СЛОВО «КЛУБ» БЫЛО ПОНЯТНО и Даниелю, и всем остальным членам Королевского общества, помнящим, как они в голодные студенческие времена скидывались на еду или, чаще, на выпивку. На университетском жаргоне это называлось «составить клуб». В конце шестидесятых нередко можно было услышать, как мистер Пепис предлагает Джону Уилкинсу «составить обеденный клуб», что подразумевало ту же складчину, только с большими деньгами и лучшим результатом.

За годы, которые Даниель провёл в Америке, спонтанные пирушки мистера Пеписа растянулись во времени, став регулярными, но сжались в пространстве, получив неизменный адрес. Даниель затруднялся в такое верить, пока Роджер не заманил его в «Кит-Кэт». Войдя туда, Даниель с порога воскликнул: «Так бы и объяснили!» – ибо сразу понял, что это усовершенствованный вариант кофеен, в которых все проводили время двадцать лет назад. Главное отличие состояло в том, что сюда пускали не каждого, что почти исключало откусывание ушей и дуэли.

Их новый клуб не походил на «Кит-Кэт». Цель была иная, члены (за исключением Даниеля) весьма разнились с приятелями Роджера, а место для встреч выбрали ещё более тёмное и с ещё более низким потолком.

Однако есть нечто, роднящее все клубы без изъятия.

– Первый пункт повестки дня: уплата взносов, – объявил мистер Тредер, вытаскивая из жилетного кармана заранее припасённую монету и бросая её на каменную крышку двадцатитонного саркофага.

Все вытаращили глаза: это был фунт стерлингов, то есть серебряная монета, и к тому же новёхонькая. Заплатить ею взнос было всё равно что с невозмутимым видом прогарцевать по Гайд-парку на единороге.

* То есть частных денег, или «токенов», которые до появления в Британии официальных медных денег служили основным средством расчёта в лавках и кабаках.

Даниель положил пиастр. Мистер Кикин – голландскую серебряную монету. Мистер Орни присовокупил золотую гинею. Анри Арланк вывернул кошель и высыпал полпинты медяков*. Почти все их заранее дал ему Даниель, о чём прочие члены клуба, вероятно, догадывались.

Даниель настоял, чтобы гугенота-привратника включили в клуб, поскольку теоретически тот мог быть намеченной жертвой взрыва. Мистер Тредер в пику ему предложил установить высокие взносы. Мистер Орни поддержал Тредера из соображений практических: ловить преступников – дело дорогостоящее. Кикин был готов на любые траты, лишь бы доказать царю, что не жалеет сил и средств на поимку злодеев, спаливших его корабль. В итоге Даниелю пришлось платить много и за себя, и за Арланка.

Мистер Тредер открыл деревянную шкатулку, обитую красным бархатом, вынул весы и положил на одну чашку голландскую монету, а на другую – бронзовую гирьку, которая, если верить выгравированной на ней устрашающей надписи, являла собой платоновский идеал того, сколько должен весить фунт стерлингов по сэру Томасу Грешему. Мистер Орни счёл это сигналом, чтобы приступить к чтению протокола предыдущего заседания, которое состоялось в особняке Кикина на Блек-бой-аллее две недели назад.

– С разрешения членов клуба я выпущу пустые разглагольствования и кратко суммирую педантические…

– Правильно! – крикнул Даниель, пока мистер Тредер не успел возразить.

Напрасное опасение: мистер Тредер, высунув язык, взвешивал испанскую монету, и его глаза только что не вылезли по-рачьи на стебельках.

– Итак, остались лишь два пункта, достойных упоминания: беседа с дозорным и рассуждения доктора Уотерхауза о механизме адской машины. Итак, по порядку: мы опросили мистера Пайнвуда, дозорного, ставшего свидетелем взрыва в Крейн-корте. Упомянутый мистер Пайнвуд был нанят либо как-то иначе убеждён устным высказыванием мистера Тредера, заключавшим в себе чрезвычайно двусмысленный и до сих пор остающийся предметом горячих споров посул…

– В протоколе действительно так записано?! – Мистер Тредер в притворном изумлении поднял взгляд от весов.

