«Рыжий медведь» проехал уже полпути, когда вылетевшая откуда-то слева стрела с характерным вкрадчивым шелестом юркой молнией устремилась прямо в висок дюжему ратнику. Выстрел был точен и выверен; коли не успел бы отклонить голову Ратибор на боевой чуйке, лишь усиливающейся с прожитыми годами и накопленным воинским опытом, в чертогах Перуна явно одним славным витязем стало бы больше. Просвистевшая же мимо стрела нашла-таки себе иную цель, со знакомым чавкающим звуком вонзившись в чьи-то невезучие телеса, восседавшие с другой стороны дороги, на нижней ветке крупного разлапистого вяза. Тихо охнув от прямого попадания, обладатель неопознанного тулова громко шлёпнулся с дерева на землю. Очевидно, замертво. Похоже, засада на одинокого путника с самого начала пошла не по запланированному душегубами сценарию; неожиданный выстрел, предназначавшийся Ратибору, угодил в кого-то из своих.

– Вот дерьмо! Стрелок из тебя, Блуд, как бравый конь из дряхлого барана! – спустя мгновение громыхнул по окрестностям чей-то тягучий недовольный голос. – Мало того что промазал по этому здоровенному кабану, будто на пикник выехавшему трюфелей откушать, так ещё и Велиграда укокошил! Ну точно, да: наглухо! Это же надо умудриться так бестолково тетивой тренькнуть! Прям в рожу ему попал! Тебе, блудливый пёс, не лук, а лопату в лапы всучить надобно, дабы ты ей махал всю оставшуюся жизнь без продыху!.. Так же бесполезно, как и своим облезлым хвостом!

Говоривший, по всей видимости, атаман шайки, вылез на дорогу и, не обращая никакого внимания на остановившегося Ратибора, зло вперился очами по прямой, в росшие через Хвойную стёжку от него несколько молодых пихт, надёжно скрывавших нападавших. Главарю лиходеев навскидку было не больше сорока лет: высокого роста, на удивление упитанный, то есть очевидно не голодающий в здешних, богатых дичью лесах, но вместе с тем весьма неопрятный, в порядком замызганных шёлковых рубахе, шароварах и сильно изношенных, но добротных сапогах, косматый русоволосый вожак производил самое что ни на есть неблагоприятное впечатление; его сверкающие лютой злобой маленькие поросячьи глазки болотного цвета жалости явно не знали. Ну а проходящий через всю рожу наискось старый кривой шрам от удара тупым ножом наотмашь, полученный ещё в молодости в одной, уж быльём поросшей кабацкой драке, так ещё пуще не красил обозначившегося на тропе громилу.

Следом за своим предводителем на Хвойный тракт неспешно «выползли» и его подчинённые, рыл пятнадцать ещё более неряшливых, грязных и нечёсаных бандитов, уверенно при этом взяв в кольцо конного богатыря, всё так же молча, хмуро наблюдающего за вышедшими на свет белый головотяпами.

– Ну зачем наговариваешь-то, Годогост? – тем часом обиженно раздалось с противоположной обочины дороги. – Ты же прекрасно знаешь, что из наших охламонов я самый меткий! – из-за пихт выглянул говоривший: худощавый, бледнощёкий малый годков под двадцать пять, одетый в такое же рваньё, как и его приятели по душегубству. В руках у стрелка, как и ожидалось, был короткий лук, за спиной – практически полный колчан стрел. За ним следом также показалось ещё рыл десять очередных обросших, чумазых, вонючих детин, вооружённых в основном топорами; итого, как быстро прикинул в уме Ратибор, смрадных лиходеев с четвертак, не больше.

– Это-то и печально! – уничижительно процедил Годогост. – Ежели ты самый славный наш стрелок, то как лупят из лука остальные мои балбесы, лучше не представлять… И не вспоминать!..

– Всегда усё нормально было, срабатывал я до ентого момента безотказно! – Блуд ещё больше надулся, от злости и обиды забавно выпятив губы трубочкой. – Просто в этот раз нашей добыче свезло по-барски; качнуло пришлого крепыша в седле не вовремя, вот и прошмыгнула стрела мимо рыжей ряхи! Дура! – лучник гневно воззрился на Ратибора, а затем подошёл к нему и обвиняюще указал на витязя пальцем, как бы закрепляя сказанное.

– Позволь уточнить, грязнуля, – рыжебородый богатырь, которого порядком задело, что шалящие на Хвойном тракте ночные братишки, очевидно, считают его уже покойником, потому банально игнорируют, взял ножны с Яриком в руки, спрыгнул с коня, хлопнул того сильно по крупу, заставив с громким ржанием отскакать в сторону, после чего сурово посмотрел на стрелка: – Кто дура-то? Стрела или рыжая ряха?

