– Благодаря этим воробьям я привязалась к этому месту. Так удивительно, что точно такие же воробьи живут и у меня на родине… Я была так счастлива и благодарна, словно эти птахи прилетели за мной сюда.

Симен на мгновение примолкла, как будто трудные дни проносились у нее в голове.

Решиться эмигрировать вместе с двумя дочерьми было так же трудно, как приготовиться к собственной смерти. Да, ей пришлось бы воспитывать дочек без отца в чужой стране, но она приняла решение жить достойной жизнью во что бы то ни стало. Но по мере приближения дня отъезда Симен начала бояться. Будущее было темно, словно она ступила в черную лужу неведомой глубины. В конце концов Симен передумала, распаковала вещи и убрала их. Она предпочла и дальше ничего не слышать и не видеть.

В то время ее муж связался с очередной женщиной, имени которой Симен не знала. Эта женщина была пятой или шестой… Когда она пыталась подсчитать их количество, то путалась в лицах и именах. В тот день, едва войдя в дом, муж Симен пнул ее ногой и произнес: «Что ты здесь делаешь? Собралась ехать, так езжай! Что ты тут расселась – только позоришь меня!» Сильные руки женщины, которая пришла в ее дом с ее мужем, схватили Симен за волосы и тряхнули ее. Свекровь безучастно наблюдала за этой сценой через дверной проем, скрестив на груди руки. Симен подумала, что была полной дурой, надеясь, что, если перетерпеть это все, в будущем забрезжит надежда. И заново начала паковать чемоданы.

Когда ночь сгустилась, Симен пробралась в гостиную и набрала полные горсти драгоценностей. Она жалела, что у нее такие маленькие кисти. Муж Симен, который накануне напился и отключился, внезапно вскочил, тут же споткнулся и рухнул прямо на ширму. Дрожа, Симен медленно и осторожно накинула на его лицо одеяло, желая, чтобы он никогда больше не просыпался. Ноги у нее так тряслись, что некоторое время она не могла встать.

Звук голоса Тэхо резко вернул ее к реальности: тот внезапно спросил:

– Вы продаете цветы напрямую на улице Мауна-Кеа?

– Я сдаю их в тамошний магазин «Рэя». Так получается удобнее.

– Когда приходят большие корабли, там большой спрос, верно?

– Если собрать цветы в четыре часа утра, вовремя отнести и отдать в магазин, то можно выручить довольно большую сумму. Гвоздики не хранятся больше суток, поэтому приходится делать день в день. – Говоря, Симен не переставала ухаживать за цветами.

Тэхо смотрел на ее грубые, обгоревшие и сухие руки. У него было чувство, что он наблюдает за собственной матерью или сестрой.

То, что внутри меня

Сангхак выглядел смущенным. Он чувствовал себя последним трусом, когда просил Чансока считать происшедшее не чем иным, как судьбой, и все же ничего не мог поделать. Да и говорить здесь было больше не о чем. У Сангхака не было достаточной уверенности в своей правоте, чтобы убедить Наен, которая настаивала на возвращении домой, но и отправлять ее одну не хотелось. На мгновение Сангхак подумал, что брак – это всего лишь пустая мечта.

Тогда Канхи предложила им обмен партнерами. Восемнадцатилетней девушке было нелегко произносить такие вещи. Сангхак был поражен ее способностью видеть картину в целом. Знает ли она, что в их времена важно выжить любой ценой? Сангхак не выбирал Канхи как девушку, а просто уважал ее выбор – выбор человека с подобным взглядом на мир.

Но он не мог найти такие слова, чтобы Чансок спокойно принял случившееся. «Это судьба». Звучало так трусливо. Сангхаку стало стыдно за себя, как будто он только что грязно выругался.

Давным-давно Сангхак учил Чансока писать. Ученик еще с бóльшим энтузиазмом отнесся к учебе, нежели учитель. Пусть обгоревшая спина болела и Чансоку хотелось прилечь, он каждый раз дочитывал главу книги до самого конца. Он был достаточно старателен и умен, чтобы подмечать даже мельчайшие детали. Однажды он прочитал вслух церковный информационный бюллетень, не зная, что Сангхак стоит рядом. Сангхак страшно гордился им – до слез.