– Полагая, что будет вознаграждён, мистер Пайнвуд устремился за портшезом, преследовавшим мистера Тредера и доктора Уотерхауза непосредственно перед взрывом, – продолжал мистер Орни, довольный, что сумел задеть мистера Тредера за живое. – Мистер Пайнвуд сообщил нам, что бежал за портшезом до Флитского моста. Там носильщики остановились, поставили портшез, схватили мистера Пайнвуда…

– Можно не продолжать, мы все слышали, – буркнул мистер Тредер.

– И бросили его во Флитскую канаву.

Каждый из присутствующих нервно сглотнул.

– Были собраны средства для лечения чирьев мистера Пайнвуда и вознесены молитвы по поводу других его симптомов, в том числе ранее медициной не описанных. Некоторые внесли больше и молились горячее, нежели другие.

Куда портшез отправился дальше, можно только гадать. Доктор Уотерхауз немедленно предположил, что портшез свернул в проулок, из которого появился на его глазах чуть ранее. «Я убеждён, – сказал доктор Уотерхауз, – что злоумышленники узнали о нашем приезде загодя и намеревались следовать за экипажем мистера Тредера через Ньюгейт в Сити; то, что мы свернули от Флитской канавы в Крейн-корт, стало для них неожиданностью». Члены клуба заспорили, связан ли вообще портшез с адской машиной; я заметил, что глупо следовать в такой близости от повозки, которая вот-вот взорвётся, и что в портшезе ехала предприимчивая куртизанка. Мистер Тредер обиделся на предположение, что потаскуха (как он выразился) усмотрела в нём потенциального клиента; лица остальных членов клуба выразили насмешливое удивление таким ханжеством…

– Предлагаю выбрать нового секретаря для чтения протоколов, – перебил мистер Тредер. – Мсье Арланк, что бы я ни говорил о нём прежде, немногословен, исполнителен, грамотен. Если он возьмёт на себя эту обязанность, я готов платить за него взносы.

Последние слова прозвучали невнятно, поскольку, говоря их, мистер Тредер коренными зубами закусил английскую гинею.

– Мистер Тредер, – изрёк мистер Орни, – если вы проголодались, то по дороге к Яме Чёрной Мэри, а также в Хокли, есть трактиры, куда мы можем переместиться. Моей гинеей вы не насытитесь.

– Она не ваша, а клуба, – ответил мистер Тредер, разглядывая отметины от зубов, – и не гинея, пока я этого не скажу.

– Вы её уже взвесили, зачем ещё и надкусывать? – Мистер Орни, несмотря на свою досаду, был явно заинтригован.

– Гинея настоящая, – объявил мистер Тредер. – Продолжайте свой вздорный рассказ.

– Короче, моя гипотеза, что портшез ни при чём, невольно спровоцировала маловразумительный экскурс в область часовых механизмов; по крайней мере, таким он предстаёт в моих записях.

– Здесь ваши записи, в виде исключения, точны, – заметил мистер Тредер.

– Протестую! – воскликнул Даниель. – Речь была вот о чём. Мистер Орни сказал, что подложить адскую машину в повозку, а затем следовать за ней, зная, что взрыв произойдёт с минуты на минуту, – безумие. На это я возразил, что нам неведомо, насколько злоумышленник разбирается в часовых механизмах. Умелый часовщик настроил бы машину правильно, более того, знал бы, насколько часы будут спешить или отставать в тряской повозке холодным днём.

– Значит, в портшезе был не часовщик! – заключил господин Кикин.

Мистер Тредер хихикнул, полагая, что русский сострил, однако Даниель видел, что Кикин на его стороне и говорит серьёзно.

– Да, сэр. Адскую машину, я полагаю, установили люди, плохо знакомые с её устройством. Они планировали, что она сработает много позже, спустя часы или даже дни, и взрыв в Крейн-корте стал для человека в портшезе почти такой же неожиданностью, как для нас с мистером Тредером.

– Всем понятно, что взрыв произошёл несвоевременно, – сказал мистер Тредер, – так что ваша гипотеза имеет хотя бы налёт правдоподобности.

– Но проку от неё никакого, – отрезал мистер Орни, – поскольку мистер Пайнвуд оказался с головой в дерьме, и мы ничего больше о портшезе не знаем.

– Не согласен! Это указывает направление поисков. У вас на верфи адская машина взорвалась согласно планам злоумышленников – среди ночи. В повозке мистера Тредера – преждевременно. Я полагаю, что часы ушли вперёд от тряски холодным днём, но сохранили точность в неподвижном корабельном трюме. Отсюда можно вывести, какого рода механизм использовался, и таким образом вычислить изготовителя.

