Молчание. Снаружи встревоженный пересвист мелких птиц, сердитый сорочий стрекот, потрескивание льда, и шелест сползающего с ветки снега, а внутри чертова тишина.

– Знаешь, из всего этого есть очень простой выход. Если я здесь и сейчас не получу внятных объяснений, то… вены резать не буду, это глупо. Проще лезвие в живот загнать, или между ребер, слева. Оно длинное, до сердца достанет.

Лезвие и вправду длинное, нож тот самый, которым Михель свинью забил, как нож оказался в доме, Фома не знал, главное, что оружие подходящее. Немного страшно и тошно, еще перед Ильясом неудобно, выходит, что зазря он на смерть пошел, зазря понадеялся, что с Фомы толк выйдет. Нету с него толку, одни проблемы. Теперь вот и с головой не в порядке.

– Молчишь? Ну твое дело, а я все решил, – вынув нож из кармана, Фома положил его рядом, на плоский, обточенный водой и временем камень. Куртку, наверное, тоже лучше снять, Ярви потом пригодится.

– Ее ж из деревни прогонят, – Голос был каким-то другим, про человека Фома бы сказал, что уставшим, а тут… как Голос может устать, если его нету. – Ты помрешь, а ее погонят.

– Зато живой останется. – Фома хорошо помнил то странное, болезненное желание впиться зубами в белую шею, перекусить тонкую синюю жилку, которая тихонечко вздрагивает в такт пульсу. Или нож воткнуть, чтобы на пол дождем капли-бусины, чтобы запах и вкус, горячий, солено-сладковатый, знакомый.

Без куртки холодно, мороз сегодня не сильный, но ощутимый. Отрезвляет. Под какое ребро лучше бить?

– Ни под какое. Успокойся, больше не повторится.

Лезвие впилось в кожу. Теперь ударить посильнее, лучше бы конечно упасть, но Фома не уверен, что сумеет упасть так, как надо. И что хватит решимости исправить ошибку. В прошлый раз было как-то проще, легче, а тут страшно.

– Прекрати истерику и послушай. Ты абсолютно нормален, настолько, насколько может быть нормален возвращенный человек. – Голос почти шепчет, приходится прилагать усилия, чтобы услышать, точнее уловить слова, а это отвлекает. – Собрать личность можно лишь изнутри, а значит, останется что-то и от собиравшего.

– Это ты?

– Это я. Если точнее, я – часть поливалентной структуры, известной людям, как матка. Структурный элемент, внешний модуль – терминов много, вы вообще любите придумывать термины.

Рука устала, нож довольно тяжелый, да и сидеть в одной позе неудобно.

– Убери нож, – попросил Голос. – Мне не хочется, чтобы ты совершил глупость, ты и так сделал их довольно много. Временами твое поведение поражало неадекватностью.

– И где ты сидишь? В голове? Или в груди? В животе?

– Нигде. Физически меня нет. Вернее есть, но… в вашем языке нет подходящих слов, чтобы описать. Я не клещ, который живет в тебе, питаясь твоей плотью или кровью. Я – некое дополнительное количество нервных узлов в коре головного мозга. Результат эксперимента по возможной частичной трансформации… Да, убив себя, ты уничтожишь и меня.

– Вот и хорошо.

– Стой. – вместе с приказом пришла и волна боли, той самой адской боли, которая рвала мышцы судорогами и заставляла тело выгибаться дугой, и нож выпал… не дотянуться… Фома пытался пробиться сквозь боль, сопротивляться, но до чего же здесь скользко…

– Видишь, я могу не только разговаривать. Неприятно, правда? К тому же кроме физических неудобств в некоторой степени разрушается нервная система… сбой сигнала, нарушение ритмики сердцебиения, дыхание, выпадение некоторых второстепенных функций. Мне не хочется уродовать твое тело, и не хочется причинять тебе ненужную боль. Но и допустить физического уничтожения тела я не могу.

– Почему. – Дышать тяжело, а пальцы левой руки сжались в кулак и задеревенели, ногти впились в кожу, а разогнуть никак.

– Не спеши, пройдет. Просто не делай глупостей. Что до вопроса – то в данный момент времени эксперимент достиг той стадии, когда прерывать его нецелесообразно. Да, тот случай с кровью несколько нарушил установившееся равновесие, но в дальнейшем ничего подобного не повторится, я тебе гарантирую.

