– Ларри, ты говоришь такие глупости. Если бы тебя сейчас слышал посторонний человек, он бы мог подумать, что ты говоришь серьезно.

– Я говорю серьезно. Не важно, мои издатели будут в восторге от скандала. «Известный романист погиб от рук матери. „Я это сделала, потому что он мучился“, – призналась она».

– Ларри, ты можешь помолчать? – не выдержала мать. – Как же ты меня расстраиваешь.

– Пикник – это твоя идея.

– Но крыша Министерства авиации… – начала она.

– Довольно, – взмолился он. – Если ты еще раз произнесешь эти слова, я закричу. Одна надежда, что их всех там убило молнией.

Тем временем дорога вывела на самый верх прибрежных скал. Потемнело, как в сумерки, а порывы ветра раскачивали дождевую завесу так, что за несколько шагов невозможно было ничего разглядеть. От золотых вспышек молний и оглушительных раскатов грома прямо над головой мать и Марго взвизгивали от страха. И тут мы прокололи вторую шину.

– Ну вот и всё, – философски заметил Джек, съезжая на обочину.

Повисло короткое молчание.

– Что значит «всё»? – поинтересовался Ларри. – А поменять колесо слабо́? Может, вы там не заметили, но нас поливает дождь.

– Нет, – последовал короткий ответ, а уже затем пояснение: – У нас только одна запаска.

– Одна запаска? – Ларри словно не верил собственным ушам. – Боже! Какая организация! Какое планирование! Если бы Стэнли вел себя подобным образом, он бы до сих пор искал Ливингстона!^[5]

– Ничего не могу поделать, – сказал Джек. – Мы уже использовали запаску. Никто не ждет двух проколов подряд.

– Быть готовым к неожиданностям – в этом и заключается искусство жизни.

– Вот тебе неожиданность, – вступила Марго. – Если ты такой умный – давай!

– Даю, – неожиданно для всех сказал Ларри. – Когда ты окружен болванами, остается надеяться только на себя.

С этими словами он не без труда вылез из машины.

– Ты куда, дорогой? – спросила его мать.

– Туда. – Он показал пальцем. – Видите человека в поле? Не спрашивайте меня, что он там делает под проливным дождем. Небось деревенский дурачок. Но, возможно, я смогу у него узнать, где находится ближайший коттедж или гостиница с телефоном. Мы туда пойдем пешком и вызовем аварийку.

– Как ты все здорово придумал, – восхитилась мать.

– Я бы так не говорил. Просто когда ты со всех сторон окружен глупостью, любое логичное решение покажется гениальным.

Он пошел по дороге, а я направился следом, не желая ничего пропустить.

Мы подошли к полю. Вдали мужчина прохаживался между посадками, что-то весело насвистывая себе под нос. Плечи он закрыл от дождя мешковиной, а голову – еще одним мешком. Время от времени он нагибался, внимательно разглядывал росток, а затем его выдергивал. Может, и правда деревенский дурачок. Мы к нему направились между посадками. Мокрая земля липла к подошвам, как черная патока, и вскоре мы уже тащили на себе по пять лишних фунтов на каждом ботинке.

– Мой костюм уже весит восемьсот фунтов, да еще башмаки… у меня сейчас случится инфаркт, – отдувался Ларри.

– Эй, привет! – закричал я мужчине издалека.

Он разогнулся и поглядел на нас, грязных, заливаемых водой.

– Добрый день! – откликнулся он.

– С такой метеорологической историей, казалось бы, английский язык должен как-то модифицировать приветствия, – сказал мне Ларри. – Разве не абсурд говорить «Добрый день», когда и Ной не рискнул бы отправиться в плавание?

Когда мы приблизились, Ларри включил все свое очарование, насколько это позволял его смехотворный вид:

– Извините, что побеспокоил вас. У нас сломалась машина. Не будете ли вы так добры сообщить нам, где находится ближайший телефон, чтобы вызвать аварийную службу?

Мужчина внимательно нас разглядывал. У него были голубые глазки с огоньком и ястребиный нос, а лицо напоминало румяное осеннее яблоко.

– Телефон? – переспросил он. – Здесь нет телефона. Нельзя вызвать, нет телефона.

– Это я понимаю, – терпеливо покивал Ларри. – А где находится ближайший?