– Поэтому мы в Клеркенуэлле, – кивнул господин Кикин.

– И каков результат ваших изысканий? – спросил мистер Орни.

– Спросите у фермера в апреле, какой урожай принесли семена, посеянные неделю назад. Я надеялся, что отыщу в Крейн-корте заметки и опытные образцы мистера Роберта Гука. Он одним из первых взялся за определение долготы при помощи часов и лучше других знал, как влияет на них тряска и смена температуры. Увы, наследие мистера Гука выброшено на свалку. Я обратился в Королевскую коллегию врачей и к милорду Равенскару.

– Почему к ним, скажите на милость? – удивился мистер Тредер.

– Гук строил Коллегию врачей на Уорик-лейн и расширял особняк милорда Равенскара. Он мог разместить там что-то из своих вещей. Мои запросы остались без ответа. Я удвою усилия.

– Поскольку мы, как вижу, перешли к следующему пункту, – сказал мистер Тредер, – прошу вас, мистер Орни, поведать нам о ваших изысканиях в области упаривания мочи.

– Доктор Уотерхауз уверил нас, что для получения фосфора, использованного в адских машинах, требовалось упаривать мочу в огромных количествах, – напомнил мистер Орни.

– Описание было более чем красноречиво, – заметил мистер Тредер.

– Делать это в Лондоне затруднительно…

– Почему? Лондон бы не провонял мочой сильнее, нежели сейчас, – съязвил господин Кикин.

– Внимание привлекла бы не вонь, а необычность такого занятия. Итак, мочу, скорее всего, упаривали в деревне. Следовательно, кто-то возил мочу оттуда, где её много, то есть из города, например из Лондона, туда, где её можно упаривать незаметно.

– Надо расспросить золотарей!

– Превосходная мысль, господин Кикин, и мне она пришла много раньше, – отвечал мистер Орни. – Однако я живу далеко от нижнего течения Флит, куда золотари слетаются каждый вечер, как мухи, дабы опорожнить свои бочки. Поскольку мсье Арланк обитает в двух шагах от упомянутой канавы, я перепоручил дело ему. Мсье Арланк?

– У меня не было времени… – начал Анри Арланк, но его тут же заглушил возмущённый ропот других членов клуба. Гугенот мужественно демонстрировал галльское самообладание, пока этот парламентский базар не смолк. – Однако мировой судья Саутуарка преуспел в том, что не удалось мне. Вуаля!

Арланк небрежным движением выложил на крышку гроба памфлет. Обложка была напечатана таким крупным шрифтом, что Даниель, не доставая очков, разобрал в свете свечи: «ПРОТОКОЛЫ СЛУШАНИЙ И РЕШЕНИЙ ВЫЕЗДНОЙ СЕССИИ СУДА ПО ГРАФСТВУ СУРРЕЙ».

Дальше шли буквы помельче, но господин Кикин наклонился и прочитал вслух:

– «ПОЛНЫЙ и ПРАВДИВЫЙ отчёт о самых удивительных, зверских и чудовищных ПРЕСТУПЛЕНИЯХ, по справедливости НАКАЗАННЫХ мировым судом с пятницы 1 января по субботу 27 февраля лета Господня 1713/14».

Господин Кикин весело подмигнул Арланку. Памфлеты продавались на каждом углу, следовательно, некоторые – и даже многие! – их покупали. Однако ни один грамотный человек не признался бы, что читает подобного рода литературу. Приличные люди делали вид, что её просто нет. Арланку не след было такое приносить, а Кикину – веселиться. Ох уж эти иностранцы!..

– Простите, мсье Арланк, я не имел… э… удовольствия ознакомиться с данным опусом, – сказал мистер Тредер. – Что там написано?

– Здесь излагается дело мистера Марша, который, проезжая декабрьской ночью по Ламберт-роуд, был остановлен тремя молодыми джентльменами, вышедшими из непотребного дома на Сент-Джордж-филдс. Молодые люди были так возмущены вонью, исходящей от повозки мистера Марша, что, выхватив шпаги, вонзили их в лошадь мистера Марша, и та околела на месте. Мистер Марш принялся звать караул. На его крики из ближайшей таверны выскочили посетители; они и схватили негодяев.

– Какие отважные пьянчуги!