– Дура – стрела! Ты же, носитель рыжей ряшки, дурак, каких поискать! – чуть опешив оттого, что мертвец, к коим он и взаправду уже причислил дюжего ратника, внезапно подал голос, Блуд всё-таки соизволил ответить здоровенному путнику. – Ибо в одну рожу переться по Хвойной стёжке такое себе занятие… глуповатое!.. И, скажем так, нонче малость небезопасное. Ну совсем капелюшечку, хе-хе!.. – стрелок ядовито забулькал. На смех сие отвратное хрюканье походило весьма отдалённо.

– Бросил бы ты эту железяку, здоровяк, – атаман ватаги, тем часом соизволив наконец-то заметить «рыжего медведя», небрежно кивнул на его палаш. – Тогда, быть может, умрёшь быстро. Ну а коли хоть чутка поцарапаешь своей тупой штуковиной кого-нибудь из моих твердолобиков, клятвенно обещаю: голосить от дикой боли до рассвета тебе придётся!

– Ну почему же тупой? – булатный меч, шустро вылетевший из ножен в ответ на столь «заманчивое» предложение Годогоста, по чёткой, выверенной траектории мастерски снял, как грибную шляпку, голову Блуда с плеч. Спустя пару мгновений кровяной фонтанчик из заваливающегося на землю тела лучника добро окропил как Ратибора, так и окруживших его лиходеев. – Как видишь, палаш у меня вполне себе востренький! А штуковина у тебя заместо башки, межеумок! Впрочем, что-то мне подсказывает: недолго ей осталось там располагаться!.. Ибо сейчас я вас всех покрошу в капусту, шакалы немытые!

С этими словами рыжебородый витязь насадил на остриё клинка бросившегося на него излишне прыткого узколобого верзилу, прошив тому брюхо насквозь, далее провернул меч, извлекая его наружу вместе с кишками уже представившегося богам головотяпа, а затем сам неистовым ураганом налетел (как умел, пожалуй, только он) на замерших, ещё в большинстве своём не пришедших в себя от шока разбойников, в привычной манере принявшись отправлять душегубов прямиком в царствие вечного Мрака.

Хвойный тракт заполонили шум, гам, лязг стали и предсмертные вопли; растерявшиеся, действовавшие разрозненно лиходеи не смогли оказать чемпиону Кузгара хоть какое-то вменяемое сопротивление; Ратибор обыденно складывал ворогов одного за другим, разваливая буквально надвое чумазых бандитов.

Вот очередной сквернавец лишился головы, точнее, её верхней части; острое лезвие снесло ему полчерепа, словно спелую грушу, разрезав башку негодяя на две не совсем равные половинки. Следующему противнику дюжий ратник отсёк руку с топором по плечо, после развернувшись и всадив Ярика кинувшемуся на него сзади оппоненту между рёбер. Широкий палаш мелькал, точно молния, благодаря непревзойдённому мастерству Ратибора, соткав вокруг него смертоносную стальную паутину; отведав доброго булата, разбойники, словно опадающая по осени листва, справно оседали на землю.

– Да убейте вы его, в конце-то концов! Он же всего один! – сквозь шум боя раздался преисполненный гнева и страха визгливый глас вожака шайки, в сечу не лезшего и лишь со стороны в бессильной ярости наблюдающего, как стремительно сокращается количество его ватажников.

– Похоже, атаман, не судьба нам завалить ентого свирепого медведя! – болезненно воскликнул лиходей с отрубленной рукой, обречённо-отрешённо присевший на пятую точку у обочины. Большая кровопотеря явно его сильно ослабила. – Голубоглазый, здоровенный, аки глыба гранитная, рыжий, крушащий в одну моську всё и всех на своём пути… Никого не напоминает?! Да будь я проклят Сварогом, если ента не легендарный Ратибор собственной тушкой! Ну тот самый знаменитый богатырь из Мирграда! Воротился, кажись, из ссылки на Запад. Ну и не преминул заявиться на огонёк в наш лес! Впрочем, уже, похоже, не наш… М-да, и угораздило же нас, дурачьё, на него нарваться! Лучше бы мы дали ему тихо-мирно, без препон проехать куда зенки егошнего коня глядят… – однорукий бедолага обессиленно завалился навзничь, отключившись от пронзающей насквозь острой боли. Кровь, а вместе с ней и жизнь всё так же продолжали покидать его искалеченное тело.

– Ратибор?! – огорошенно выдохнул Годогост. – Да ладно?! Не может быть!..

