Она хочет поднять руку, пошевелиться, но тело будто онемело. Сил нет. Магии нет! Успокоив дыхание, она пробует пошевелить пальцами и если не вызвать заклинание, то хоть ощутить дыхание ветра, движение воды, прохладу на кончиках пальцев. То, к чему она привыкла с детства. И постепенно эти ощущения возвращаются. Магия всё ещё в ней.

Опять хриплый голос, вспыхнувший негодованием, будто чиркнули спичкой:

– В Академии всегда есть страж на посту. Печати не нарушены. Но на неё всё равно напали! И теперь вы валите всё на меня?!

– Значит, вы плохо выполняете свою работу. Между прочим, вы обещали всяческую поддержку, а Николай уверял, что с вами студенты в безопасности…

Как монотонный серый дождь по стеклу. Слова сливаются в холодные струи, от них начинает болеть голова. Она хочет крикнуть, чтобы вернулся хриплый голос. Но губы еле шевелятся, даже дышать тяжело. Рядом раздаются шаги, и шёлковое тепло касается кожи.

– Как она? – В хриплом голосе появляется тепло.

– Какая забота с вашей стороны, не ожидал от стража, – второй голос приближается.

Повисает тишина, но от близости первого голоса она наполняется ощущением, будто рядом горит костёр, с которого сыпятся искры.

Второй голос продолжает:

– Временная слабость, небольшая кровопотеря. Не смотрите так на меня, Ард. От вашего взгляда я не истлею, как бы вам ни хотелось.

– Когда она придёт в себя?

– Вам не терпится устроить допрос? Увы, придётся дождаться утра. Ард, да имейте совесть! Какие сигареты в лечебнице?

– Да не собирался я! Значит, до утра? Мне есть чем заняться.

– Как и мне.

Голоса удаляются. И почти сразу накатывает тяжёлое забытьё.

Кристина просыпается от напева «Пьяного матроса». Вместо вчерашней одежды – голубая больничная сорочка. Яркий свет солнца из окна заставляет прищуриться, и Кристина приподнимается на продавленной подушке, чтобы оглядеться.

По полу под воздействием простого заклинания скользит швабра. Около стола напротив кровати суетится молодой лекарь в тёмно-синем халате. Он немного сутулится из-за своего высокого роста и, напевая, расставляет баночки на подносе и пританцовывает. Пахнет спиртом и лекарственными травами. Кристина негромко здоровается:

– Доброе утро.

Лекарь оглядывается и широко улыбается:

– О, ты проснулась. – Он немного картавит и щурится одним глазом. Из-под рукава медицинского халата подглядывает татуировка в виде алхимического символа: два треугольника, пересечённые линиями, но детальнее рассмотреть не удаётся.

– А можно мне в туалет? – Кристина неуклюже садится, морщась от того, как тяжело даётся каждое движение: тело будто свинцом налилось. Кожа зудит, будто налетели комары и искусали, пока она спала. – И когда я могу вернуться к занятиям?

Она не знает, сколько времени прошло. Ночь? Несколько? Сколько занятий она пропустила? И когда приходили голоса? Кажется, вечер, когда Кристина вышла от Ады и Андрея, прошёл так давно, что все события стёрлись из памяти. А отец знает? А Лиза? Телефон! Кристина хватает его и, сосредоточившись, выхватывает дату. С удивлением понимает, что всего-то ночь прошла. Но оставаться в больнице нет никакого желания.

Она хочет ворваться в оранжерею, создать брызги, соткать из потока воды замысловатые фигуры, да хоть заглянуть в их с Адой мастерскую!

– После палаты сразу направо. – Лекарь кивает и добавляет: – И я позову врача.

Он выходит, оставив её наедине с тишиной и белизной палаты, от которых мутит. Кристина сомневается, что сможет уйти куда-то дальше коридора, но просить о помощи не собирается. С трудом дойдя до туалета и ванной, она несколько минут тратит на то, чтобы вовсю наиграться с потоком воды из крана: та покорно принимает разную форму, разлетается в стороны и собирается обратно.

Кристина поднимает взгляд в зеркало и удивляется: на неё смотрит бледная тень. Вид уставший, как после первой сессии, под глазами круги, а на плече что-то темнеет. Чуть спустив сорочку, она долго изучает след, будто по коже размазали намоченный водой уголь. Так Лиза мазала пальцы на фотосессии прошлой осенью. Надавив пальцем, Кристина ойкает от неприятной боли – как от укуса осы. Чёрт. Это что, оставили тени? Или ей ввели лекарство?

