То, что они поменяли цвет, я заметила и без лишних пояснений еще позавчера, когда увидела себя в зеркале. С моей стороны, сам факт этого изменения – уже проблема. Но маму, похоже, тревожило другое.

– Дело в том, Есения, – продолжила говорить мама, – что изумрудные глаза бывают только у… черной разновидности сил.

У меня снова вырвался нервный «ик».

– Я что, зло? – совершенно ничего не соображая, спросила я.

– В магии не может быть злой или доброй силы, – наставительно пояснила мама. – Таковыми ее делают те, кто ею пользуется. Но сила бывает черной и белой. И вот это совершенно мне непонятно.

– Тогда я… Что со мной? Я урод?

Для мамы объяснения, может, и логичны, только вот в моей реальности они звучат тарабарщиной. Но несмотря на то, что я сидела и таращила глаза, мама продолжала рассказывать и просвещать меня о предстоящем мероприятии.

– Значит, смотри, – тщательно подбирая слова, заговорила мама и, цапнув со стола судочки, ловко уложила их рядками в чемодан. – Какой конкретно дар у тебя проявился, я не знаю, все, кто обладает силой, видят тонкие миры. По логике, если тебе передался дар, то он должен быть моей категории, то есть белый. Но твои глаза, Еся… Глаза. Понимаешь, они – изумрудные. Нет, дорогая, я тут одна не разберусь. А вот ректор Белозар Огневедович пускай выясняет, как это вышло. Там тебя обучат, Еся. Обучат. Утром я позвонила твоему отцу и…

Я вытаращилась на маму и икнула.

– Серьезно? И… что?

Мама с отцом практически не общались с самого развода, а было это семь лет назад. И коммуникация происходила лишь в случаях крайней необходимости, чаще связанной со мной или старшей сестрой.

Мама запихнула в чемодан пучок носков и ответила:

– Был изумлен, как и я. Потому что он шаман и тоже не представляет, как в тебе оказалась сила черноты.

– Папа шаман?! – продолжая таращить глаза, выдохнула я, все больше считая, что все сошли с ума, и я больше всех.

Мама кивнула.

– И довольно сильный. Но загвоздка в том, что если свою родословную я знаю до седьмого колена, то Древо твоего отца утеряно, и ему известны лишь его предки до четвертого колена. Однако и в них нет ни одного черносильного.

– Какой бред… – прошептала я, схватившись за голову. – И что это значит?

– Совершенно не представляю, – призналась мама. – Признаки принадлежности всегда проявляются в каждом поколении. В твоем отце и в его родителях и дедах с бабками черносилья нет. А в тебе есть. Так что тебе нужно в академию, и как можно скорее.

Голова моя соображала все хуже, я до сих пор не верила, что мама и правда собирает мне чемодан, чтобы отправить в какую-то академию. Так что вопросы задавала по инерции и не осознанно:

– Э… А у тебя тоже есть дар?

– Конечно, – с удивлением отозвалась мама и, надавив коленом на крышку чемодана, ловко вжикнула замок. – Я владею волшбой.

– Это что… волшебство? – с запинкой уточнила я. – Ты волшебница, что ли?

Мама неоднозначно покосилась на потолок, будто что-то прикидывала, и потерла подбородок.

– Ну, вроде того. Можно и так сказать. Именно поэтому я не понимаю, хоть ты что мне говори, почему ты с такими глазищами.

От новостей одна другой хлеще меня мелко потряхивало. Ладошки взмокли, как у соседского мальчишки, который при виде меня вытирает их о штанины. Хочу я этого или нет, приходится переварить все, что говорит мама, иначе крышу мою потребуется латать очень основательно.

– Должно же всему быть логическое объяснение… – прошептала я под нос, пока мама настойчиво паковала в чемодан умывальные принадлежности. – Стресс, луна в перигелии или какие-нибудь сверхмагнитные бури…

Я сглотнула и, недоверчиво оглядев чемодан, в который влезло гораздо больше, чем могло, спросила, даже не пытаясь успокоить нервно прыгающее колено:

– Ну, мам, допустим. На секунду, только на одну секунду предположим, что сказанное тобой – правда. Что ты волшебница, а мои глаза – это не результат радиации, а… то, что ты говоришь. Но почему ты сама не можешь меня, ну… Научить, а?