– Ближайший? Ближайший… Дайте подумать… Я давно никуда не звонил… Джефф Роджерс живет в том конце долины, но у него телефона нет… и у миссис Чарльтон, которая живет вон там… Лучше всего, сэр, вам дойти до перекрестка, а потом направо. Увидите – «Бык»… это паб, и у них есть телефон… по крайней мере прошлой весной, когда я туда заглядывал, был.

– Понятно, – сказал Ларри. – А как отсюда добраться до перекрестка?

– Хорошая прогулочка, сэр, – сказал мужчина. – Добрых три мили.

– А нельзя ли поточнее?

– Хорошая прогулочка, все время в гору.

– Это не так важно, – заверил его Ларри. – Но нам нужны точные указания…

– Дам-ка я вам Молли, – сказал мужчина. – Так будет быстрее.

– Мне как-то неудобно беспокоить вашу жену…

Слова Ларри были встречены взрывом смеха.

– Жену! Жену! Вот уж насмешили, сэр. Молли мне не жена, это моя лошадь.

– Вот как. Вы очень добры, но я уже давно не ездил верхом, к тому же у нас сегодня был неудачный опыт с лошадью.

– Нет-нет. Не верхом, а на двуколке.

– Ясно, – сказал Ларри. – Но тогда как мы ее вам вернем?

– Да не беспокойтесь, сэр. Просто закрепите получше поводья, и она сама придет домой. Она всегда ко мне приходит. Ничем не хуже жены, сэр, и пусть моя старушка не обижается. Если я в пабе перебираю, они меня кладут в двуколку, и Молли без лишних слов везет меня домой.

– Сообразительное животное. А в вашу двуколку шесть человек поместятся?

– Да, сэр. Главное, ехать медленно, а если в гору, то двоим лучше вылезти и идти пешочком.

Мы обогнули живую изгородь и за ней обнаружили Молли, покрытую мешковиной, задумчиво жующую что-то в своей торбе. Она была крепко сбитая, как эксмурский пони, только вдвое крупнее. Двуколка красивая, просторная. Мужчина отвязал Молли и протянул вожжи Ларри, а тот поспешил вручить их мне.

– Ты у нас зоолог, вот ты и погоняй, – приказал он.

Мужчина дал нам указания, которые, как обычно в сельской местности, изобиловали путаными деталями: «слева увидите расщепленную молнией ель» или «впереди будет овечье пойло, которое можно обогнуть». Мы заставили его повторить все указания дважды, после чего, наговорив ему добрых слов, залезли в двуколку. Молли, видимо подзамерзшая на приколе у изгороди, с готовностью откликнулась на мои подбадривания и резво затрусила в сторону дороги. Домочадцы встретили нас хохотом, они не верили своим глазам.

– Ты собираешься нас отбуксировать таким образом? – обратился Лесли к брату.

– Нет, – последовал суровый ответ. – Это транспортное средство доставит нас в убежище с телефоном. А если привязать к колесам ножи для пикника и Марго изобразит из себя Боудику^[6], при определенном везении мы переедем какого-нибудь селянина и отрежем ему ноги.

После некоторых препирательств нам удалось убедить домочадцев покинуть мокрый «роллс» и пересесть в такую же мокрую, но мобильную двуколку. Ливень успела сменить морось, что было еще хуже, так как она пробирала до костей. Молли, повернувшая уши назад, чтобы слышать мои похвалы ее сноровке, старательно делала свое дело, и мы ходко продвигались по проселочным дорогам. Через каких-нибудь двадцать минут мы оказались в совершенно незнакомой и необитаемой местности.

– Дорогой, я надеюсь, ты знаешь, куда мы едем, – озабоченно сказала мать.

– Конечно знаю, – отмахнулся Ларри. – Указания хозяина огненными буквами выжжены в моем мозгу. Джерри, возле вон того дуба поворачиваешь направо, а потом второй поворот налево.

Какое-то время мы ехали молча, пока не добрались до перекрестка без дорожного знака. Не успел Ларри дать указание, как Молли уже повернула налево.

– Вот видите! – торжествовал Ларри. – Она со мной согласна. Даже бессловесные лошади сразу чувствуют прирожденного лидера. Ее хозяин наверняка посещает этот паб, так что дорога ей хорошо известна.

