала?

– Разве нужен сахар? Я думала, он сам по себе сладкий.

– Нет. – Кира не смогла сдержать улыбку.

– Вот видишь, я элементарных вещей не знаю. Всегда все вокруг всё за меня делали: бабушка, мама, Андрей. Теперь мне все придется делать самой.

– Ничего страшного, когда припирает, учишься очень быстро, – основываясь на собственном опыте, веско заметила подруга.

В этот момент она вспомнила первые месяцы независимости. Мир в тот момент открылся совсем с другой стороны. Он вдруг перестал быть Диснейлендом, где все было комфортно и весело, только без родителей. Оказалось, это – жуткая рутина, состоящая из своевременной оплаты коммуналки, закупки продуктов, стирки, уборки, глажки, мелкого ремонта сантехники и прочих досадных неприятностей. И эта бытовуха съедала почти все свободное время. Поначалу Кире вообще казалось, что она живет исключительно для того, чтобы содержать квартиру. Ни на что другое у нее просто не оставалось времени. Но постепенно, освоившись и оптимизировав процессы, она свела активность в этом направлении к минимуму и стала просто наслаждаться относительной свободой и условной независимостью.

Да, из Самойловой утешительница была такая же, как из асфальтоукладчика – солист балета. Окрепнув в позиционных боях с работниками ЖКХ и бригадами по ремонту, которые в критический для них момент вдруг переставали понимать русскую речь, она просто не могла осилить проблему приготовления чая. Оля же, которая только стояла у подножия лестницы, ведущей в самостоятельную жизнь, психически была не способна встретиться лицом к лицу с жесткой реальностью и только сильнее расплакалась.

– Оля, милая, – обняла ее Кира, судорожно соображая, как бы ей успокоить подругу – Чем я могу тебе помочь? Хочешь, завтра с тобой поеду?

– Нет, спасибо. Это только мое дело, не хочу тебя вмешивать.

Кира молча кивнула. Настаивать на чем-то и тем более навязываться было не в ее принципах. Девушки какое-то время сидели, не проронив ни слова. Самойлова думала, что же будет дальше: «Скорее всего, убийцу искать никто не будет. Наташа не была известной фигурой, чтобы ее смерть наделала много шуму в медийном пространстве. Впрочем, в нашей стране даже убийства видных политиков висят нераскрытыми годами, чего уж говорить про какую-то владелицу арт-салона. А самим браться бессмысленно, это тебе не история про Петю и его папу». Оля же тихо плакала, постепенно успокаиваясь.

– Знаешь, что странно? – сказала она, шмыгая носом. – Когда Андрея увезли в больницу, я в его комнате на полу нашла какую-то бумагу. Тогда еще удивилась: всегда идеальный порядок, все на своих местах, а тут что-то под ногами валяется. Подняла. Смотрю – похоже на копию какого-то документа. Только вот на каком языке, не разберешь. Я еще подумала: «Откуда у преподавателя училища такие бумаги?» Вдруг ее обронил тот человек, что ссорился с Копыловым, как думаешь?

– Вполне вероятно, – пожала плечами Кира.

– Но какие у них могут быть дела? Он же простой преподаватель, а документ, судя по всему, серьезный. – Оля встала, прошла в соседнюю комнату и вернулась с каким-то листом. – Вот, видишь?

– Да, действительно. Какие-то значки, цифры. Непонятно.

– И я о том же. Сначала приходит человек с бумагой и Андрея увозят с инсультом. Потом убивают маму. Тебе не кажется, что тут все как-то связано?

– Не знаю, – задумчиво протянула Самойлова. – А можешь дать этот лист на время? Найду кого-нибудь, кто сможет это перевести. Надеюсь, тогда станет понятнее.

– Бери, мне он не нужен.

Новость была настолько ошеломительной, что Кира еще по дороге домой позвонила Кириллу и Кузьмичу и объявила общий сбор, не вдаваясь в объяснения. Ворвавшись в квартиру, она быстро растолкала Чика и вытащила его, еще не до конца проснувшегося, на прогулку. Очень хотелось потом сесть и все спокойно обсудить, не отвлекаясь по мелочам. Промчавшись вокруг дома чуть ли не бегом, Самойлова вернулась ровно к назначенному часу. Но время шло, а гости все не появлялись. Ждать их становилось невыносимо. Чтобы как-то справиться с возбуждением и отвлечься, девушка взяла тряпку и начала оттирать фасад кухни.