Образы из прошлой ночи возвращаются и оседают пеплом в мыслях, а с ними возвращается и липкий страх. Кристина отшатывается, отражение вторит ей. Нет-нет, это всё не с ней! Это не её хватали и лишали воздуха!

Вырваться. На воздух, на волю, куда угодно – подальше от больницы и мерзкого запаха лекарств. Отчего-то именно он напоминает о встрече с тенями. Накатывает слабость, кружится голова. Кристина возвращается в палату и, насколько может, быстро осматривает тумбочку и койку в поисках одежды, но не находит. Оборачивается, когда слышит шаги: к ней заходит долговязый лекарь вслед за главным врачом Академии – Кристина припоминает, что её зовут Верой, на первом курсе она помогала избавиться от ожогов после неудачного эксперимента с паром. А вот за ней входит незнакомка в белом халате, накинутом поверх элегантного небесно-голубого костюма.

Вера – невысокая и крепкая, волосы заколоты под белоснежную косынку – приветствует и спрашивает о самочувствии, просит сесть на койку и начинает осмотр. Её пальцы сухие и какие-то… требовательные. Кристина не любит чужих прикосновений, и ей хочется отвернуться, но не даёт покоя след на плече. Показывая язык и приспустив с плеча сорочку, Кристина изучает незнакомку: она не походит на лекарку и почему-то напоминает дружелюбную кошку, которая будет мурлыкать и унимать боль. В ушах покачиваются серьги-бабочки, которые отвлекают от неприятных ощущений.

– Ты помнишь, что с тобой произошло? – Голос Веры такой же сухой, как и её руки, щупающие странные следы.

Кристина не любит лечебницы и не верит в убеждения лекарей, – поэтому она коротко кивает. Стерильность палаты и белые стены давят, через окна, немного задёрнутые шторами, проникает редкий дневной свет.

– Стас, приготовь лекарство, – распоряжается Вера и, не спросив разрешения, закатывает рукав сорочки Кристины, чтобы померить давление.

Кристина прикрывает глаза. Нет-нет, пусть уберут эти руки! Вот так – без спроса, без объяснений, без её согласия – она не хочет. Хотя бы простая вежливость! Но не спорит, надеясь, что процедуры закончатся быстро и можно уйти. Чувствует, как сжимается предплечье, а потом выходит воздух. Вера убирает тонометр.

– Пульс в порядке. Но надо ввести лекарство. Это не больно.

Какая глупая ложь. Всегда больно.

– Кристина, – к ней вдруг обращается эта кошка, – меня зовут Соня, я из Управления по делам магов. Я здесь, чтобы помочь. Мы все очень обеспокоены тем, что с тобой произошло, но ты помнишь хоть что-нибудь? Это были тени?

– Наверное. – Кристина почти отдёргивает руку, когда Стас передаёт Вере шприц. – Свет погас… и так холодно. Ай!

Лекарство болезненное, и Кристина быстро убирает руку, как только Вера перевязывает место укола. Сейчас она ощущает себя отчаянно одиноко, отрезанная от остального мира стенами палаты.

– Ну, не капризничай, – ворчит Вера. – Скоро завтрак принесут, поешь, вон худая какая.

Соня присаживается на край койки и смотрит с сочувствием. Кажется, и правда приласкает и успокоит. «Не надо, – проносится в голове. – Не надо меня трогать». Скажи она это вслух, окончательно покажет себя капризным ребёнком.

– Пойми, это важно. Мы думаем… – Соня осекается и хмурится. – Ты кого-нибудь видела?

– Там было темно. Но я видела зелёные вспышки.

– Это было какое-то заклинание? Или фейерверк? – Соня всё-таки кладёт ладонь поверх её, прикосновение тёплое, но опять – чужое.

Наверное, надо вспомнить. Зелёные вспышки… как перед Академией, когда накладывали печати. Кристина хмурится, и какое-то странное чувство заползает под кожу и тянет.

– А разве не стражи занимаются расследованием?