Проработав на плантации около трех лет, Чансок постепенно разработал план, как стать независимым. Сангхак был благодарен за то, что юноша поделился с ним первым тем, что было у него в сердце.

– Хен, тебе не кажется несправедливым, что приходится работать на чужой плантации, хотя это такой тяжкий труд? Я собираюсь заняться бизнесом. Я хочу накопить деньги и разбогатеть. Знаешь, если прогуляться по центру Гонолулу в выходной день, можно увидеть несколько потенциальных возможностей. Корейские ученики планируют делать в школе и продавать на рынке кожаную обувь. Мы можем делать заказ у них и продавать сами. Посмотри на бригадира на плантации и других богатых людей здесь. У каждого, и взрослого и ребенка, есть хотя бы одна-две пары кожаной обуви. Я обрыскал весь город в воскресенье, и отдельного магазина, где можно купить хорошую обувь, не нашел. Кроме магазина обуви ручной работы Мацумото, которым управляют японцы. Даже там продают только взрослую мужскую обувь. А качество, похоже, хуже, чем то, что делают наши ученики.

Сангхак был поражен словами Чансока. Было удивительно, что он, работавший ночи напролет, совмещавший труд с учебой, строил столь сложные планы на будущее.

– Как я это потяну, если никогда в своей жизни не занимался бизнесом?

Сангхак был благодарен Чансоку за предложение бросить работу на плантации и открыть собственное дело, но не был уверен в себе. У него не имелось ни сбережений, ни стремления разбогатеть. Его устраивали деньги, которые он получал как рабочий на плантации, плюс то, что ему платили за подработку с бумагами дважды в неделю. Все вместе это составляло примерно тридцать долларов в месяц. Заплатив шесть долларов за еду и два за стирку, Сангхак оставался с двадцатью двумя. После того как он отдавал еще пять долларов ежемесячно церкви на выпуск газеты и на зарплату учителям корейского языка, оставалось семнадцать. За вычетом прочих расходов ему удавалось сэкономить семь-восемь долларов в месяц. У него не было семьи, которую нужно было содержать. Все, что он хотел сделать, это скопить денег и поехать домой. На родине у него остались старший женатый брат, а еще два младших брата.

Сангхак женился на женщине, выбранной его родителями, давным-давно, предварительно даже не встретившись с ней. От нее у него был сын. Она назвала мальчика Сеуком. После рождения Сеука женщина сильно болела и умерла с наступлением следующего года. Преждевременная кончина не дала вырасти серьезным чувствам между супругами. Сына, которого только что отняли от груди, воспитывали старший брат Сангхака и его жена. Он и скитался в поисках заработка несколько лет, но не сильно преуспел, и даже когда он вернулся в родной город, удача не была на его стороне. Глядя на своего сынишку, Сангхак чувствовал разочарование и безысходность. Брат был так же беден, как он сам, но другого выхода Сангхак не видел. И он не знал, есть ли у них средства к существованию.

После приезда на Пхова он два раза пытался связаться с братом. На этом все. Он понятия не имел, доставлено ли брату письмо и деньги, которые он отправил с миссионерами. Время шло, но Сангхак все не мог накопить достаточно, чтобы вернуться на родину. Новости приходили от случая к случаю, словно шум волн в далеком море. В основном плохие. Радостных вестей почти не было. В какой-то момент Сангхак уже не хотел их слушать. Ему иногда снилось, как сын плачет в одиночестве. Это был крик, который никак нельзя было утишить. Он держал ребенка на руках и плакал вместе с ним. Когда Сангхак открывал глаза, пустая комната была наполнена лишь шелестом пальмовых листьев, покачивающихся на ветру.