– Думаешь, поверю? – нож валяется здесь, совсем рядом, стоит протянуть руку и…

– Не надо, я все равно успею раньше. – Предупредил Голос. – Не делай себе больно. И пожалуйста, не думай, что Хранитель чем-то сумеет помочь, стоит уничтожить меня, и твоя собственная личность разлетится на осколки.

– Я не против.

– Может быть. Но вряд ли тебе понравятся методы. Да-ори не убьют тебя просто так, вряд ли им прежде попадалось нечто подобное… разработка экспериментальная. Значит, сначала изучат, а это процесс долгий и не слишком приятный для изучаемого. Лежать на операционном столе со вскрытой черепной коробкой, в которой кто-то копается, и при этом ты находишься в полном сознании, прекрасно понимая, что и как с тобой делают… если нажать на этот узел – дернется рука, на тот – нога… на третий – у пациента остановится сердце, но это не страшно, медики они неплохие, запустят снова. И снова будут нажимать узлы-кнопочки, пока не выяснят все, что хотят. А хотят они много.

– Откуда тебе знать?

– Создать полноценную модель не так и просто… десятки лет работы… изучения… апробации. Ну а методы везде сходны. Поэтому подумай, Фома. А лучше возвращайся домой и убедись, что я держу слово. Снов больше не будет, и провалов тоже. Постарайся только не есть ничего сырого, хорошо?

Куртка замерзла, ну да, холодно ведь, зима, и вечереет. Сиреневые сумерки спускаются на землю, все вокруг становится таким зыбким, неправдоподобным, хрупким… главное, что красного нет. Нож из кармана выпадает, а пальцы на левой руке по-прежнему непослушны. Но это ерунда, главное, чтобы он или оно сдержало слово, чтобы сны не вернулись.

Ярви ждала на пороге, а увидев Фому, расплакалась. Какая же она красивая… ласковая. Красные бусы на шее… самые обычные бусы и даже не совсем красные, так розовато-оранжевые, ничего похожего на кровь.

Вальрик

Душно. Вентиляция работает, но все равно слишком душно, рубашка прилипла к спине, а капли пота скатывались по лицу. В следующий раз нужно будет сделать такую же полотняную повязку, как у Ихора, чтобы пот глаза не заливал. И рубашку тоже к черту. Когда раздался удар гонга, Вальрик был уверен, что еще немного и он сварится живьем. Сердце с непривычки колотилось о ребра, того и гляди станет.

– Нормально? – поинтересовался инструктор. – Руку.

Вальрик послушно протянул, железные пальцы сдавили запястье. Сам Ихор дышит нормально, хоть медно-красная кожа и блестит от пота.

– Пульс частый.

– Жарко чересчур. Дышать нечем.

– Привыкай, условия стандартные. Их оптимум.

Уточнять, кого Ихор имеет в виду, нет необходимости, но от понимания того факта, что треклятая жара и духота считаются нормальными условиями, легче не становится.

– Вдох, – командует Ихор, – считаешь до двадцати и выдох. На сегодня хватит, железо потаскай, чтобы не расслабляться. Ты с севера?

– Считалось, что там был юг, но если относительно Империи, то да, с севера.

– Рана не беспокоит?

– Нет.

– Хорошо, – Ихор выпустил руку. – Привыкать станешь постепенно, особо не торопись, до сезона еще полгода, этот начинается позже обычного. Тренироваться будешь со мной. В качестве совета, если хочешь привыкнуть побыстрее, проводи в зоне больше времени. Бери свою женщину, и сюда. Но если сердце начнет как сейчас, то назад. И пока не перенапрягайся. Что еще? База у тебя неплохая, но есть пару спорных моментов… сам-то что скажешь?

– Не по руке, – Вальрик протянул саблю рукоятью вперед. – Длинная и легкая, мне бы чуть тяжелее и покороче, не сильно, примерно вот так.

– Завтра пойдешь в оружейную и выберешь. А вообще как тебе арена?

Тесная. Круг метров пяти в диаметре, желтый мелкий песок, горячий, текучий и скользкий. Серая стена, потолок с черной дырой вентиляции, в углах ослепительно-яркие глаза софитов. Неуютно.