– Всё так. – Соня кивает, и серьги-бабочки покачиваются в ушах. – Но я бы хотела больше узнать, что ты видела или чувствовала. Подумай, откуда взялась зелёная вспышка? Кто-то оказался рядом? Но тебя нашли твои друзья.

Образы бьют волнами и накрывают с головой. Утягивают прочь. К ней будто возвращается мрак с запахом дыма, а пульсация на плече усиливается, и голова кружится, и тьма кусается…

Соня обхватывает её запястья в желании успокоить – наверное? Иначе почему? Но Кристина чувствует угрозу – ведь так же её касались тени. Нет, не так же, конечно! Но паника слишком густая, ладони холодеют, и хочется отстраниться от всех! Кристина вскакивает на кровати, прижимаясь спиной к шершавой холодной стене, отгоняя воспоминания о том, как её пытались куда-то утащить. Тело всё ещё болезненно слабое, но злость помогает – на себя, на эту больницу, на укол, в конце концов! Кристина старается, чтобы слова звучали твёрдо:

– Только посмейте до меня дотронуться.

– Милая, тебе никто не хочет причинить вреда. – Соня поднимается и подходит ближе, протягивает руку. – Мы здесь, чтобы защитить тебя.

– Я могу сама себя защитить!

Поднимается вихрь, который пахнет морем. Он сметает со стола пробирки и склянки. Лёгкие кружевные занавески рвутся с карнизов, вздымаясь парусами. Соня отшатывается и запахивает разметавшиеся полы халата. Вера спохватывается, и из пола вырастает каменный щит, окружая их троих.

Кристина аккуратно спускается на холодный пол. Ещё влажный после уборки, он холодит босые ступни. Волосы путаются и липнут к лицу от бурного ветра.

Дышать. Выбраться из клетки больницы.

И всё же магия ещё не до конца ожила. Вихрь срывается с рук, крушит всё вокруг в последнем порыве… и опадает безмятежным бризом. Кристину шатает. Ей хочется осесть на пол, но это непозволительная слабость.

В коридоре слышны быстрые шаги, и через мгновение в палату заходит Кирилл. Замирает и медленно оглядывается. Под его высокими шнурованными ботинками хрустят осколки разбитых банок. Решительные и быстрые движения, а чёрная рубашка навыпуск над тёмно-серыми брюками. Форма стража как никогда ему идёт. Он смотрит на Кристину, но обращается вроде как ко всем:

– У вас, я смотрю, тоже доброе утро. Как самочувствие после теней?

Каменный щит тут же осыпается комьями земли на белоснежный пол. Отвечает Соня:

– Кирилл, рада тебя видеть. Я хотела узнать, что случилось в Академии, пока тебя не было. – Кристина не совсем понимает тон, но видит, как Кирилл поджимает губы. Он бросает на каждого короткий взгляд и поворачивается к Кристине. Подходит, не обращая внимания на стекло под ногами. И протягивает руку, обтянутую кожей перчатки:

– Я спрашивал не у вас. Кристина, ты в порядке?

Она чувствует, как краска заливает лицо. Теперь её вспышка гнева кажется дуростью. Но она не может отказаться от его крепкой руки. Опершись на неё, Кристина переводит дыхание и неловко объясняет:

– Я пыталась вспомнить… и меня унесло. Я видела зелёные вспышки… похоже на печати. Наверное. Но я не уверена.

– Это дело стражей. – Кирилл заглядывает в глаза, и только теперь до Кристины доходит, что он же вернулся из мира теней! И почему у него такое выражение лица? Похоже на затаённый страх, так отец порой смотрел на Лизу, когда она в раздражении уезжала в закат.

– Верно. – Соня подходит к ним, и теперь от её пристального взгляда неуютно. – Но Яков очень заинтересован в том, чтобы мы разобрались вместе.

– Ой, хватит, а. Скорее уж, ты хочешь выслужиться.

– О, тебе известны мои желания? – Соня не сердится, скорее усмехается.

– Кирилл Романович, – голос Веры звучит с плохо скрываемым раздражением, которое скрипит, как дурно настроенное пианино, – успокойте её, и пусть она отлежится несколько дней. Вы посмотрите, какая бледная! И что тут устроила!

Неосознанно Кристина хватается за предплечье Кирилла, стискивая ткань рубашки. Ей кажется, что он вздрагивает.

– Я хочу на воздух, – она старается, чтобы это звучало не капризом, а просьбой.