Мы углубились в мокрый, сочащийся влагой лес, где на нас хлопали крыльями вяхири и подозрительно пикировали сороки. Дорога петляла среди вымокших деревьев.

– Нас ждет расчудесный деревенский паб. – Ларри потянуло на лирику. – Жаркий огонь в камельке согреет нас снаружи, а горячий виски с лимоном – внутри. Хозяин, скромный крестьянин, будет скакать вокруг, исполняя наши желания, пока мы греемся у камелька…

Тут мы свернули за угол, и Ларри проглотил язык. В пятидесяти ярдах, утопая в грязи, стоял наш «роллс».

У Молли, может, и были недостатки, но где живет хозяин, она знала точно.

Первое плавание

Как бы хорошо ни был подвешен у вас язык, мозг может дать слабину, когда вы попытаетесь описать Пьяцца Сан-Марко в полнолуние, напоминающую раскрытый нарцисс. Дома, словно слепленные из крошащейся пересахаренной нуги, в роскошных коричневых, красных и утонченно-розоватых осенних тонах. Сидишь и, как завороженный, наблюдаешь за фигурками звонарей-мавританцев, появляющихся каждые пятнадцать минут, чтобы ударить в большой колокол кафедрального собора, после чего эхо разнесется по всей огромной площади.

В тот вечер Венеция была необыкновенно хороша, и картину портило только мое воинственное семейство за двумя столами, заставленными питьем и блюдечками с закусками. Идея принадлежала моей матери, а на протяжении всей ее жизни то, что задумывалось как приятный сюрприз, неизбежно оборачивалось фиаско, шаг за шагом приближая ее к тому позорному столбу, который все дети припасли для родителей.

– Могла бы, по крайней мере, предупредить меня заранее. Тогда бы я рискнул жизнью и купил авиабилет. – Мой старший брат Ларри угрюмо разглядывал батарею стаканов, последовательно выставленную перед ним до безобразия счастливым официантом. – Какой в тебя вселился дьявол, что ты купила трехдневный круиз на греческом пароходе? Могла бы еще и на «Титанике»!

– Я подумала, что все будут в восторге. Греки прекрасные моряки, – защищалась мать. – И вообще, это у судна первое плавание.

– Вечно ты кричишь «Волки!» еще до того, как тебе сделали больно, – вставила Марго. – Мне кажется, это была превосходная идея.

– А по-моему, Ларри прав, – неохотно признался Лесли, так как мы не любили соглашаться со старшим братом. – Мы знаем, что собой представляют греческие суда.

– Не все, дорогой, – сказала мать. – Бывают и хорошие.

– Теперь уже ни черта не сделаешь, – мрачно заключил Ларри. – Ты нас приговорила к путешествию на этой чертовой посудине, которую наверняка бы отверг и Старый Мореход^[7] в изрядном подпитии.

– Не говори глупости, Ларри, – отмахнулась мать. – Вечно ты преувеличиваешь. Человек в «Агентстве Кука» очень высоко о нем отзывался.

– Он сказал, что там отличный бар, – радостно подхватила Марго.

– О господи, – пробормотал Лесли.

– И наши языческие души омоют самыми омерзительными греческими винами, – изрек Ларри, – как будто выдавленными из яремной вены верблюда-гермафродита.

– Какая мерзость, – отреагировала Марго.

– Послушайте, – по-настоящему завелся Ларри, – меня вытащили из Франции под дурацким предлогом посетить места юности, на что я по глупости согласился. Я уже сожалею, а мы еще только добрались до Венеции. У меня скоро съежится печень от «Лакрима кристи» вместо хорошего честного божоле. В каждом ресторане вместо стейка «шароле» меня заваливают горами спагетти, этой особой разновидностью ленточных червей.

– Ларри, ну что ты такое говоришь! – не выдержала мать. – Как можно быть таким вульгарным?

Притом что в разных уголках площади играли разные мелодии три оркестра, ни на минуту не умолкали итальянцы и туристы и громко ворковали полусонные голуби, казалось, половина Венеции заинтригованно прислушивается к нашим семейным разборкам.

– На корабле все будет отлично, – успокоила всех Марго. – Мы же окажемся среди греков.

– Именно это Ларри и беспокоит, – мрачно изрек Лесли.