Мама ухватила чемодан за ручку и подкатила его к выходу, после чего обернулась и сообщила деловито:

– Я преподаю в другой сфере. А магию пускай преподают те, кто на это учился. Это раз. Два – там целая академия и вагон дисциплин. Уж простите великодушно, но у меня нет столько времени и ресурсов для преподавания еще и этого. Хотя если открыть филиал…

Лицо мамы стало задумчивым, взгляд снова устремился к потолку, а глаза стали мечтательно деловыми, словно она и впрямь прикидывала возможность открытия в нашем крошечном городке на берегу Азовского моря академии… Чего? Магии?

Небеса пресветлые, не дайте мне чокнуться от этих новостей.

– И третье, – уже серьезнее продолжила мама. – Я знаю свой род. И то, что у тебя проявился черный дар, да еще в таком взрослом возрасте, крайне непонятно и опасно. Так что в академию тебе нужно как можно скорее. Лишь там ты будешь в безопасности и не навредишь ни себе, ни другим.

Прозвучало это совсем страшно, плечи мои осадил табун мурашек, я прошептала:

– Навредить?

Мама кивнула и сказала:

– Да, Есенька. Любыми способностями надо уметь пользоваться. Дети учатся ходить с малолетства, а когда вырастают, даже не задумываются, как это у них получается. То же самое и с силой. Она проявляется и растет вместе с ребенком. Ты же, считай, должна учиться ходить с восемнадцати лет. Причем не просто ходить, а сразу бегать. Черная сила – штука сложная и опасная без контроля. Как и вообще любая сила.

– Капец…

– Но я уверена, ты не можешь быть черной, – продолжила мама и, сунув руку в карман штанов, вытащила маленькую коробочку, которую протянула мне. – Вот. Здесь зачарованные линзы. Я сама накладывала чары, так что будут надежно маскировать тебя, сколько нужно. Учиться ты будешь на факультете Прави. Я замолвила словечко. Линзы носи постоянно, никому не показывай глаза. Черных боятся, сторонятся и не любят.

Я охнула. К имеющемуся дурдому прибавилось то, что меня еще и пропихивают в эту неведомую академию по блату. Именно из-за таких я и лишилась бюджетного места в медицинском, а теперь я сама из этих проблатованных.

– Мама, это же нечестно… – попыталась воспротивиться я, в действительности даже не понимая критерии отбора.

Но мама сунула мне в руку коробочку с линзами и проговорила твердо:

– У нас чрезвычайная ситуация. Исключение. Понимаешь?

Вздохнув так глубоко, насколько хватило легких, я ответила честно:

– С трудом.

– Верь мне, – убежденно проговорила мама. – А теперь надевай линзы.

Несмотря на мои уговоры и просьбы остаться дома, отдохнуть и как следует разобраться в произошедшем, линзы пришлось надеть. Они оказались обычного голубого цвета и почти незаметны в глазу. Думала, будет неудобно, но я их не ощутила, видимо, очень тонкие. Мама торопилась и, дособрав вещи, повела меня на окраину города.

Солнце красиво падало к горизонту, разливая жидкое золото по облакам, воздух свежий, и со степи вкусно тянуло перепаханной травой и сеном. Пели сверчки. Вокруг царила осенняя идиллия. И только я, вконец обалдевшая, тащила чемодан по узкому тротуару и не представляла, что еще меня сегодня ждет.

– Ты, главное, ничего не бойся, – наставляла тем временем мама. – Страх – штука самоудваивающаяся.

– Чего-чего? – не поняла я, перетаскивая увесистый скарб через кочку.

Мама пояснила:

– Чем больше боишься, тем больше страшно. Страх сковывает и мешает. Ты это запомни. Поняла?

– Угу…

Не знаю, чего она хотела добиться, но опасения мои по поводу вменяемости ситуации только выросли. Особенно когда мы остановились на окраине города у самой защитки, где даже машины проезжают не чаще раза в час. Солнце к этому моменту уже кануло за горизонт, южное небо разом потеряло краски, а сизая темнота с востока расширилась и захватила половину мира.