Ихор ухмыльнулся и, вытерев пот полотенцем, сказал:

– Привыкай. Вот увидишь, не все так плохо, как кажется. Хороших бойцов ценят и берегут, никакой мясорубки, где пятеро на одного, никаких животных, колесниц, сетей. Честный поединок.

Ата-кару. Круг. Да-ори… тангры… люди. Разницы почти никакой. А сердце почти успокоилось, и дышится вполне нормально, через забранное мелкой сеткой отверстие воздуха поступает вполне достаточно, наверное, Ихор прав, нужно лишь привыкнуть.

Привыкнет. Со временем. В конце концов, в честном поединке у него неплохие шансы… но дойдет ли дело до поединка? Мастер Фельче дал полгода отсрочки, а потом… пожалуй, тот поединок никто не назовет честным. Заранее стыдно. И страшно.

Шрам под рубашкой зачесался, отвлекая от ненужных мыслей. Да и время идет, пора в душ и на обед, опаздывать нельзя. Не принято.

Коннован

Зачем я осталась здесь? Не понимаю. Зачем он приказал остаться? Тоже не понимаю. Нужно уйти, но у меня не хватит сил удержать Ветер, да и не послушает он меня, в замке Хранителя подчиняются Хранителю. Вообще здесь не так и плохо, главное, на Мику не нарываться, вот уж кого бесит мое присутствие, хотя не понимаю, почему.

Нынешнее мое состояние располагает к размышлениям, но лень.

– Конни, ты не можешь в следующий раз садиться подальше? Или вообще в комнате ужинать? А что, разумное предложение, мне, к примеру, лицезрение этой физиономии аппетита не прибавляет. – Сегодня Мика в желтом, вернее в темно-золотом. Мягкие складки, медовые капли топаза, белое золото…

Рубеус молчит, он почти никогда не говорит, ни со мной, ни с ней.

– Нет, ну правда, я не понимаю, откуда такое упрямое желание видеть ее здесь?

– Не твоего ума дело.

– Конечно… не моего, – охотно соглашается Мика. – А ты, Конни? Тебе самой не противно, когда в зеркало смотришься? Честно говоря, на твоем месте я бы постеснялась на людях появляться. С другой стороны, в уродах есть что-то притягательное… завораживающее. Хотя, наверное, это извращение, правда?

Не знаю, как получилось, нож лежал здесь же, на столе, не слишком острый, не слишком удобный, с закругленным лезвием и тяжелой костяной ручкой. Нормальный столовый нож, совершенно не приспособленный для метания. Но при всей своей неприспособленности спинку Микиного кресла пробил насквозь.

– Следующий – в глотку. – Это сказала не я, это сказал кто-то другой, но легче стало мне. Настолько легче, что и словами не выразить.

– Т-ты…

– Я, наверное, пойду, и в самом деле аппетита нет.

В комнате, которую мне отвели, довольно уютно, и чисто, и главное тихо. Лечь на кровать и успокоиться… хотя, почему успокоиться? Я совершенно спокойна, давно настолько спокойной не была. Нужно будет подобрать нож в оружейной, что-нибудь по руке, а то как-то глупо столовым серебром… и в фехтовальный зал заглянуть тоже стоит.

– Ну и зачем ты это сделала? – Рубеус стоял в дверях, опершись на косяк. Злился. Ну и пускай. Мне все равно. Наверное.

– Легче стало?

– Стало. А если еще раз раскроет рот, я ее убью.

– Это ее дом.

– Неужели? – все-таки мне не все равно, мне больно, до того больно, что хочется вцепиться зубами в руку и выть… а вместо этого пытаюсь улыбаться. Хельмсдорф – дом для Мики… всегда был домом, а я здесь лишняя, не понятно только почему он не дает уйти.

– Послушай, Конни… – Рубеус присел рядом, тон отвратительно-вежливый и совершенно чужой. Будто извиняется, а раньше он никогда ни перед кем не извинялся. – Я понимаю, что тебе неприятно ее присутствие, и ведет она себя отвратительно, но прогнать ее тоже не могу.

– Меня долго не было, так? Больше четырех лет. А Мика была. И прогнать ее никак. Верно? Это будет нечестно. Недостойно человека столь благородного, как ты? А я ведь пойму, ты объяснишь и пойму. Посочувствую. Приспособлюсь.