Из уст Сангхака непроизвольно вырвался вздох, когда он вспомнил свои долгие отношения с Чансоком. Молодой человек был добрым и глубоким, а кроме того, трудолюбивым и честным. Чем больше Сангхак о нем думал, тем яснее понимал, что Чансок – человек без недостатков. И отношения, которые сложились между ними за семь лет совместной жизни в лагере, были исключительными. Временами Чансок был ему как младший брат, а иногда – как надежный друг, на которого можно было с легкой душой положиться во всем. Сангхака мучало то, что такого человека, как Чансок, пришлось трусливо кормить словом «судьба». Он чувствовал, что сделал что-то непростительное.

Чансок хмурился: ему показалось, что голова вот-вот взорвется. Он не мог оторвать ее от подушки и задавался только одним вопросом: где он умудрился так напиться? Чансок припомнил, как ходил по барам, смеялся и болтал со множеством людей, с которыми даже не был знаком. Похоже, приближался полдень: солнечный свет проник вглубь комнаты. Запахло едой. Чансок почувствовал подступающую тошноту. Он вообще смутно помнил, чем закончилась прошлая ночь.

Он грубо сорвал с Наен одежду. Наен вскрикнула всего раз и тут же замолчала. Чансок прикасался языком к ее губам, груди и мягким плечам. Облизывал и покусывал ее тело словно животное, а затем сильно и глубоко толкнулся внутрь. Что-то горячее вырвалось из его нутра и лилось бесконечным потоком. Наен дрожала.

Когда утром он проснулся от жажды, Наен лежала рядом с ним. Даже после свадьбы им было достаточно неловко вместе. Когда Чансок увидел рядом обнаженное тело Наен, он горько пожалел обо всем. Только тогда ему пришла в голову мысль, что они с Канхи стали совершенно чужими людьми. Воистину бессердечная. Как можно было принять такое решение, не поинтересовавшись мнением остальных? Сколько бы Чансок ни думал об этом, он не мог понять Канхи. Чем больше он ломал голову, тем крепче стискивал Наен. Теперь он совсем не хотел видеть и Сангхака. Он больше не доверял другу. Перед глазами Чансока стояло лицо Канхи в день свадьбы. Теперь она была женой Сангхака.

Наен прекратила уборку и посмотрела в зеркало. Ее щеки казались краснее, чем вчера, – как у смущенной новобрачной. Ее первая брачная ночь получилась странной. От одной мысли об этом ее лицо покрывалось румянцем. Наен почувствовала, как рука Чансока снова крепко обхватила ее. Она подумала о том, как он горячо ласкал ее тело, проходясь по шее и плечам, ее лицо вновь запылало.

– Я был пьян… Извини.

Это были первые слова, которые Чансок произнес, открыв утром глаза. И они прозвучали так, будто он до сих пор не был готов признать ее своей женой. Как можно говорить такое? «Извини» – после брачных обетов? Наен не было так плохо даже тогда, когда она узнала, что ее свадебное платье готовилось для Канхи.

Наен вспомнила женщину, которая помогала ей с подготовкой к церемонии. Она тараторила, словно завидуя невесте:

– Наш холостяк Чансок попросил меня сшить его специально для своей невесты. Я хороша в этом деле, и тем не менее европейское свадебное платье шила в первый раз, поэтому внесла некоторые изменения. Вы, должно быть, будете счастливой женой. Никогда еще не было здесь невесты по фотографии, которая выходила бы замуж в таком платье. Ах, вот бы мне такое!

Когда Наен впервые увидела платье, она тут же вспомнила наряд свахи с Пхова. Это было самое красивое платье, которое она когда-либо видела. Но свадебное платье было несравненно роскошнее и ослепительнее. Она была просто поражена тем, насколько тщательно Чансок готовился к бракосочетанию. Дело было не только в платье. Красочного постельного белья и косметики, купленных в китайском магазине, было достаточно, чтобы напомнить ей о богатом детстве.

– Говорят, что он и этот дом тоже купил в прошлом году. Это правда? – спросила женщина, одевающая Наен.

– Мы еще не обсуждали этого… – ответила Наен, стараясь скрыть волнение.