С откровенным недоверием я оглядела все это благолепие и спросила:

– Ну и что дальше? Мам, ты уверена, что нам сюда? Может, все-таки домой, а? Попьем чаю, примем успокоительное. Ну привиделась мне Рыся. Ну засветились мои глаза изумрудами, может, это магнитные бури. Ну поддержала ты мои бредни. С кем не бывает от эмоционального перенапряжения.

Но мама с непреклонным лицом покачала головой.

– Нет, Еся, ты еще не поняла, но все серьезно. Тебе надо в академию, – сказала она. – Сила, без умения с ней обращаться, разрушительна и опасна.

– Даже если так, – успокаивающим голосом попыталась внести толику разумности я. – Разве дома не удобнее изучать все эти… силы? И, если честно, мне кажется, мы слишком остро восприняли случившееся. Я думаю, нам обеим надо сходить к психологу, потому что все это похоже на массовую галлюцинацию на почве обширного стресса.

Вздохнув так глубоко, что мне почему-то стало неловко, мама устремила взгляд в быстро темнеющую даль, где защитка отделяет дорогу от огромного, наполовину распаханного поля. Воздух посвежел, где-то крикнула не успевшая уснуть дрофа, ей ответил койот коротким и уверенным воем. Руки мои покрылись мурашками от легкой жути – еще бы, пришли тут на ночь глядя на окраину поля, а там вообще-то обитают дикие звери. Зато мама стоит и смотрит вперед со спокойной задумчивостью.

Несколько секунд, пока я пыталась придумать, как уговорить маму вернуться домой, мы в молчаливой тишине созерцали защитку, после чего она проговорила:

– Я понимаю. Сейчас тебе все это кажется полной чушью и дичью. А я в твоих глазах сошла с ума, если притащила сюда с чемоданом по темноте и впопыхах отправляю учиться неведомо куда. Но тебе придется поверить и принять новую реальность. Вернее, настоящую, которая доступна не всем.

– Мам, – начала я, собираясь сказать, что вовсе не считаю ее сошедшей с ума, а просто подвергшейся стрессу.

Но не успела. Ветер принес запах сухого дерева, мама тут же цапнула меня за руку и потащила через дорогу к защитке. Сопротивляться бесполезно, так что я только закатила спрятанные в линзы глаза и позволила провести себя через редкие заросли акаций, чтобы потом сказать ей: «Вот видишь, здесь ничего нет».

Только я приготовилась терпеливо разъяснять, что стресс может вызывать и не такое, как мы вышли с другой стороны защитки на поле, и слова застряли у меня в горле.

А все потому, что над полем зависла громадных размеров лодка с фигурой трехглавого змея на корме насыщенного красного цвета. Корма расписана замысловатыми узорами, какие бывают на воротниках старинных рубах. На фоне темнеющего неба лодка натурально парила над полем, медленно опускаясь и красуясь ярко-алыми парусами, которые сейчас чуть спущены.

Это уже конкретно выходило за рамки нормальности. Лодка парила совершенно бесшумно, лишь изредка шурша парусами, будто так и надо. Я только и смогла выдавить, таращась на летающий корабль:

– Это… что… такое?!

Лицо мамы, на котором читалось «ну, я же говорила», довольно светилось, а губы растянулись в улыбке.

– Это ладья, – деловито сообщила она. – Для студентов. На ней тебе лететь в Аркаимскую Академию.

Происходящее снова стало казаться сюром, но отрицать наличие летающей лодки перед моим носом глупо. Мысленно сражаясь с тем, что вижу, я переспросила:

– Какую?

– В Аркаимскую, где положено учиться всем, кто обладает дарами, – пояснила мама.

Я собиралась спросить, кем это положено и с чего вдруг, но ладья опустилась достаточно низко и сбросила деревянный трап, который с глухим звуком ухнул в почву. После чего из-за кормы высунулась голова мужчины в остроконечной шапке с меховой оторочкой.

Он прокричал зычно:

– Вас долго ждать? Мне еще пяток студентов подобрать надо. Если каждый будет прощания на три часа устраивать, мы так никогда не долетим!

Меня его тон обескуражил, зато мама уперла руки в бока и гаркнула на него так, что я нервно икнула от неожиданности.

– Тебя где разговаривать учили, бестолочь? Глаза разуй, с кем говоришь! Вежливости не обучен? Так я тебя быстро натаскаю!