– Ещё как может! – ошалело гаркнул вожаку в ответ один из разбойников, узколобый, уже начинающий лысеть коротышка лет двадцати восьми, споро разворачиваясь и сигая вглубь леса. – Ента ж всё объясняет! Наверняка он! Тика́ем, други!

Дурной пример заразителен, и вот оставшиеся душегубы, коих уцелело всего трое рыл, потрясённо бубня: – Ратибор! Тот самый! – также споро вдарили по тапкам, то бишь суматошно припустили с поля боя вслед за плешивым малоросликом. За ними по пятам помчался и главарь шайки, кляня про себя на чём свет стоит свою же недалёкость.

«Мог бы и сам догадаться, кому нам не подфартило преградить Хвойную стёжку!..» – тоскливо промелькнуло у него в голове. Впрочем, лихорадочно-удручённые размышления тут же прервались приступом резкой боли; что-то острое вонзилось ему в левую ягодицу и сбило на землю. Непроизвольный отчаянный крик вырвался из глотки атамана, тут же осознавшего: убежать от «рыжего медведя» не выйдет. По крайней мере, именно у него, у Годогоста.

– Обожди, плюгавец, не гони лошадей, – подошедший дюжий ратник гранитным валуном навис на раненным в задницу ночным братишкой. – Я же с тобой ещё по чарочке-другой за знакомство не пропустил.

– Т-ты и вправду Ратибор? И-из Медвежьего княжества? – перевернувшись на бок, проскулил, слегка заикаясь, потрясённый лиходей, после чего жалостно добавил: – П-помилуй, а?..

Впрочем, мольба о пощаде тут же прервалась, когда рыжебородый богатырь выдернул у Годогоста нож из левой «булки», не спеша обтёр о его же сальную штанину, а затем пророкотал: – Да я ента, я! Сообразил ты, хоть и поздновато да не без подсказки. Но посему, полагаю, беседа наша далее проще пойдёт. Мальчонка-то где? Надеюсь, живой ещё?

– Какой мальчонка?.. – вожак шайки всхлипнул и деланно-непонимающе захлопал глазами. – О чём ты гутаришь, не разумею!..

– Дурковать удумал? Так ента зря, – Ратибор, многозначительно прищурившись, принялся показательно примериваться тесаком ко второй ягодице атамана. – Сейчас, пожалуй, добрый кусок мяса из тебя вырежу да воронам скормлю на твоих же моргаликах; они, знаешь ли, страсть как обожают человечину.

– Ай-яй-яй, да погодь, погодь ты! – тут же противно заверещал подранок. Память к нему явно вернулась. – Ты про этого, что ль, про Воисвета, сынка князя Годислава? Да живой он, живой, конечно! Мы же ещё не совсем ку-ку, гробить курочку, златые яйки несущую. Пуще сундучка с драгоценностями парнишку бережём, пылинки с него сдуваем всей оравой! Практически в прямом смысле! Сами впроголодь жить будем, но мальца напоим, накормим…

– Для тебя же лучше, чтобы твои слова соответствовали действительности. Где вы его держите? – Ратибор вопросительно вперился грозным взглядом в суетливо забегавшие зенки главы разбойников.

– Знамо где, – Годогост, секунду-другую подумав, тяжело вздохнул, прекрасно осознавая, что лучше сейчас говорить правду и ничего, кроме неё. Ежели, конечно, не хотелось отправиться по кускам на корм воронью. У ночного же братишки такого желания явно не имелось. – В нашем лежбище…

– Далеко оно отсюдова? – могучий ратник лениво поигрывал здоровым, острым как бритва ножом перед испуганной физиономией разбойничьего атамана, ловко перекатывая булатное лезвие между пальцами.

– Да нет, – нехотя пробулькал Годогост. – Версты полторы…

– В вашей берлоге, помимо малька, есть кто-нибудь ещё?

– Угу, – вожак душегубцев, страстно хотевший жить, без зазрения совести выкладывал всё, о чём его спрашивали. – С дюжину моих головорезов там трутся. Охраняют лагерь, мальчишку, припасы, пожитки наши какие-никакие. Мы ж в засаде всем скопом редко сидим, ибо оставлять совсем без присмотра становище как-то боязно; мало ли кто по чаще бродит… Тем более наш разведчик маякнул заранее, что путник, ну то есть ты, всего в одно жало по тракту скачет. Мы и решили, что дельце плёвое предстоит! Из лучников только Блуда взяли. Стрелок он, конечно, так себе, дык остальные ещё хуже!..

Договорить Годогосту не дали; Ратибор схватил его за шиворот, поднял, а затем, аки напроказившего щенка, не там напрудившего лужицу, сильно встряхнул, заставив звонко клацнуть зубами.